3. Ответы на оставшиеся вопросы.

Кунсайт стоял перед дверью, собираясь с силами, чтобы открыть ее. Что-то мешало. В мозгу, почти расплавившемся за последние дни, настойчиво боролись две уверенности: что Шаморон все знает и может помочь и что не королевское это дело – копаться в чьей-то там голове. Пусть даже это голова первого лорда.

Жилое крыло как будто воскресло. Ни пыли, ни пауков. Все как много лет назад.

"Поможет или не поможет?" – все еще думал Кунсайт, когда из-за двери донеслось:

"Что Вы стоите перед дверью, лорд Кунсайт? Заходите, раз уж пришли".

Кунсайт вздрогнул. Ну конечно, только слепо – глухо – нечувствительный к магии мог не ощутит ауры. Тем более, жилое крыло было еще и "живым" – насквозь пронизанными тончайшими нитями восприятия. Кунсайт вздохнул и потянул ручку.

Шаморон сидел за столом, перебирая листки, оставленный триста лет назад. Заклинание он сгоряча применил сильное, и восстановилось все, вплоть до чернил в непроливайке и заброшенной в ящик шпаргалки по физике. Кунсайт встал у двери, а в голове его возникла навязчивая мысль (которая по счету?), что он это все уже видел. Кунсайт кашлянул. Шаморон встал из-за стола и подошел к Кунсайту.

"Странно смотрит, - подумал лорд Хаоса, - как будто чего-то ждет…". Кунсайт стоял, старательно храня свое обычное ледяное выражение.

Вдоволь насмотревшись на ничего не выражающую физиономию первого лорда, Шаморон вздохнул и проговорил:

"Догадываюсь, зачем Вы пришли лорд Кунсайт. В последние дни много чего произошло. Но прежде, чем Вы изложите свой вопрос, я хотел вернуть вам это" – Шаморон протянул Кунсайту толстый конверт из черной бумаги.

Кунсайт с сомнением посмотрел на короля.

"Вы сами дали мне это перед тем, как я исчез", - неохотно прокомментировал Шаморон, - Взгляните на содержимое, оно может многое прояснить".

Кунсайт открыл конверт. Внутри были фотографии. И первая же заставила Ледяного короля вздрогнуть: на фоне леса стояла палатка защитного цвета, а из палатки высовывались две радостные мальчишеские физиономии, обрамленные коротко подстриженными волосами – одна белыми, другая черными. Мальчишки радостно улыбались в камеру, и в одном из них Кунсайт узнал себя, а в другом Шаморона. Те же черные волосы, глаза с фиолетовым отливом.Сглотнув, Кунсайт взял следующую фотографию. Отличный кадр. Он – Кунсайт – сидит на корточках возле потухшего костра и усердно раздувает угли. Зола летит во все стороны. А с другой стороны кострища протирает залепленные сажей глаза Шаморон. Третий кадр не хуже – Шаморон с Кунсайтом в обнимку валяются на траве и, судя по тому, как заломлена рука Кунсайта, мгновение назад они боролись, а сейчас с легким изумление глядят на фотоаппарат. На четвертой фотографии опять они двое, только справа высовывается еще чье-то плечо. Не обращая внимания на фотографа, они сидят и усердно дуют на горячую черную картошку, очевидно, только что вынутую из золы. На пятом кадре две головы – белая и черная – склонились над картой и, судя по размахиванию рук, они о чем-то спорят. Шестой кадр – продолжение: они подняли головы и теперь свирепо в упор друг на друга смотрят.Кунсайт поднял глаза. Шаморон выжидающе смотрел на Ледяного Лорда. В беловолосой голове повелителя Хаоса ошпарено вертелись мысли: лес, картошка, какие-то люди…Отряд! Отряд, отправившийся в долгий поход, по случаю окончания курса военной подготовки. Отсюда и военные палатки и одежда защитного цвета. Отряд и они двое. Относятся друг к другу совсем ни как сын первого лорда и наследник трона. И не потому, что в походе все равны, просто потому, что они…друзья!

Друзья уже много лет… и….Кунсайт поднял голову, черно-фиолетовые глаза внимательно глядели, выжидая,

ожидая, надеясь….

"Шам?…" – плохо слушающимися губами проговорил Кунсайт.

"Кун, вспомнил?!" – глаза расширились, и фиолетовый в них стал ярче черного.

Фотографии полетели на пол, а друзья стояли посреди комнаты, обнявшись впервые после трехсот лет забытья.

- Ты меня задушишь, - правдоподобно прохрипел Шаморон после трех минут встряхиваний за плечи и риторических вопросов "сколько лет, сколько зим?" и "ну, как ты?".

- Извини, - Кунсайт поспешно отпустил друга, - не рассчитал.

- Да, я понял.… Так, ладно, садись, - не дожидаясь ответа, Шаморон пихнул

Кунсайта в кресло, - выкладывай, зачем пришел?

- Да я собственно, вспомнить хотел, - объяснил Кунсайт, почесывая белый затылок.

- Вспомнил?

- Ну.

- Тогда выкладывай, что натворила эта… кхм…, как бы помягче выразиться… королева за время моего отсутствия.

- Ну, э-э-э…, - Кунсайт вторично почесал затылок, думая, с чего бы начать, чтобы остаться в живых, - ладно, слушай. Рассказываю по порядку все, что произошло. Только не перебивай!!!

Кунсайт начал пересказывать события последних трехсот лет, стараясь упускать мелочи и подробнее останавливаться на указах, изменениях в политике, государственном устройстве. Рассказал о действиях Берилл, направленных на четырех лордов – стертая память, изменение нравственной природы – память леди Берилл не смогла стереть, а потому просто отправила их в разные миры. Шаморон не перебивал. Известие о войне с Альянсом Планет вызвало только суровую складку между бровей.. Новость, что во всем этом не последнюю роль играл Эндимион, Шаморон воспринял спокойно, он давно догадывался, что без Энди эта афера не обошлась.

"Чтоб этому щенку жениться на Серенити-младшей!" – тихо пожелал Шаморон.

"Так он и так на ней женится!" – отреагировал Кунсайт. Несколько секунд Шаморон смотрел на друга широкими глазами, а потом откровенно расхохотался.Через час, выдохшись и истощив запас информации, Кунсайт перевел дух и спросил:

"Что делать будешь?". Шаморон поглядел куда-то в пространство, закусив нижнюю губу – верный признак напряженного раздумья – потом сказал, тщательно произнося каждое слово:

"Большая часть из того, что сделала Берилл, просто не имеет смысла. Часть указов придется просто отменить, исправляя их последствия. Потом следует наладить отношения с Альянсом Планет. Раз, благодаря глупости Берилл и Энди, Серебролетие набрало силу, надо в спешном порядке наладить с ним отношения. Потом, - Шаморон ухмыльнулся, - заняться судьбой Берилл и Энди".

- Что ты сейчас будешь делать? – Кунсайт знал своего друга и догадывался, что сидеть без дела Шаморон не станет.

- Наведаюсь в архив. – Шаморон поднялся с кресла, - А ты передай остальным вот это, - он быстро написал что-то на листе бумаги.

Кунсайт взял лист и прочитал:

"Приготовить к завтрашнему, крайний срок – послезавтрашнему, дню полный отчет о состоянии королевства".

- А не многовато ли работы? – робко поинтересовался Кунсайт.

- Совсем вас Берилл распустила, - откликнулся Шаморон, - Вы демоны, значит, успеете. Пока! Я в архив, - Шаморон готов был телепортироваться, когда Кунсайт неуверенно произнес:

- Э-э-э…

- Что еще? – вопросительно нахмурился Шаморон.

- Ну, в общем, Берилл запретила вести записи и закрыла архив….

- Что?!

- Берилл запретила вести архив…. И уничтожила все записи.

- Стой, стой!!! Что никаких записей за триста лет и раньше?!?!?!?

- Сам знаешь, архив независимый…. Берилл его уничтожила и создала свой, личный. Там все записи велись в ее интересах… Сам понимаешь, достоверных сведений там мало. Очень мало. Есть только старые книги, по которым невозможно установить цепь исторических событий, поколений.

- Черт! – Шаморон застыл в нерешительности, - А, знаю! Иди, отдай остальным листок. А я пошел.

- Куда?

- В храм Тени Всеобъемлющей.

Сверкнул и исчез телепорт. Кунсайт остался один, он оглядел еще раз комнату, убрал за пазуху лист и вышел, плотно прикрыв дверь. Как это он сам не подумал о Тени Всеобъемлющей? Точнее, о ее жрецах, тысячелетиями записывавших историю, независимо от правителя, от всего, что происходило. Войны, голод, эпидемии – жрецы оставались в подземных храмах, о местонахождении которых никто больше не знал, и писали, кропотливо день за днем описывали события. Они не жили в мире – служители Тени Всеобъемлющей были над ним, вне его.

Культ Знающей, как еще называли Тень Всеобъемлющую, достиг расцвета в эпоху правления матери Шаморона – Металлии. При Берилл началась опала на Тень. Наравне с двумя верховными Богами Светом и Темнотой – стал чтиться Морок. Бог власти, войны. По легенде безрассудно-жестокий Морок приходился родным братом мудрой Тени, но брат и сестра не любили друг друга. Постоянные ссоры, стыки, из которых Морок, впрочем, редко выходил победителем. Не зря предрекли: не будут брат с сестрой править единовременно.

Пять лет, как исчез Шаморон, и трон заняла Берилл, а посреди столицы уже высился храм Морока, сверкавший позолотой. Медная, золоченая, статуя Морока высилась перед храмом. Красив вечно молодой бог войны, носящийся над полем и пьющий боль и страдания умирающих, но его красота бессмысленна, как бессмысленна красота ядовитой змеи, как красота движений ребенка, в совершенстве владеющего оружием.

А с окраины города с сожалением и сочувствием глядела на беспутного брата изваянная из серого, отливающего на выпуклых местах шелком, камня Тень. Она стояла, держа на левой руке сову, правой придерживая свое легкое копьецо.

Стояла, пока фанатичная толпа в день Морока не разбила статую на кусочки. Хорошо еще храм остался цел.

Шаморон вышел из портала точно перед храмом. И на секунду усомнился: храм ли это ветхое, хотя еще хранившее следы былого величия, здание. Да, это был храм Всеприсущей, как еще называли Тень. Когда-то великолепный, он пребывал в запустении. Статуя перед воротами исчезла, плющ, в изобилии обвивавший стены, засох и сморщился. Высокие двустворчатые двери храма стояли, как всегда распахнуты, и Шаморон поразился, как изменилось его ощущение храма. Когда он мальчишкой приходил сюда, полутьма храма казалась влекущей, таящей в себе нечто необыкновенное. А сейчас все показался пустым. Возникло ощущение незаполнимой пустоты, давно стоявшей в полутемном храме. Шаморон привычно взбежал по широкой лестнице и остановился перед высокой двустворчатой дверью. Полутьма готовая поглотить все, исчезла, как только к ней привыкли глаза. И Шаморон увидел, что ничто не изменилось, только пришло в запустение. Как ни ухаживай за алтарем, он не будет жить, если некому принести на него подношение.

В гулкой пустоте собственные громкие шаги показались Шаморону бессмысленно наглыми. Стараясь ступать как можно тише, он дошел до алтаря. Высокая чаша будто возносилась к статуе Тени из серого, отливающего шелком, камня. Как живая стояла Тень в длинноскладчатом платье, с широкополым плащом на плечах. Капюшон был откинут, открыв аккуратную голову с пышными волосами и лицом, необычайно правильным, на котором читалось то, что называют божественной мудростью. Богиня стояла, держа левой рукой легкое копьецо, правую, на запястье которой сидела сова, Тень протягивала к входящим, как будто медленно открывая маленькую ладонь.

Шаморон опустился на колени, положив на алтарь серебряную монету.

"Прости, - прошептал он, - мне нечего больше дать тебе, Тень. Не сердись, я исправлю эту свою ошибку. Позже. Я пришел за помощью, мудрая Тень, а теперь вижу, не мне у тебя просить. Помоги хоть советом, Тень, прав ли я? Стоило ли возвращаться? Или было бы лучше никому никогда больше не вспоминать о том, что я был королем? Ответь, Богиня Всеприсущая… Прошу тебя".

В наступившей тишине стало слышно, как за стеной капает вода в клепсидре. И вдруг:…

- Шаморон, ты ли это?… - спросил полушепотом нежный женский голос.

Шаморон повернул голову на голос. Медленно, как во сне, он поднялся с колен, а в следующее мгновение уже был у противоположной стены, где виднелся темный прямоугольник тайного хода, в двух шагах от которого стояла невысокая девушка в темно-сером одеянии жрицы. Шаморон легко подхватил ее на руки, но тут же поставил на место, разглядев знаки отличия на одежде, опустился на колено и поцеловал тонкую руку.

"Ты стала верховной жрицей, Мейра?" – были первые его слова.

- Да встань ты! – серебристо рассмеялась Мейра, - Мне до совета Верховных как до небес! Так, изображаю из себя верховную жрицу. – Девушка вздохнула. Не могло не заботить жрицу бедственное положение культа Тени.

Шаморон встал, и оказалось, что Мейра ниже него на целый локоть1. Шаморон разглядывал красивое лицо, обрамленное синеватыми волосами. Огромные глаза глядели открыто и лукаво.

- Значит, ты вернулся? – спросила Мейра, снизу вверх заглядывая в лицо внезапно сделавшегося серьезным Шаморона, - Когда нам донесли, никто не поверил. Все думали – самозванец…, - Мейра покраснела и спрятала лицо, - А это ты.

- Откуда ты знаешь, что это я? – улыбнулся Шаморон, - Вдруг, и правда – самозванец?

- Нет, нет! – горячо воскликнула Мейра и снова опустила голову, устыдившись недостойного старшей жрицы пыла, - я чувствую, что это ты. У тебя аура очень мало изменилась. Не внешняя, а та, глубинная, которую люди называют душой. Ты не изменился, - Мейра снова подняла голову, заглядывая в черно-фиолетовые глаза, -

Пойдем! – спохватилась Мейра, по-детски хватая Шаморона за рукав и таща его к ходу, - Мне нельзя говорить с тобой в храме. И держать проход открытым. За это накажут!

- Разве тебя не накажут за то, что ты провела меня в нутро храма? – спросил Шаморон, когда Мейра зажгла лампу и стала видна ведущие вниз ступеньки и глухая стена, на которой были незаметны швы хода.

- Пойдем! – Мейра решительно направилась вниз по лестнице, - Никто не узнает, что ты был здесь. Сегодня день Белой Совы, жрецы заняты молитвами.

- А ты?

- Для женщин Тень делает исключения. Жрецы мужчины должны молиться целый день. Мы же можем лишь прочитать обычные молитвы. Пришли! – Мейра толкнула незаметную дверь и гордо объявила, - Моя скромная обитель!

Шаморону пришлось пригнуться, чтобы пройти в низенькую дверь, потолок тоже был не из высоких – поднимись Шаморон на носках, уперся бы в него макушкой.

- Мейра, я пришел не просто так, - начал он, чувствуя, что нарушает все правила приличия, но делать было нечего.

- Я знаю! – быстро перебила Мейра, - но отсюда можно попасть в любую точку храма. Зачем ты пришел?

- Берилл уничтожила архив, запретила вести записи…

- Знаю!

- Мне нужен ваш, храмовый, архив за последние триста двадцать лет. Если можно, я хотел бы взять с собой копию. Вам-то никакая Берилл не указ, - закончил Шаморон, внимательно разглядывая выразительное лицо Мейры.

- Трудно это, - опустила глаза Мейра, - Но возможно! Пойдем! – Она коснулась чего-то или просто сделала жест тонкой рукой, в стене открылся темный ход, - Иди за мной!

- Иду…, - эхом откликнулся Шаморон, пригибая голову, чтобы не удариться.

Мейра вела его темными коридорами, изменчивыми, с резкими поворотами, то широкими, так, что по ним могла проехать телега, то до того узкими, что приходилось разворачиваться боком и пробираться, чувствуя, даже сквозь одежду, все неровности плотно прижавшегося камня. Коридор резко расширился, а Шаморон инстинктивно замер – потолок резко взмыл вверх, в пустую черноту, куда не достигали лучи лампы. Мейра невозмутимо шла дальше. Легкая серая одежда жрицы, стянутая на талии пояском, стекала до самых щиколоток. Лампу Мейра несла перед собой, и лучи просвечивали легкую ткань, выделяя темным силуэтом крепкое тело невысокой девушки. Мейра была родом не из Темносветия. Откуда – не знала даже она сама. Верховная жрица однажды вернулась из далекого путешествия и привезла с собой девочку-сироту, которую нарекли Мейрой.

Она была невысокого роста, но стройная крепкая. Природа наградила молодую жрицу той безусловной красотой, какую воспевают поэты независимо от капризной моды. Невысокий рост, неширокие плечи, но крепкие, хоть и не мускулистые, руки. Высокую грудь слишком утонченный любитель счел бы чрезмерно развитой для неширокого торса. Тонкая талия компенсировала широкие бедра, идеально круглого очерка – если провести круг по двум дугам бедер, то он пересечет талию в самом узком месте, а нижний край опустится почти до середины бедра. Ноги составляли примерно половину от небольшого роста девушки. Ее лицо, сочетавшее в себе и детское лукавство, и истинно женскую чувственность, было похоже на лицо храмовой статуи Тени. Та же безусловная красота большеглазого лица, с широко поставленными глазами и большим расстоянием до высоких маленьких ушей, с тонким носом и губами странного очерка: по-детски короткая верхняя губа и чувственно очерченная нижняя, повторявшая тонкий контур маленького подбородка.

Шаморон задумался и не особо отдавал отчет в том, куда ведет его Мейра. Краем внимания он ловил проходившие мимо полированные стены со старинными письменами. Когда-то, когда жизнь человека стоила меньше, чем сейчас, записи велись на камне. Как будто встали из небытия призраки: послышался из глубины крик, стон, и все стихло.

Ни на секунду не прекращался стук зубил и тихий голос жреца, читавшего рабам-резчикам, что нужно писать. Рабы передвигались по высоким лесам вдоль стены трое в ряд. Один намечал сложный знак-иероглиф, другой вырезал его в твердом камне, третий шлифовал. Нещадный долгий труд – плит были из твердого черного камня, едва поддающегося резцу. Но знания ценились дороже рабов, а жрецы боялись оставлять записи лишь на бумаге, боясь невежественных, которых было много в те темные времена. И резчики, вооруженные зубилами, покрытые потом, в одних грязных набедренных повязках шли вдоль стены на высоте в несколько человеческих ростов. А жрец, стоявший внизу громко читал на древнем языке:

"В третий день сто восьмого цикла вступил на престол…".

Шедший первым резчик-наметчик остановился передохнуть и вытер лоб рукой – в подземелье душно, тело раба блестит от пота, повязка мокрой тряпкой болтается на тощих бедрах. Раб жадно хватает спертый воздух, факелы нещадно коптят, в подземелье почти нечем дышать. Остальные рабы тоже остановились – они не могут идти вперед наметчика. Тот пытается отдышаться. Грязный, тощий, покрытый подтеками копоти, размытой потом, он вдруг покачнулся, попытался ухватиться за гладкую стену, не смог. Леса ухнули, застонали, покачнулись, и наметчик полетел вниз, сипло закричав. Двое рабов в ужасе вцепились в леса. Для таких смерть – избавление, но ни одно живое существо не хочет умирать.

С глухим ударом наметчик валится на каменный пол, и по притихшему подземелью разносится сдавленный стон. Жрец достает из складок одежды кинжал и добивает раба. Двое наверху откладывают инструменты и садятся на полку лесов, они знают – пока не приведут нового наметчика, работа не возобновится. А потом, когда будет закончена огромная плита, придут другие мастера и в каждый иероглиф зальют расплавленное стекло. Зальют так, что, если поглядеть с ребра, покажется – никогда и ничего не высекалось на зеркальной гладкости полированной плиты.

Полированная стена с залитыми стеклом иероглифами оборвалась так же резко, как началась. Потолок опустился и стал просматриваться в скудном свете лампы. Вдоль стен потянулись полки, сплошь заставленные глиняными дощечками с письменами, не такими причудливыми как на гладких стенах. Немыслимо далекие теперь жрецы Тени понимали, что не дойдут до потомков записи, сделанные на легко тлеющей бумаге. А потому выводили записи на глиняных дощечках, которые затем обжигали и покрывали прозрачным лаком, необычайно прочным, какой не растворяла даже открытая много позже плавиковая кислота, растворявшая стекло, и таким же упругим – разбить покрытую им табличку было почти невозможно.

На таких дощечках вели записи жрецы Тени до последнего тысячелетия, потому что не могли найти средства записи такого же прочного и долговечного. Лишь с изобретением записывающих кристаллов ситуация изменилась.

Шаморон не заметил, как они дошли до конца коридора. Мейра толкнула дверь, и они оказались в огромной шестиугольной комнате, насквозь освещенной магическим светом. Светло серые стены были почти не видны из-за стеллажей сплошь уставленных книгами и тонкими глиняными табличками.

"Здесь, - пояснила Мейра, - мы храним редкие книги и таблички, сделанные после того, как был утерян секрет лака, а потому хрупкие. В ящиках записывающие кристаллы".

Мейра пошла глубь лабиринта стеллажей за нужным кристаллом.

Шаморон изумленно оглядывал комнату. После тьмы коридоров, где, казалось, витали духи ушедших в небытие, комната казалась просто нереальной. В потолок была вделана огромная шестиугольная линза из белого непрозрачного стекла, и казалось, что это из линзы льется мягкий рассеянный свет, достаточно яркий, чтобы работать с записями. Конечно, на самом деле свет из линзы идти не мог – комната, как и весь подземный храм, находилась на огромной глубине.

Мейра бесшумно появилась из-за стеллажа, она подошла к Шаморону, протягивая кристалл.

- Здесь, - сказала она, - копия записей за последние триста двадцать лет. Я верю тебе и тому, что ты хочешь помочь королевству. Но если узнают, что я дала тебе записи, мне конец. Но я тебе верю, Шаморон! Только обещай мне одну вещь.

- Все, что пожелаешь.

- Как только наведешь порядок в Темносветии, поскольку сейчас есть дела

поважнее. Обещай мне, что займешься реставрацией культа Тени!

- Клянусь! Самому отвратительно видеть расцвет Морока!

- Спасибо. Пойдем!

Мейра взяла лампу и пошла к выходу, Шаморон двинулся следом, сжимая в руку драгоценный кристалл беспристрастных записей.

Совет продолжался уже…. Впрочем, все давно забыли сколько. Могли только сказать, что начался он после обеда, и часы уже показывали половину третьего ночи.Такого совета никто из лордов не припоминал. Нефрит уже начал подумывать, правильно ли они сделали, что свергли Берилл, потом поразмышлял и решил, хотя решить он ничего и не успел, потому что в пропахшем кофе воздухе раздался голос:

"Лорд Нефрит, повторите то, что только что сказал лорд Джедайт!".

Нефрит вскочил, пытаясь определить, кто его спросил: если Зойсайт можно отмахнуться, если Кунсайт…нет, он никогда не спросит, Джедайт…. Не может он так спросить. Методом исключения Нефрит пришел к выводу, что спросил Шаморон. Второй лорд нервно сглотнул и выдавил:

"Н-у-у…э-э-э…".

"Понятно, - вынес вердикт Шаморон, - совсем вас Берилл распустила. Совсем вы отвыкли работать…. Ничего. Мы это исправим!".

Нефрит повторно сглотнул, его вовсе не радовала подобная перспектива. Джедайт продолжил доклад, он, в отличии от Нефрита, был абсолютно рад возвращению Шаморона.

"Вот истинно умный и дальновидный правитель, по-настоящему заботящийся об интересах государства!", - думал младший лорд, читая доклад о внешней политике королевства.

Шаморон внимательно слушал, изредка что-то чиркая на листе. Его сейчас меньше всего интересовало мнение Нефрита. Больше всего – как исправлять безрассудство Берилл. Сора с Луной произошла из-за разногласия королев. Отношения с Альянсом Планет расстроились из-за неуступчивости Берилл. Темная Луна – и та напряглась, как хищник перед броском, и готова напасть на Землю, подвернись только повод. При мысли о Черной Луне и ее правителе принце Алмазе зачесалась ямка между ключицами, где уже триста с лишним лет находился кулон – слеза из алмаза. Подарок принца, получившего такую же – аметистовую.

Все это Шаморон передумал, пока Джедайт переводил дыхание. Младший лорд был единственным, кто полностью подготовился к совету. Трудоголик, что тут скажешь…

В своем трудоголизме он был чем-то похож на Шаморона. Совет до трех ночи – при Берилл такого не бывало.Нефрит горестно вздохнул. Леди давно уже разошлись по домам, предоставив мужьям мучиться. Звездочет вздохнул и отпил кофе. Сейчас Джедайт закончит и начнется обсуждение на тему "Восстановление дипломатических отношений", а это еще, как минимум два часа…

Утро занималось туманное и промозглое. "Странно. Лето вроде как…. Впрочем, с появление Шаморона и материализацией леди многое в королевстве пошло наперекосяк. Хотя, перекосяк-то, в общем, не такой уж плохой", - размышлял Нефрит, лежа в постели. Часы показывали десять утра, что само по себе приятно.

При Берилл спать можно было разве что до восьми, не важно, что было вчера вечером. Распуская в пять утра совет, Шаморон заявил, что ни о каких утренних советах в ближайший месяц не может быть и речи, что немало обрадовало "сову" – Нефрита.

Синеглазый лорд сладко потянулся. Нет, определено, в свержении Берилл есть свои плюсы. Нару тихо посапывала рядом. Роскошные каштановые с едва уловимым медным отливом волосы, заплетенные в две толстые косы, разметались по всей постели. Ресницы чуть заметно подрагивали.

"Что-то ей снится?", - с нежностью подумал Нефрит. Почувствовав его взгляд, Нару приоткрыла пронзительно-голубые глаза и сладко зевнула:

"Доброе утро!".

Она поднялась на локте, утвердила возле резной спинки подушку и села, потянувшись и сладко зевнув. Небрежно заплетенные косы лежали по обеим сторонам двумя темными змеями, извиваясь на белом шелке. Пышные выбившиеся пряди обрамляли все еще сонное лицо, казавшееся от этого совсем юным, каким-то мальчишеским. Пижамная рубашка с зашнурованным треугольным вырезом и рукавами, спускавшимися чуть ниже локтей, только усиливала впечатление. Шальная девчонка, наверняка хулиганистая, находящаяся в том возрасте, когда одежда невероятно быстро становится мала.

Нефрит подумал, до чего обманчиво внешнее впечатление. Секунду назад он умильно любовался своей Нару, а теперь ему живо представилась она в боевом комбинезоне, с кнутом в руках, с волосами, собранными в тугую косу. Беспощадная и такая прекрасная. Наверное, так еще мучительнее погибать, когда тебя убивает красота.

Убивает беспощадно – ударом кнута разрывая горло. Хлещет кровь, жалко бьется тело, теряя капли жизни… И все. Только она стоит над телом – божественно прекрасная. Змея тоже красива. Пока не ужалит.Нару глянула на часы и в ужасе подскочила:

"На совет опоздали! Ну, Берилл устроит!!!".

- Какой совет, радость моя? – промурлыкал Нефрит, притягивая к себе отчаянно сопротивлявшуюся Нару, - И Берилл уже никому ничего не устроит. Странно…Ночью не спал я, а с ума сходишь ты… - Нефрит обнял переставшую биться Нару и властно поцеловал в яркие губы. Нару перестала биться, и о Берилл они больше не вспоминали.

Утро Кунсайта началось с радостного лая во дворе – кормили собак. Не то что бы старший лорд увлекался охотой или собаководством. Просто разведение собак было своего рода семейным занятием. Во всяком случае, гончие, борзые и волкодавы рода Повелителей Хаоса славились на все королевство не первое тысячелетие. Кунсайт в противоположность своему покойному отцу к собакам относился лояльно, но псарню держал из уважения к семейным традициям. А сейчас ему эта псарня не давала спать.Радостный гвалт по поводу кормежки не стихал. Что поделать у собак режим. А у первого лорда недосып! Кунсайт завистливо поглядел на Дану – даже не проснулась. Лорд собирался было наплевать на шум, завернуться в одеяло и доспать, как вдруг дверь распахнулась, и в спальню вбежал, стуча когтями, большой темно-бурый волкодав – часть собак свободно гуляла по замку. Пса звали Ат. Он был любимым псом Кунсайта и внуком нардланского волкодава, тоже Ата, когда-то подаренного отцу Кунсайта. Нардланские волкодавы славились свирепостью и неустрашимостью, поджарые псы без страха вступали в бой с волками и с рождения знали, как поступить против вооруженного человека. Беспощадные звери, бесконечно преданные хозяину. Но в Темносветии они были редкостью, а потому кровь первого Ата была в его внуке сильно разбавлена кровью волкодавов, от века разводившихся в Темносветии.

Впрочем, кровь у нардланского волкодава была сильная и щенки, хоть и наследовали мощь темносветных псов, вырастали по-нардлански рослыми, и масть у них была одна: бурая с подпалинами. Радостно свесив розовый язык, Ат подбежал к кровати, положил лапы на одеяло и, не принимая возражений, с громким хлюпаньем облизал лицо горячо любимого хозяина. Сердится не было никаких сил, и Кунсайт, тихо улыбнувшись, принялся чесать большую умную голову, преданно лежащую на одеяле, взгляд собаки выражал неземное блаженство, полустоячие уши разъехались в стороны. Пес благодарно лизнул хозяйскую руку. Шум за окном перестал раздражать, Кунсайт зевнул. Ат, поняв, что хозяин в добром расположении духа, забрался на кровать и лег рядом с Кунсайтом. Лорд обнял мохнатого друга, уткнулся лицом в густую жесткую шерсть и безмятежно заснул. Пес еще раз лизнул хозяйское лицо и задремал.

Зойсайта разбудили волосы, упавшие на лицо, защекотавшие ноздри. Огненный лорд открыл глаза и понял, что это голова Яры лежит на его груди. Зой ухмыльнулся и погладил мягкие бледно-золотистые волосы. До вчерашнего вечера он видеть не мог взбалмошную девчонку, по какой-то злой шутке судьбы бывшей его женой. Мысли о ненаглядном Кунсайто-саме преследовали рыжего демона дни напролет, тем больнее было то, что Кунсайт не обращал на ученика ни малейшего внимания, разве только иногда бросал:

"Зой, где твое воспитание? Устраивать скандалы недостойно лорда".

Вчера Зой вернулся домой злой и усталый – совет продолжался до пяти утра. Яра безмятежно спала на диване его комнаты. Зой взбеленился. Как эта девка смеет спать в Его комнате?! Он подошел к дивану с твердым намерением выставить Яру вон. Чутко спавшая девушка открыла глаза. Густо-фиолетовые зрачки казались черными в тусклом свете, волосы – почти белыми, кожа смуглой. Губы приоткрылись, заспанное лицо показалось невозможно, нечеловечески милым. Зой несколько секунд глядел на Яру, потом легко поднял с дивана и впился в девичьи губы, надеясь причинить боль. Не получилось. Зой, чувствуя нахлынувшую злобу, кусал, мял ртом нежные губы, тонкую шею, мягкую грудь.

Нет, не получилось у него причинить боль Яре. Он только бередил собственную рану, теребил с мазохистским удовольствием душевный гнойник. И гнойник не выдержал. Лопнул, вытек вместе со словами, которых этой ночью было сказано немало. Бессмысленных, жалких, горячих, страстных, безразличных. Яра молча слушала, положив голову, на согнутый локоть. А Зой говорил, говорил, почти не переставая, изливал больную душу Яре, вдруг переставшей быть чужой и далекой.

Потом слова закончились. Ни Зой, ни Яра ничего уже не сказали. Им было хорошо вместе, а этого вполне достаточно.

Сейчас Зой лежал, безотчетно гладя шелковистые волосы, и думал, каким он был идиотом. Что подарила ему эта ночь, эта девушка? Наслаждение, какого никогда раньше не бывало? Не только – что-то еще, что заставило по-другому поглядеть на все: на весь мир, на свою жизнь. Мысль о ненормальной любви к Кунсайту вызвала приступ тихого смеха. Глупо, как глупо! А впрочем, что было – то было. И будь что будет! Пусть Кунсайт будет с Даной, Зой только пожелает им счастья! А сам останется с Ярой.

Незаметно повелитель Огня задремал.

Джедайт и Тетис проспали до полудня.

Шаморон проснулся, когда часы пробили шесть раз. Всего один час сна, синяки под глазами, страшная усталость, злоба на весь мир и куча дел. Решив никому ничего не говорить, Шаморон прокрался на кухню, выпил отвратительно крепкого кофе, тайком прошел на конюшню и тихо вывел лошадь – вороного жеребца по имени Уголь. Чем-то ему понравился рослый сильный зверь, не принадлежавший ни одной породе, в котором, тем не менее, явно читалась смесь благородных кровей.

Город только начинал просыпаться и человека на огромном вороном коне, вихрем пронесшегося по улицам мало кто видел. К лучшему.Запутанные улицы города вспоминались с трудом. Но цепкая память одну за одной выдавала четкие картины воспоминаний. Шаморон пустил Угля шагом, обшаривая взглядом стены домов, ища сходство со своими мысленными картинами. Улицы путались, извивались, становясь все уже. Наконец, Шаморон остановил Угля, велел ждать и тихонько постучался в деревянную дверь, готовую завещать долго жить.

Никто не ответил.

Шаморон толкнул ветхую створку и нерешительно вошел. Свесившаяся с потолка, змея брызнула ядом и бросилась в лицо, но Шаморон был готов, он присел и отпрыгнул в сторону. Сзади раздалось громкое шипение, и потолочная змея уползла. Шаморон встал и замер, не оглядываясь и стараясь не шевелиться ради собственной безопасности.

- Кто ты? – тяжело спросил женский голос.

Не оборачиваясь – в этом доме любое лишнее движение могло кончиться плачевно – Шаморон ответил:

- Я ищу Эгле дочь Шаран.

- Зачем тебе та, которую прокляли? – все тот же голос, только теперь в нем горькая усмешка.

- Не я ее проклинал.

- Шаморон?!???…

Шаморон медленно оглянулся. Молодая женщина с каштановыми волосами, заплетенными во множество змеистых кос, смотрела удивленно из-под густой челки, закрывавшей правый глаз.

- Шаморон? – изумленно повторила она, - Так это правда? Я думала, какой-нибудь самозванец… А это ты.

- Это я, - подтвердил Шаморон, подходя ближе. – Кто тебя проклял, Эгле – Королева Змей?

- За это и прокляли. Когда ты исчез. Зачем ты пришел?

- За помощью. Берилл всех разогнала. Остались лорды, вернулись леди, но этого не достаточно. Девять человек не способны все сделать самостоятельно. Потому прошу о помощи.

Эгле молчала. О чем она думала? Суровая складка возникла между длинных бровей, бледные губы едва заметно изгибались в такт мыслям. Эгле вскинула голову, и Шаморон поразился, насколько она изменилась. За триста лет она стала старше на все шестьсот. Не внешне - внутренне. Открытый левый глаз пронзительно-зеленого цвета смотрел уже не открыто и озорно, как прежде. Он был зеленой бездной – бездной горечи познания. Эгле посмотрела на Шаморона и заговорила. Шаморон внутренне вздрогнул от ее голоса.

- Я помогу тебе, о чем бы ты ни попросил. Молчи, не перебивай меня. Только взамен прошу немало. Моя мать, мой дед, мой прадед – все были Тайными Советниками при дворе короля. Все в нашем роду, кроме меня. Знаю, ты не пришел бы из-за мелочи. Помогу тебе во всем. Только взамен ты восстановишь меня в должности Тайного Советника.

- Зачем тебе такая власть, Эгле? – устало спросил Шаморон, - Ты понимаешь, о чем просишь?

- Понимаю, ли я?! – хрипло вскрикнула Эгле, - Да, понимаю лучше, чем когда-либо! Власть? Зачем она мне? Ты еще спрашиваешь?! Когда ты исчез, Берилл и Эндимион начали опалу на всех, кто был предан Темносветию и правящей династии. Я к тому времени занимала место Тайной Советчицы. Ты знаешь, что такое опала?! Я знаю! Всех моих родственников сослали в урановые копи, друзей, которых и так было немного, всех допрашивали. Сколько их выжило после этого? Я не знаю, выжил ли хоть кто-то! Моя мать – Шаран – погибла, Берилл было ее не достать. А вот я жила. Знаешь, что такое, когда тебя проклинают на лобном месте?! Но это еще не все. Меня не пытали. Просто вывели на лобное место, ножом обрезали под корень волосы, и со связанными руками заставили идти по всему городу, не закрывая глаз. Проклятий я не боялась тогда, не боюсь теперь! Но знаешь, каково идти, чувствовать взгляды, слышать не шепот, голоса, говорящие: "Смотрите, у нее змеиный глаз!"!!!… Знаешь, каково потом умирать от голода, не сметь выйти на улицу, потому что каждый бросит в спину: "Смотрите, у нее змеиный глаз!"?! Зачем мне такая власть? Догадайся! Нет, не мстить. Я прекрасно понимаю, о чем прошу! Змеей-Молнией клянусь, я получу эту власть! С тобой или без тебя, Шаморон, я ее получу!!! - Эгле замолчала, тяжело дыша, и закашлялась. – Зачем ты пришел? – сипло спросила она.

- А еще говорят о женской интуиции и змеиной мудрости, - пробормотал Шаморон,

- Странное совпадение, Эгле. Я пришел просить тебя твое законное место – Тайной Советницы, - Шаморон, конечно, не ожидал такой бурной благодарности. Суровая, сухая Эгле просто кинулась ему на шею, - Понимаешь, - объяснял Шаморон, отбиваясь от Эгле, - Берилл поназначала на все посты, кроме Четверки Сильнейших, таких людей, каких не стоило подпускать к государственным делам за версту.

Искать новых сейчас трудно, да и бессмысленно. В обществе, где верховный бог – Морок честных людей вряд ли много. Я пытаюсь отыскать прежних союзников. Пока что удается, - улыбнулся Шаморон, отстраняя от себя успокоившуюся Эгле. Он был доволен. Аура не обманывала – Эгле мало изменилась со времени их последней встречи. За змеиным коварством пряталась хитрая, умная, преданная в дружбе девушка. Скрытная, подозрительная, исполнительная, умная и старательная – она как нельзя лучше подходила на место Тайной Советницы.

Битый час Шаморон петлял по улочкам города, своего коня он отдал Эгле и приказал ехать в ее прежний дом, а коня потом вернуть. Что он искал в запутанных переулках столицы, да и искал ли? Такое хождение казалось бессмысленным ему самому, но он ничего не мог поделать: как магнитом тянули к себе узкие улицы, напоминающие запутанный лабиринт подземного храма Тени Всеприсущей; то широкие настолько, что в них свободно разъехались бы две телеги, то такие узкие, что приходилось поворачиваться боком. Не ставя себе определенной цели, Шаморон шел, куда шлось, но, зная план города, построенного вокруг центральной площади, он прекрасно понимал, что неотвратимо приближается к храму Морока – свирепого брата мудрой Тени. Какая неведомая сила вела Шаморона к храму, ненавистному по множеству причин, и была ли какая-то сила, ему было просто все ровно. Но чем ближе, чем отчетливее казалось, что кто-то неведомый шепчет на ухо:

"Ты боишься. Ты очень боишься. Слышишь, как колотится сердце? Морок могущественен, Он, а не обессиленная Тень, покровительствует Берилл, и скоро она вновь займет трон, а ты окажешься там, где будет угодно ей и Мороку". Шаморон встряхнул головой, отгоняя скверные мысли. Нет, он не поддастся голос, не для того он триста лет болтался по мирам, всех ужасов которых не представить самому Мороку, не для того чтобы бояться призрачного голоса, невесть откуда взявшегося.

Дома расступились, и на солнце ослепительно засверкала золоченая статуя – Морок. Он стоял, держа короткий меч, спокойно и надменно. Открытая свету кольчуга мелкого плетения спускалась до середины бедра, перетянутая широким поясом с крупной пряжкой. Широкие штаны спускались до самых ступней, так что разглядеть обувь было невозможно. Широкий плащ с капюшоном, застегнутый под шеей, отброшенный назад неведомым ветром, да так и застывший. Из-под капюшона глядело красивое, но холодное и надменное лицо. А позади Морока высился, упирая в небо башни, храм, великолепный в своем мрачном величии. От остроконечных башен до массивного основания, украшенный статуями свирепых служительниц Морока – лемний – женщин с когтистыми крыльями летучих мышей, на солнечной стороне они сидели, сложив крылья, и их лица были лицами красивых молодых женщин, а в тени крылья с чудовищными когтями расправлялись, и шакальи головы тупо щерились клыкастыми пастями, уродуя одним своим присутствием совершенные тела.

"Смотри, - шепнул Шаморону неведомый голос, - этот храм символ всего того, что ты не изменишь никогда. Морок могущественен, Его власть лишь возросла за последние триста лет. И Берилл – его любимица. Морок сомнет тебя в кулаке, как бессмысленную букашку. Ты уже слышишь, как захрустят кости, раздирая плоть, разрывая жилы, как потечет липкая горячая кровь…".

"Иди к дьяволу! – мысленно выругался Шаморон, - Могуч Морок, но легкие победы не во благо воину – притупляется чутье, отказывает ловкость, да могуч Ты, Морок, но безрассудной гордыне не победить мудрость. Не так слаба Тень, как Тебе хочется, придет время, Ты будешь молить о пощаде стоя на коленях перед мудрой своей сестрой, с ужасом глядя на острое копье в твердой Ее руке. - Шаморон глубоко вздохнул и мысленно продолжал, - Ты малодушен, Морок, как ни прячешь Ты свои пороки за гордыней и дерзостью, за бессмысленной жестокостью, они от этого только виднее. Твои приспешницы прячут свои истинные лица от солнца, Ты прячешься под капюшоном, Тень же ослабла, Ее храм обветшал, но не скроет златотканый плащ шакальей морды, а грязное тряпье мудрой красоты! Попомни, Морок, побежден тот, кто признает себя побежденным. Я смертен и жалок перед Тобой, но поражений не признаю, я – не Берилл, не стану разрушать Твой храм, не стану во имя людей, чьими страданиями он построен, но поклоняться Тебе не стану никогда!".

Шаморон шел от храма, не оглядываясь, но внутренним зрением видел, как сверкает на солнце статуя грозного Морока – Бога, которому он никогда не поклонится, как ни поклонится злобе, гордыне, бессмысленной жестокости и коварству.

Во дворце тем временем творилось нечто невообразимое, а все потому, что Берилл пыталась снять рабский браслет. То ли она не знала его свойств, что маловероятно, то ли просто упрямство, переходящее в шизофрению мешало бросить это бесполезное занятие, но Берилл с мазохистским удовольствием продолжала терзать несчастный браслет. Браслету было, собственно, все ровно, он обладал свойством отражать все направленные на него действия в сторону агрессора.

Исключение составлял лишь тот, кто этот браслет на раба надел. Упертой Берилл приходилось несладко. Сунув браслет в пламя светильника, она вызвала ответную реакцию, из браслета ударила молния. Ударила в стену, но отскочила, ударила в другую и начала "гулять" по коридорам, юмы с визгом разбегались прочь, Берилл сжалась в каком-то углу. Когда молния улетела в неизвестном направлении, бывшая королева хмыкнула и принялась пилить браслет. Тот в ответ начал нагреваться.

Берилл приняла это за знак того, что браслет поддается, что и было ее ошибкой. Чудовищная по силе энергетическая волна (Шаморон постарался на славу, создавая кандалы для Берилл) ударила из лунного камня. В ослепительной вспышке невозможно было что-то разглядеть, слышались только испуганные крики некстати попавшихся юм, нечленораздельные вопли Берилл, гудение, всегда сопровождающее мощный выброс. Когда все стихло, и рассеялся беловатый дым, стало видно раскиданных в беспорядке юм, пребывающую в бессознательном состоянии Берилл и абсолютно целый, даже не поцарапанный, браслет на ее руке. Юмы медленно начали подниматься с пола, а Берилл, поняв, наконец, что с браслетом не справиться, хотела уйти, чтобы посетовать на судьбу в гордом одиночестве. Не тут-то было. Хотя она и оставила попытки снять браслет, но разозлившиеся юмы решили отыграться на рабыне Берилл, бывшей королеве, от чего бить ее было только приятнее. Можно сказать, что это была юмская месть за все страдания и унижения, причиненные за триста лет.

Когда побитая Берилл уползла в отведенный ей угол, мало что в ней напоминало о былом величии.

Шаморон вернулся в замок к девяти часам утра. О происшествии ему, конечно, доложили, но король не придал этому значения. Были дела и поважнее: к полудню должен был прибыть посол Земли на Луне – принц Земли, младший брат Шаморона, союзник Берилл в свержении собственного брата – Эндимион. Ему готовили достойную встречу.