Посвящается моему нежному Зойсайту,

Слабый сдавленный вскрик дернулся и умер в жаркой пресыщенности июльской ночи, когда большая гибкая тень шевельнулась на ложе, открывая влажным поцелуям луны крохотное белое тельце. Индиго и малахит переполняли все углы темной спальни, стекали по покрывалу на пол, осторожно избегая прикасаться к застывшему ссутуленной горгулией на краю кровати темному силуэту.

- Первый раз? - без интереса спросил низкий глубокий голос. Звуки слишком тяжелые, чтобы проскользнуть сквозь лунно-бледные пряди, ниспадающие на смуглую широкую спину.

Тонкое белое плечо дрогнуло ответом столь же невыразительным, сколь и не видимым светлому затылку. Еще по-детски пухлая кисть скользнула по покрывалу, пытаясь найти опору, короткий шипящий выдох боли - и мальчик сел на кровати, безуспешно пытаясь подобрать под себя ноги.

Даже не оборачиваясь можно было угадать, как мальчишка морщится, хмурит облепленный прядями золотистой челки вспотевший лоб, все еще слишком измотанный, чтобы ответить.

Ночь. Жаркая июльская ночь. За распахнутым настежь окном надрываются цикады.

- И зачем тебе это было надо? - в словах все то же отсутствие любопытства, холодное спокойное безразличие.

- Надо было, - искусанный до крови пухлый детский рот застыл напряженной складкой.

Еле уловимый ветерок принес короткий выдох прохлады, игриво припал к узеньким плечикам, заставляя их испуганно вздрогнуть.

В ответ медленно-медленно качнулась широкая спина, плавно ожили, змеями прокатившись под кожей, литые мышцы, серебряным водопадом встревожились пряди волос - мужчина обернулся к ребенку. Посмотрел на него через плечо, как смотрят на то, что навсегда оставляют позади. Одним взглядом окинул это белое маленькое тельце, спутанную роскошь длинных золотых кудрей, легкомысленно обрамляющую напряженно застывшее, красивое лицо. Глаза их встретились. Слепая белизна пронзительного лунного света и темно-зеленые омуты невыраженных страстей.

Впрочем, он приехал в сей исступленно прекрасный летний дворец одной из самых уважаемых семей королевства не для развлечений. У него были серьезные дела.

И в обычной ситуации золотоволосый мальчишка, наверняка, не надолго удержался бы в его мыслях. К тому же обладая достаточно холодным темпераментом и почти что оскорбительным для дам безразлично-потребительским отношением к любовным утехам, он никогда и не подумал бы о том, чтобы самому добиваться связи с ребенком. Тем более одного с ним пола. Как бы красив он ни был.

Но мальчишка, казалось, все решил за него.

В темноте зеленые глаза ребенка казались почти черными. Единственным светом, отраженным в их бездонной кипучей глубине, было ледяное сияние его собственных глаз. Мальчишка по-прежнему смотрел на него прямо, без страха и колебания, будто это не его нежное тельце несколько мгновений назад отчаянно корчилось под тяжестью взрослого, в безуспешной агонии пытаясь избежать неотвратимого.

Глаза мальчишки были сухими.

"Сильный, - непроизвольно подметил мужчина и холодно улыбнулся, - но недостаточно..."

Тень от поднявшейся большой руки властно упала на белую кожу, и мальчишка отчетливо дернулся, борясь с порывом отпрянуть назад.

"Что и требовалось доказать".

- Не бойся.

Зеленые глаза пытливым огнем по его лицу. Ни капли доверия. Но и ни тени страха.

Смуглые пальцы коснулись виска, скользнули по щеке к подбородку.

- Но тебе лучше отвечать, когда я задал тебе вопрос.

Голос, мягкий, тяжелый, темный, как ночь за окном, властный голос человека, привыкшего решать судьбы других.

Самыми кончиками пальцев он почувствовал едва уловимый взглядом кивок мальчишки. Еще влажные от недавних безжалостных поцелуев пухлые губы чуть раздвинулись, рывком втягивая воздух.

"Вот и молодец".

- Так зачем тебе это было нужно?

Темные глаза полыхнули гордыней, затем мальчишка как-то разом поник, отвел глаза, даже голову чуть склонил, будто пытаясь отвернуться.

- Зачем Вам это знать?

- Это не ответ, - уверенные пальцы властно сжали маленький подбородок, поднимая лицо мальчишки так, чтобы любовники снова могли смотреть друг другу прямо в глаза. - Ты ведь не глупый мальчик. Ты знал, чего добивался, и знал, что не извлечешь из этого никакой выгоды. Соблазняя меня, ты мог рассчитывать только на секс. И судя по всему, имел некоторые представления, что это значит.

Стоит отдать ему должное, мальчишка выдержал взгляд, но скрыть невольной дрожи все же не смог. Отпустив судорожно напрягшийся подбородок, мужчина почти ласково коснулся его щеки.

- И, поверь мне, я легко могу утверждать, что в процессе ты не получил ни малейшего удовольствия. Так зачем тебе это было надо?

...Да, именно. У него были не характерно длинные для мальчика ресницы, и, пусть и не совсем умело, мальчишка делал все, что только возможно, чтобы соблазнить его.

И, надо признать, ему это удалось.

К тому же неусыпная слежка, постоянное ощущение буравящего спину взгляда банально мешало ему работать.

Что ж, решил гость, ты получишь то, о чем просишь, мальчик. И только попробуй потом молить меня о пощаде. В конце концов, ты сам напросился.

И когда на пятый день его пребывания в замке, вечером, на балу он не стал игнорировать присутствие прячущегося за колонной мальчишки и подошел к нему, тот только поднял лицо и не улыбаясь посмотрел взрослому прямо в глаза. Он был очень смел и, наверно, стоит заметить, просто нечеловечески упрям...

Без колебания, без страха пошел он за кивнувшим ему мужчиной.

И даже, когда глубокие летние тени поглотили их и душные простыни наполнились ощущением разгоряченных тел, добиться от него мольбы о пощаде так и не удалось.

Пусть от намеренно причиненной боли детское тело прогибалось дугой, по собственной воле пытаясь избежать прикосновений, мальчишка лишь кусал губы и еле слышно выл.

Но его так и не удалось заставить заплакать.

Даже теперь, когда все закончилось.

Чистейшая ненависть сияла в не по-детски глубоких глазах, неестественно ясных и сухих. Даже в ресницах не таилось ни одной сверкающей капельки.

И в тот миг, когда он резко запрокинул лицо навстречу белому взгляду, ненависть сделала его глаза только еще выразительней и прекрасней.

- Если такова Ваша воля, что ж... я отвечу Вам, - луна жадно целовала влажные плечи мальчика, трусливо избегая касаться засосов на нежной шейке. - Вы были моим капризом, милорд. Моей прихотью, если угодно.

- Прихотью лишиться своей чистоты в объятиях мужчины? - сквозь темные тона глубокого голоса проглядывала насмешка и... недоверие.

Мальчик надменно и ядовито улыбнулся. Так, будто не его только что безжалостно насиловали на этой самой постели, будто он сам овладел молодым заезжим дворянином.

- Если Вам угодно называть это так...

Сильные пальцы броском змеи впились в подбородок, вздергивая бледное личико так, что мальчику пришлось привстать на коленях. Он лишь чуть поморщился и снова закусил губу.

- Не смей лгать мне, - шепот мужчины был почти ласков, но под этим ненадежным прикрытием спокойно расправила ленивые крылья уверенная сытая угроза.

Ледяное безразличие взгляда вонзилось в пылающую тьму огромных зеленых глаз.

- Хотите правду? - бесстрашием, злобой, болью плесканула навстречу ненависть. - Вы полагаете, что взяли мою девственность? А вот и нет, милорд. Я сам ее Вам отдал. И отдал ее тому, кого выбрал сам. По собственной доброй воле. Никому теперь не отобрать у меня того, чем я уже не обладаю. Уберите руку, милорд. Вы получили свою ночь удовольствий, можете уезжать с этим подарком. Мне Вы больше не нужны.

Жаркая тьма покоев молчала, затаившись, почти испуганно ожидая реакции мужчины на вспышку его маленького любовника на одну ночь.

Темные пальцы сжали чуть крепче, потянули вперед, вынуждая ребенка окончательно подняться на колени. Ледяной взгляд холодом скользнул по лицу, остановился на прокушенной в кровь губе.

- Я отдам тебе должное, ты гордый мальчик, - звуки далекой летней грозы переливались в уверенном сильном голосе. - Большая честь для меня принять от тебя такой дар.

Взмах ресниц, и выражение глаз мальчишки изменилось. Не ненависть, а просто усталость. Не яростная, клокочущая злоба, а просто застарелая, уже порядком измотавшая боль.

- Я принимаю Вашу благодарность. А теперь отпустите меня. Я пойду к себе.

В жарком душном молчании большая рука отпустила его, оставив на челюсти мальчонки следы своего прикосновения, унося с собой часть его тепла.

Шорох покрывал, и на нетвердых ногах ребенок слез с кровати, двигаясь как в сомнамбулическом сне, прошел по комнате, подбирая свою разбросанную одежду, и начал одеваться.

Луна и человек смотрели ему в спину сдвоенным холодным взглядом.

- И что теперь? - почти у самых дверей догнал полуодетого мальчишку сухой вопрос. - Позволишь им делать с собой все, что захотят?

Мальчишка замер. Округло-мягкие плечики напряглись, затем еле заметно задрожали. Но когда он заговорил, слез не было в его голосе, и лишь на самом дне гуляли тени притихшей злобы.

- Возможно, милорд, у Вас есть какие-то другие предложения? Я могу быть в тысячу раз благородней всех в этом замке, это не меняет того, что моя семья буквально отдала меня в залог того, что выплатит все долги, - и темный яростный взгляд через плечо, через всю комнату прямо в холодную невозмутимую бездну... - которые так и не вернула.

Мужчина молчал. Он не собирался перебивать, всем своим нерушимым величием ожидая, какую еще правду кинут ему под ноги.

- Как полагаете, должно быть, очень здорово быть красивой игрушкой в чужом доме. Милым сироткой, пригретым из сострадания, потому что "Ах, посмотрите, как он вписывается в интерьер южной гостиной!" Или большая честь, очевидно, терпеть, когда гости щупают тебя, словно кошку, сладко улыбаются и прямо сообщают в лицо, что не будь я собственностью хозяина замка, они с удовольствием составили бы мне компанию на ночь... на случай, если я вдруг боюсь темноты...

Мальчик застыл, часто дрожа то ли от холода, то ли от ярости. Маленький гневный зверек, выращенный в неволе, но от этого не менее дикий.

- Меня уже неоднократно пытались изнасиловать, милорд, - юный голос прозвучал неожиданно серьезно, совсем не по-детски. - До сих пор мне удавалось ускользнуть. Мне везло. А в дальнейшем... - дыхание мальчишки заметно сбивалось, мешая ему говорить, но он не плакал, - в дальнейшем это уже не будет иметь значения.

- Маленькая победа в большой войне, - коротко хмыкнул пугающе темный силуэт на кровати, будто изваяние укутанный тенями и лишь по контуру залитый бледным лунным светом. - Хочешь сказать тебе этого достаточно? У тебя уже один раз хватило духа опередить их, обставить, взять свое. Хочешь сказать, что после этого ты просто уступишь им?

Такого вопроса мальчик явно не ожидал. Он замер, почти зримая тень нерешительности легла на его лицо.

С шумным довольным выдохом фигура на ложе откинулась на спину, властно похлопала большой рукой по покрывалу рядом с собой.

- Иди сюда.

Все тот же безразличный тон обычной беседы, но сквозь его звуки отчетливо проступали интонации приказа. И как завороженный ребенок повиновался.

Медленно и опасливо, будто прощупывая каждым шагом пол под ногами, мальчишка прокрался обратно, прочь от спасительной двери, навстречу своему лениво поднявшемуся на ложе любовнику.

- Залезай на кровать. Ложись. Вот так вот.

С удивительной ему самому внимательностью он начал уверенно и нежно избавлять мальчика от той одежды, которую тот уже успел натянуть на себя.

- Тише, не дрожи так. Я больше не сделаю тебе больно.

Большие руки осторожно уложили ребенка под одеяло.

И лишь непрошеный свидетель - Луна за окнами - тихонько наблюдала, как заезжий гость склонился к самому уху ребенка и прошептал:

- Я никогда ни от кого не принимаю подарки, - и улыбнулся.

И только тогда зеленые глаза наконец наполнились страхом... искренним, всеобъемлющим страхом и еще... почему-то надеждой.

- Скажите правду... - и без того достаточно тонкий детский голос звучал теперь совсем тихо, задавленный жаркими пластами ночи: - Кто Вы на самом деле?

Улыбка, столь же холодная, как и белые глаза, сверху-вниз взглянула ему в лицо.

- Вы ведь демон, да?

- Спи...

И слабый призрак тепла в глубине ледяного взора...

Но пухлые пальчики ребенка уже впились ему в руку.

- Милорд, пожалуйста. Ответьте мне...

Холодная глыба предплечья словно камень под маленькой ладошкой.

- Милорд...

- Спи.

- Пожалуйста... - мальчик взметнулся с постели, но натолкнулся на упершийся ему прямо в лоб указательный палец.

Выработавшаяся с опытом привычка позволила сразу безошибочно найти область третьего глаза.

Влажные глаза мальчишки отчаянно распахнулись, угрожая высвободить наконец так долго сдерживаемые слезы и затопить своей зеленью весь мир. На короткое мгновение сознание мальчика отчаянно и яростно воспротивилось вторжению, но не выдержав борьбы с безжалостно напирающей грубой силой подчинилось и сдалось... точно также как всего несколько часов назад сдалось в его объятиях это маленькое нежное тело.

Взгляд мальчика сделался бессмысленным и туманным, капля за каплей теряя свою ясную ненависть, свою волю к борьбе и усталую горечь, пока с самой глубины его не поднялась отвергнутая и забытая детская чистота. А потом и ее украли скользнувшие вниз темные опахала ресниц.

Один тяжелый, полный безнадежности вздох, и мальчик покорно обмяк, позволяя уложить себя обратно на ложе, открытый и беззащитный перед чужой волей..

- "Я точно знаю: Вы - демон, - без труда читалось в его сдающемся под сонными чарами сознании.- Когда я засну, Вы будете пить мою кровь. Пока не выпьете всю до капли, - удивительно, сколько света и детской бесхитростности наполняло мысли этого слишком рано повзрослевшего мальчика. - А когда Вы выпьете мою кровь, я стану таким же, как Вы. Сильным, неуязвимым и абсолютно прекрасным... Вы заберете мою душу и отдадите ее в ад... - путы сна уже почти полностью поглотили его. - А меня возьмете с собой..."

Ребенок, целеустремленный, усталый ребенок - он, как и все дети, нуждался в своей сказке.

Дождь крался по саду, подбираясь все ближе и ближе. Из открытого окна снова потянуло холодом, но склонившаяся над ребенком темная фигура застыла, не подавая признаков жизни, только невесомо встревожились соскользнувшие с плеч лунные пряди.

"Ты почти угадал... почти, - ледянистый взор все пил и пил и не мог насытиться хрупкой, уязвимой красотой спящего перед ним ребенка. - Прости, я не буду пить твою кровь. Я не похищу твою душу. Я просто убью тебя, мой милый мальчик".

Тонкая улыбка чуть тронула каменные губы, спугнув затаившиеся в их углах глубокие тени.

За его спиной, за открытым окном к ним все ближе подкрадывался шорох летнего ливня. И только его неумолимое приближение позволяло увериться в том, что время не замерло на этом мгновении, так щедро вместившем в себя темную спальню и летнюю ночь, укрытого по горлышко спящего мальчика с подозрительными темными следами на шее и сидящего над ним смуглого мужчину с мерцающими в лунном свете длинными волосами.

Дождь шуршал все ближе, время не умело терпеть...

"И милосерднее всего будет убить тебя прямо сейчас".

Совсем близко ударила молния, на миг заполнив помещение холодным серебряным светом, и следом на замок обрушился мощный раскат грома.

Мальчик испуганно дернулся, пытаясь закрыться, но так и не сумел вырваться из навязанного ему сна. Влажный пухлый ротик трогательно приоткрылся во сне.

Мужчина над ним не двинулся, не шевельнулся, и только в белых глазах будто все еще полыхал ослепительный пламень молнии.

"Вы выпьете всю мою кровь... Заберете мою душу... - стучало в висках, - и возьмете меня с собой".

Прохладная рука осторожно легла на тонкое горло, нежно поглаживая нашла яремную вену.

Детская жизнь отчаянно пульсировала под его пальцами, наполняя смутными сомнениями, удивляя и... согревая.

Ослепительно полыхнула еще одна молния, и новый удар грома всей силой обрушился на замок. Метнулись в панике ставни, и дикая тень взбесившейся шторы дикой тварью набросилась на два силуэта на кровати.

Ребенок вскрикнул и метнулся во сне, намертво уцепившись за неподвижно лежащую на его горле большую руку, приник к ней, будто к единственной опоре на земле, испуганно зарывшись лицом в ладонь...

"Нет..."

Будто ошпаренный мужчина отпрянул прочь.

Среди развороченной баррикады подушек перед ним с тихим стоном свернулся в клубочек отброшенный мальчишка. Всего лишь маленький мальчик, совсем одинокий перед лицом всего мира.

"Почему?.."

По подоконнику хлестал дождь. Водяные брызги отстреливали от подоконника, холодной пылью оседая на обнаженных плечах мужчины.

Крупные пальцы едва заметно дрожали, затем упрямо сжались в кулак.

Он обернулся, слушая дождь, и выглянувшая было меж туч луна поспешно спряталась, не желая ласкать своим светом его властный профиль.

"Жаль будет, если ненависть, как твоя, пропадет из этого мира", - оправдание звучало слабо даже для его собственных ушей.

Ледяные глаза пытливо скользнули по силуэту ребенка. Молнии за окном требовали, чтоб он признался... хотя бы самому себе признался, что хочет оставить этого гордого ребенка себе...

А он не привык отказывать себе в том, чего он хотел.

Во встревоженном шорохе дождя тень, еще более темная среди прочих теней, упала на спящего ребенка и стала медленно растекаться по его фигурке, поднялась до самого подбородка, закрыла рот, затем и ноздри, добралась до ресниц, прокатилась по чистому детскому лобику и, наконец, полностью поглотила мальчонку.

Мужчина улыбнулся, тонкой, холодной, но довольной улыбкой. Он по-прежнему не двигался, но рука его тени мягко скользнула по подушкам почти ласково приглаживая к голове ребенка разметавшиеся вне темного контура золотистые кудри.

Ребенок вздохнул во сне, чуть повернулся, глубже зарываясь лицом в подушку. Неожиданно счастливо улыбнулся шороху дождя за окном, своим мечтам, своим снам. Под тонкой кожей у уха отчетливо пульсировала лиловая жилка.

"Не бойся, ты ничего не почувствуешь. Поверь мне, сегодня я уже насытился твоей болью... и, видимо, навсегда".

Из открытого окна отчетливо потянуло холодом... Тучи на небесах бессильно рычали, растратив все свои молнии, и захлебывались слезами, не в силах как-либо помешать происходящему, когда темная среди теней большая рука, на этот раз уже настоящая, властно сорвала со спящего ребенка одеяло. Не просыпаясь, мальчик опрокинулся на спину, и растерянное, почти напуганное выражение промелькнуло на его лице. Еще такой пухленький, весь из мягких округлых линий, теперь он казался еще более беспомощным, таким беззащитным перед нависшим над ним темным порождением ночи.

"Мой..."

И смуглые ладони на белой коже.

"Я не собираюсь просить у тебя прощения. Я не заманивал, не совращал тебя. Ты сам нашел меня, сам выбрал. Мой мотылек. Жизнь, зачарованная смертью... Ты уже мой. Я заклеймил тебя своим семенем. И не надо считать меня старомодным. Ты мой. И ты скоро это поймешь".

Большие руки подняли ребенка с покрывал, бережно вознося вверх, укрывая в непроглядной тени на груди обнаженного взрослого.

Тепло...

Всего лишь обманчивая власть дремоты, но в эти мгновения в уязвимом создании было столько доверия.

"Мой..."

Долго копившее силы темное небо, наконец, разродилось чудовищно возмущенной молнией. Вспышка ослепительно света ударила в распахнутое окно спальни, бесцеремонно обнажая непристойность разворошенной постели, сорванное одеяло, крохотные темные пятнышки на белизне простыни...

Спальня была пуста.

Небо закричало во гневе, понимая, что уже бессильно что-либо исправить, и задохнулось своим криком. Ночная тьма обняла его, утешая и успокаивая, прощая все, убеждая про все забыть.

Демон ушел. Ушел не один.

И весь остаток ночи дождь будет мягко шуршать по кронам деревьев в саду, в тихом трауре заботливо умывая каждый, даже самый маленький листик и упорно делая вид, что он очень занят, что не почувствовал холодную тень мерцающей лунной мысли:

Отдельная благодарность людям, вдохновившим меня на написание этой вещи. ДарК, Тихе, если бы не вы, "Летняя готика" так и осталась бы наброском из трех абзацев. А без моего дорогого Мурчика она была бы намного нелепее и бессвязней, не говоря уже о знаках препинания ^о^