«… Даже если мы заблудимся… Пусть так. Только давай это сделаем вместе.»

- Знаешь, я очень люблю дождь. Все, сколь бы то ни было значительные события со мной происходили в дождь… Мне нравится наблюдать за тем, как искрятся и переливаются в мутном свете фонарей неровные струи за стеклом. Мне нравятся звуки, что он извлекает – вначале неясный шепот, но если прислушаться, то можно услышать все, весь диапазон звучания, все человеческие чувства, всю историю Вселенной. Только спроси, дождь расскажет.

 - Ты так романтичен… Знаешь я тоже люблю дождь. Мне иногда кажется, что я пришел из такого мира, где всегда идет дождь. Время суток отмеряется лишь изменением яркости, а смена времени года – оттенками неба – темно-серый, розовый, голубоватый, золотистый.

Они шли по мостовой, взявшись за руки. Ярко светились витрины магазинов во влажном сумраке сгущающегося вечера. Прохожие, укрывшись большими зонтами, спешили мимо. Проносящиеся машины поднимали веер брызг. Две маленькие призрачные фигурки уже растворились в серых потеках бесконечного дождя.

Последний поворот с улицы Островни и Национальный театр предстал перед ними во всем своем блеске.

Матиаш Зееман работал в театре «Латерна Магика»  дизайнером-декоратором. В подвальном помещении театра у него была своя студия-мастерская, где царил вечный творческий хаос. Посреди студии стояли занавешенные декорации к будущему спектаклю о Жанне д’Арк (их оставалось прокрасить повторно и наложить защитный слой лака). Далее у стены два мольберта: на одном загрунтованная поверхность холста ожидала волшебных прикосновений рук художника, а второй, со сломанной ножкой, лежа на боку, представлял собой скорее пресс-папье для законченных работ. Диван было не видно вовсе. Он был полностью заложен бесконечными рулонами ткани, обрезками разной фактуры, расцветки и длины. Все это ожидало  своей очереди, чтобы превратиться в неожиданную модель декора сцены, утонченную накидку маркизы позапрошлого века и другие совершенно нереальные предметы.

А кроме всего этого везде, где только можно поставить, повесить, положить – альбомы, витрины с декорациями, фотографии одежды, книги исторические, фантастические, современные, дизайнерские, журналы о моде и что-то уж совсем не вписывающееся (ряд кофейных кружек, ящик с пустыми бутылками из-под вина, мотки проволоки, пуговицы в жестяной банке).

Но несмотря на кажущееся безобразие, Матиаш знал каждый предмет в студии, знал что и где лежит. Это был его мир, где он был Творцом, Мастером, Художником, Целителем, Мечтателем. В этом мире он мог сказать, что он живой. Его фантазии и идеи обретали тела под чуткими пальцами. Они были его детьми, они забирали часть его души и, обретая тела, обретали и души.

Иногда Матиашу казалось, что этот мир очень эгоистичен – он требует его всего, без остатка. Не оставляя времени на себя, на чувства, жизнь вне студии театра. Этот мир не спускает никого, чтобы никто не мог спасти его беспросветного одиночества, чувства тоски по существу, которого он не встретил или не встретит никогда…

Одежда Матиаша была мокрой, холодные струи дождя стекали вдоль позвоночника под рубашкой, с крупных колец волос падали холодные капли. Оставалось всего несколько шагов до запасного выхода, которым пользовались работающие в театре. Через тоненькую ладошку ему в пальцы бежали короткие электрические разряды дрожи. Его спутник тоже промок насквозь. Матиаш очень торопился войти внутрь, опасаясь, что это хрупкое, тоненькое создание может серьезно простудиться.

Мальчик замер у порога, рассматривая нагромождение предметов, неподдающееся никакой логике построения.

Матиаш поджег дрова в чугунной печке, оставшейся в театре с военных времен и найденной при последней реконструкции театра. Затем поставил на печку видавший виды чайник и принялся стягивать отяжелевшее под дождем пальто.

- Надо переодеться. Сейчас кофе будем пить с лимоном, - Матиаш обернулся в сторону, где стоял мальчик. В неясном освещении студии его волосы казались почти медно-каштановыми, но в них путались и отсвечивали искорки от огня печки, придавая им золотистое сияние. Матиаш знал какими они были на самом деле – золотисто-рыжеватыми.

Его взгляд неторопливо перетекал с предмета на предмет, и, наконец, остановился на нем, на Матиаше. Мордочка любопытная, озорная с веселыми чертенятами в изумрудных глазах.

- Какими неведомыми путями ты шел, чтобы найти мены?

- Разве я мог потеряться?! Меня вела твоя звезда.

Уже переодетые в серые халаты на голое тело, они сидели возле печки, держа в руках большие глиняные кружки с дымящимся кофе.

«Разве я мог мечтать когда-либо о человеке, с которым так приятно помолчать – тепло, уютно, спокойно? Верил ли я когда-либо в любовь? Сомневаюсь. Но чудеса случаются. Не так ли? Особенно сейчас в преддверии   Рождества. Особенно здесь. Прага зимой напоминает сказочный город. Старинные пражские здания похожи на пряничные домики, украшенные белой глазурью. Да, дождь смыл снежную глазурь. Но дождь прекраснее снега. Мостовые переливаются мелкими лужами. Свет фонарей подернут рябью серебристых струй. Как быстро все меняется. Вчера я был самым одиноким человеком во Вселенной и лежат безразличный холодный снег,  а сегодня идет дождь и рядом Он.»

 - Если нас найдут, мы спрячемся?

- Сюда не спускается даже охрана. И потом… Я часто остаюсь работать ночью. Иногда бывает, что это самое продуктивное время суток.

Матиаш придвинулся поближе к мальчику и обнял его за плечи, другую руку запуская в мягкое огненное золото его волос.

«Такие длинные. Самые длинные пряди достают до ягодиц, самые короткие – едва доходят до подбородка. Сейчас, когда они подсохли, стали легче пуха. Солнышко мое…»

В груди Матиаша защемило от нахлынувшей нежности, пронзительно-прозрачного сладкого тепла.

Малыш прижался к нему всем телом так, что он грудью ощущае выступающие позвонки, острые лопатки.

Матиаш отставил кружку в сторону, чтобы не задеть случайно. Откинул ео волосы за плечо вперед, и осторожно поцеловал тоненькую шею, почувствовал пульсирующую жилку под губами, едва не задохнувшись от затопившего его восторга.

На языке остался едва уловимый вкус горной лаванды.

Мальчик взял рука Матиаша в свои узкие ладошки и поднес к губам. Матиаш почувствовал его теплое дыхание на кончиках пальцев, а затем едва ощутимое прикосновение губ к ладонным.

- Мати, ты ощущаешь, как дрожит хрустальный мир едва зарождающихся чувств?

- Крис, нас благословил дождь.

Крис медленно развернулся лицом к Матиашу, чтобы увидеть его глаза. «Какой ласковый взгляд, сколько тепла. Пожалуйста, прикоснись ко мне».  Матиаш дотронулся легким поцелуем его губ. Обоим показалось, что вся Вселенная замерла. Был слышен лишь стук двух сердец, бившихся в унисон.

… Матиаш дотронулся до коротких шелковистых волос внизу живота Криса, лежащего на кинутом на пол тонком пледе. Другой рукой тихо скользя по внутренней стороне бедер, остреньким коленкам.

- Пожалуйста… - прошептал Крис.

- Люблю тебя…

- Знаю. Я тоже… - договорить он не успел ,он закрыл глаза и тихонько застонал, почувствовав Матиаша внутри.

Они осторожно двигались, стараясь почувствовать каждую клетку, каждое невесомое прикосновение, ощутить каждое мгновение вместе впитать каждый миг искрящейся нежности, чистейшей беззащитности, томного сладкого тепла тел друг друга…

…Связывающая их сияющая пелена уступила место легкой спокойной дремоте…

Крис проснулся посреди ночи от стучащей в висках мысли: «Так вот для чего мы приходим в этот мир – чтобы встретить свою любовь, чтобы научиться любить. Чувствовать, что нет ничего важнее этих объятий, твоей жизни, бьющейся в моих руках. Чувствовать твое дыхание. Знать, что твоя жизнь – самое ценное, что у меня есть. Отдать все за тебя, чтобы ты был рядом. А если бы ты погиб на том мосту?» Крис на секунду представил, какой была бы его жизнь, такой как раньше, пустой, одинокой холодной. И так вечно. И крепко зажмурился, отгоняя, сжавший сердце тисками, ужас. Он почувствовал, что дрожит.

Матиаш во сне чуть развернулся и положил руку на грудь Криса, прижимая к себе. «Как будто почувствовал, что мне страшно. Только, Мати, никогда не отпускай меня, пожалуйста».

Матиаш проснулся.   «Первый рассвет вместе». В печке почти догорели угольки, становилось прохладнее. На его плече, уткнувшись носом в ключицу, спало самое очаровательное существо, самый родной человек во сем мире, эго Кристоф фон Эрлах. Узенькая ладошка расположилась посреди груди и тонкие пальчики слегка подрагивали во сне. Каскад золотых, слегка перепутанных, волос рассыпался по плечам.

Он осторожно, чтобы не разбудить Криса, встал. Достал пару поленьев и, приоткрыв заслонку, засунул их в печку. Полешки медленно занимались искорками. Потом один длинный язычок лизнул второе полено. Матиаш смотрел на огонь и видел, такой же яркий в свете фонарей, разлет волос Криса.

Зима редко баловала Прагу обильным снегопадом, но даже и выпавший снег быстро превращался в грязную кашу. В ноябре-декабре проходил Международный фестиваль джаза. Со всего мира съезжались музыканты и туристы. Город заполнялся шумом, суетой. А предрождественская возня и вовсе действовала на нервы: в магазинах не протолкнуться, в метро и автобусах толпа, а люди до того радостные, что смотреть становилось тошно. А еще приходило осознание своего бесконечного одиночества, и еще одного бесцельно прожитого года. Некому дарить новогодние подарки, не с кем бродить по нарядным, переливающимся разноцветными рождественскими огоньками, улицам. Никто не испечет сладкий пирог. Он не наряжал елку, не готовил ужин, не зажигал свечи – он не праздновал за последние годы ни одного праздника.

Впрочем, у зимы были и два достоинства. Первое, фестиваль джаза затрагивал и театр, в котором работал Матиаш. Работы становилось больше и меньше оставалось времени на размышления. Второе касалось Рождества. Заканчивался еще один год, и появлялась детская наивная надежда, что в следующем все изменится.

Правда, второе преимущество почти стерлось за последние два года. Матиаш разучился верить в чудеса.  

Пустота в сердце поселилась не сразу. Но праздники отзывалась в душе тупой болью. Матиаш всегда любил тихую добрую грусть, которая звала за собой, и отдавалась в сердце нежностью, дарила состояние умиротворенности. Любил сидеть возле огня, закутавшись в плед, когда на улице шел проливной дождь и мечтать о чем-то нездешнем, нереальном. Но со временем пришло понимание, что в свои двадцать четыре года он   закончил институт по специальности художник-дизайнер и работал в театре. Работа ему нравилась, благодаря ей он забывал, что дома пусто, холодные стены не согреты ни чьим присутствием, а сам он на это не способен.

Характер его тоже не способствовал созданию отношений и уюта в доме. Матиаш любил тишину, музыку, свои фантазии, мечты, свои рисунки. Творческая натура определяла перемены настроения, отрешенность от быта. Первостепенное значение имел его внутренний мир, а не то, который час, куда он вчера положил рубашку и когда он в последний раз мыл посуду. Кому могло понравиться такое безобразие?!

Работа запоями. Иногда он отрывался от творческого процесса и вдруг понимал, что уже за полночь, все сотрудники уже разошлись, театр закрыт и снова придется ночевать в мастерской. Нисколько об этом не задумываясь он наливал очередную чашку кофе и возвращался к работе.

Он вспоминал, что давно не ел, только когда желудок начинал издавать голодные звуки.

К тому же маленький нюанс личной жизни – Матиашу нравились мальчики.  Ну, не то чтобы только мальчики, но девушки значительно реже привлекали его внимания. Но тем не менее он не искал встреч. Партнера на ночь он не признавал принципиально, несмотря на настойчивые требования организма.

Примерно с год назад он окончательно смирился со своим беспросветным одиночеством, со своей ненужностью.

Конечно, думая так, он немного лукавил. Друзья у него были, точнее некий круг общения – друзья по колледжу, чокнутые на собственной работе и внутреннем мире. Видел он их от случая к случаю, и без них особо не скучал. А вот единственного родного существа рядом не было.

Душа перестала отзываться гулкой пустотой и грустью. Матиаш заставил себя поверить, что отношения не для него.

Сегодня он решил закончить работу пораньше и дойти до Староместской площади; храм Девы Марии пред Тыном всегда дарил Матиашу новые идеи для его личных художественных работ, вдохновлял своей неземной невероятной загадочной красотой.

И поднявшись из мастерской в холл услышал очаровательные звуки. В зале национального театра выступала очередная группа из концертной джазовой программы. Его внимание привлекла мелодия – звучная, мелодичная, слегка грустная, полная нежности. Мелодия изящно перетекала, и в звучание саксофона вплеталась скрипка. Она трогала такие струны в душе Матиаша, о существовании которых он даже не подозревал, или знал, но давно забыл. Она так гармонировала с его внутренним состоянием: прозрачная, заполняющая все грусть.

Не сразу было понятно какой инструмент был ведущим, саксофон или та страдающая скрипка.

Матиаш не удержался и осторожно заглянул в зал. На сцене спиной друг к другу стояли саксофонист – немолодой парень с длинными антрацитовыми волосами, собранными в хвост, одетый в белую рубашку, кожаный жилет и потертые джинсы – и скрипач – тоненькая девушка в черной шелковой рубашке и черных брюках. Длинные – ниже узких бедер – рыжие кудряшки. Голова склонена к скрипке. В этот момент девушка не принадлежала этому миру. Она сама стала мелодией – вместе со звуком взлетевшим ввысь натянулось, как стрела. тонкое тельце. Смычок в маленьких ладонях стал смертельно опасным острым скальпелем, вскрывающим стремительным движением покровы с души, и заставляя кровоточить сердца зрителей. Даже нереальная красота девушки обжигала кровоточащие раны, нанесенные мелодией.

Для джазовой группы не очень-то характерно использование скрипки, но эта группа, и ее странная  музыка казались удивительно оригинальными. Выступление стало очень удачным и зрители аплодировали стоя, заливаясь еще более зычным звуком, когда грациозно поклонилась хрупкая скрипачка.

 И мелодия взорвала  сознание Матиаша, душевное равновесие рассыпалось на тысячи острых осколков, а ощущение собственной потерянности стало всеобъемлющим и бесконечным.

Он не заметил, как вышел на улицу и уже какое-то время шел вдоль Влатвы по направлению к Карловому мосту. Начала сыпать мелкая снежная крупа. Он забыл застегнуть пальто, и ветер нещадно трепал его полы. Волосы лезли в глаза так, что видел он, что происходит вокруг, с трудом. А, собственно, Матиаша мало интересовало происходящее. Сердце кровоточило все сильнее. Перед глазами стоял облик скрипачки, взмах руки и мелодия достигает апогея, где-то вдали кружит саксофон, словно, это и не музыка, а осенние золотые листья кружат на холодном ветру в пронзительном солнечном свете и ложатся в серые лужи на асфальте. 

Над мостом сгущался туман, фонари редели в мутном свете. Город шумел в своей вечерней суете. В голове Матиаша кружила строчка странных стихов:

Потерянная душа среди кривых зеркал:

Проблеск страхов всего, что ты потерял,

Отраженье в гулкой пустоте –

Он живет среди миров – Нигде…

- Мы все для кого-то созданы. И даже не встретив свою родную душу, мы с ней крепко связаны. Если ты сейчас спрыгнешь, то обречешь кого-то бродить по Земле в Вечном Одиночестве. Обрывая крылья родной душе, ты и сам никогда не сможешь взлететь.

Мягкий серебристый голосок оторвал мысли Матиаша, и он обнаружил, что сидит на перилах, свесив ноги с моста, и тупо глядит в едва темнеющую сквозь туман воду. Он осторожно слез с перил.

- А как он узнает, что я предназначен для него?

- Спроси у дождя. Он знает все.

Только сейчас Матиаш заметил, что снежная крупа превратилась в медленно моросящий дождь. Он посмотрел на странное существо, решившееся в столь позднее время пройтись по мосту. Перед ним была скрипачка, образ которой так и стоял перед глазами с того момента, как он увидел ее выступление.

- Ты – реальность?

- Мы все отражение чьих-то снов… И девушка порывисто обняла его. Матиаш чувствовал, что маленькое тельце бьет крупная безудержная дрожь.

- Холодно… - задумчиво проговорил Матиаш. Странное существо подняло на него полные слез глаза. Одна слезинка скользнула вниз, дрожа в тусклом уличном свете.

- Страшно…- Тонкий, словно, лист бумаги, голос. – Видеть чью-то жизнь, разбивающуюся у тебя на глазах.

Девушка резко развернулась и золотые локоны пламенем взметнулись вокруг нее, осыпав Матиаша тысячами крохотных брызг, спрятавшегося в волосах дождя. Матиаш видел, как медленно она сделала несколько осторожных шагов, каблуки застучали резче,  и девушка уже бежала в сторону набережной и почти растворилась в темноте.

Матиаш встрепенулся и бросился за ней следом.

Уже сбежав с моста, он догнал ее, и дернул за локоть, чтобы остановить. Он поскользнулся, и, не удержавшись, толкнул ее в холодную лужу, падая рядом.

Они лежали несколько секунд не шевелясь и безуспешно пытались восстановить дыхание. Скрипачка села первой. Матиаш тихо выдохнул, садясь рядом:

- Как тебя зовут?

Резкий поворот головы, пронзительный взгляд печальных глаз, и едва слышный голос:

 - Кристоф.

«Мальчик…»

- Ты на мосту чего делал?

- Я приехал в Прагу с нашей группой на фестиваль. Мы сегодня выступали в Национальном театре. Один швейцар в отеле рассказал легенду про Яна Непомука. Он был священником. Он отказался раскрыть тайну исповеди королевы. И его казнили, сбросив в реку. Где-то на мосту установили в память о святом Яне статую – барельеф с собакой. Говорят ,что если к ней прикоснуться и загадать желание – оно непременно сбудется. – Голос Криса зазвенел и сорвался, но немного помолчав ,он продолжил. – Но в таком тумане совсем не просто найти собаку, особенно, если не знаешь ,что именно ищешь.

- Что же такого важного ты хотел пожелать, что пришел ночью?

- Теперь это не важно. Главное, я успел… - Его голос дрогнул и затих.

Дождь пошел сильнее. Матиаш поднялся и помог встать Крису. Они медленно шли по узким улочкам, почти не глядя, куда сворачивают. Они говорили о своих мыслях и чувствах – о том, о чем обычно предпочитают молчать. О том, что когда-то Крис не успел спасти маленькую сестру, поскользнувшуюся на лестнице и не удержавшуюся за перила. О сводящей с ума пустоте, забирающей все силы работе. О мирах, мечтах, иллюзиях и реальностях. О звездах, дожде, смысле жизни. О судьбе, предопределенности, случайных встречах. О музыке и картинах. Они говорили, и все больше понимали, что каждый из них – это не целое, а недостающие половины, что они отражение друг друга.

И вот теперь маленькое огненное солнышко, самый родной человечек спал, свернувшись клубком на тонком пледе в его мастерской.

***

Тихий шорох ткани отвлек Матиаша от Его занятия. Он проснулся несколькими минутами раньше и, с схватив первый подвернувшийся листок бумаги, неровным почерком принялся царапать лившиеся из его души строчки. Перечитывая их, он обнаружил, что в них не хватает изящества, утонченности. Но так он чувствовал. Впервые в жизни он писал для кого-то стихи, впервые оставлял на бумаге картину из слов.

Он оглянулся. Крис, приподнявшись на одном локте, смотрел на Матиаша. В изумрудных глазах все еще светились миры, из которых он только что вернулся, но в них уже заплясали озорные чертенята.

«Не сон…»

«Красивый…»

- Тебе не хватает пары крыльев, чтобы быть ангелом.

- Они мне не нужны. Этой ночью ты научил меня летать без них.

- Звезды особенно прекрасны, если любоваться ими вдвоем, правда?

- Да.

Крис заметил в руках Матиаша карандаш и лист бумаги.

- Что ты пишешь?

- Ммм… - замялся Матиаш, не решаясь рассказать. – Стихи.

- Ты можешь их мне показать?

- Возможно. Если ты пообещаешь быть снисходительным к моему поэтическому дебюту.

- Я уверен, что они прекрасны.

Матиаш протянул Крису листок:

Сто лет одиночества,

Тысячи дней пустоты-

Это все закончится,

Когда рядом будешь ты.

Только не уходи, пожалуйста.

Пусть у нас все будет всерьез,

Потому что оплакать тебя

Моих не хватит слез.

Если только ты позовешь,

Я нырну в темноту,

Только если останешься,

Я спокойно засну.

- Мати, они для меня, да? – Глаза Матиаша в миг стали серьезными и грустными. В уголках глаз заискрились слезинки.

Матиаш кивнул.

- Спасибо.

- Не за что. Ты расстроился из-за моей мерзкой писанины.

- Нет, Мати, нет, - Крис уткнулся влажным от слез личиком в плечо Матиаша. – Все еще хуже. Я сегодня возвращаюсь домой.

Два коротких слова впились ледяными иглами в сердце Матиаша. Он даже не подумал, что когда-нибудь придется расстаться. «Неужели сейчас? Захочет ли он, чтобы я поехал с ним? Где и с кем он живет? Да, нужен ли я ему вообще? Что если всего одна ночь?» - неслись судорожные мысли.

- Зачем мне жить, если рядом не будет ТЕБЯ, Крис? Матиаш закрыл глаза и жгучие слезы боли, обжигая щеки катились из в одно мгновение состарившихся глаз. Крис тихонько всхлипывал в его руках. Матиаш почувствовал как шевелятся губы Криса, перемежая слова с легкими поцелуями. Он поднял личико Криса за подбородок, заставляя посмотреть на себя:

- Что ты говоришь?

- Здесь твоя мастерская, твой театр, твоя жизнь. Там мой мир: учеба в консерватории, музыка… Кто из нас способен разбить свой собственный мир и войти в мир другого?

- Не надо ничего разбивать. Можно слить два мира  в один, и мы получим персональную Вселенную на двоих. Если ты захочешь…

- Ты поедешь со мной? – Матиаш так и не разобрался: удивился или просто спросил Крис.

Крис переплел свои пальцы с пальцами Матиаша. Они расположились возле камина на мягком бледно-зеленом ковре. На низеньком лакированном, расписанном витиеватым узором из лилий, столике расположилось ведерко с шампанским, два хрустальных фужера на тоненькой ножке, наполовину наполненные, и тарелочка с канапе. Шампанское искрилось крохотными пузырьками. Старый дом, перешедший по наследству Крису от бабушки Берты фон Эрлах, тихонько поскрипывал, где-то в столовой отстукивали мерный ритм старинные часы с кукушкой. За окном лил затяжной дождь и город затих в ожидании Рождества.

Всплывали мысли о последних двух неделях: неожиданный уход из театра,  сборы. Собирать-то особенно было нечего. В основном это были эскизы, картины, книги, журналы, холсты, краски, мольберты и немного личных вещей. Затем переезд в Карловы Вары. Первая ночь в теперь уже Их доме… Вторая спальня стала его новой мастерской. Появились варианты работы, но Матиаш решил устроить себе отпуск на время каникул Кристофа.

Крис слегка сжал Матиаша за плечо, отрывая от мыслей, и притянул к себе.

Кукушка встревожила старенький дом и он отозвался скрипом в нескольких местах. И зву замер, растворяясь в тишине, едва нарушаемой треском огня камина, и сумрачным шепотом дождя.

- Счастливого Рождества, Мати.

- Счастливого Рождества, Крис, - едва касаясь губами губ, прошептал Матиаш. В глазах Криса было столько нежности, преданности, тепла, что Матиаш поверил в свое первое счастливое Рождество.

«Сладкий привкус на губах от шампанского. Ты пахнешь, как тогда, лавандой. Я люблю тебя».

- Я тоже люблю тебя, Мати, - словно, прочитав мысли, ответил Крис.

Их губы соприкоснулись и… Время остановилось. Дальше они пойдут вместе

24.12.2005