Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.

Урава

Элегия

Ну что, родная? Опять хочешь знать, как у меня дела? Кивни, пожалуйста. Хорошо. Расскажу, только не сразу. Один из моих подопечных сказал вот что: «Никогда так не думаешь о близком друге, как глядя на снег, луну или цветы». Это значит — на красоту. А я скажу иначе: никогда так не думаешь о погибшем товарище, как глядя в лицо собственной гибели. Вот поэтому ты и сидишь здесь со мной, только поэтому... На что ж мне ещё глядеть?

А знаешь, что ещё они придумали, мои подопечные-земляне? Железные дороги! Это поразительная вещь, поразительная, ты только представь: можно сидеть, стоять, спать, читать, можно вообще ничего не делать — и всё это время ты мчишься, мчишься вперёд — но лишь туда, где проложены рельсы. Это дикое чувство — вперёд, всегда вперёд! — эти скачки скорости, эти виражи, безумная качка и дробь колёс — и стук крови в голове! — а вот яростный удар ветром в окно от встречного поезда! и всё это вне тебя, ты ничего не решаешь — и всё равно движешься к цели. Небывалое, редчайшее настроение: как будто стоишь один на один с собственной судьбой. Вопрос за вопросом, как буря, — и на всё один ответ, и он-то тебе неведом; ты весь покорность — и ты жаждешь действовать, жаждешь поступать наперекор, особенно когда ветром бьёт в большое боковое окно... всё сотрясается, сейчас вагон рухнет с путей, но нет, это лишь игра воображения.

Ты всё искала случая побольше узнать обо мне — что ж, ныне уже нет смысла держаться холодно и скрытно. Я — Джедайт, простец и потомок простецов, не имею даже родового имени. Служил сызмальства и сызмальства не знал и не допускал в жизнь свою ничего, кроме службы. Мнилось мне, что уж по роду своих обязанностей вовек не увижу я ни опасностей, ни приключений, напротив — верно избавлюсь от всякой неизвестности, снимется вся неопределённость и дастся ровно столько, сколько позволят мои способности и моё старание, во всём прочем же, во всём лишнем будет отказано. Я не воевал; не нападал, не разведывал, не выступал смело с инициативой, всегда бежал необходимости делать выбор; зато приказы выполнял со всем тщанием, не гнушаясь никогда и ничем. Перо легче меча, думалось мне; но я не боялся изнемочь от усталости, а лишь хотел знать всё загодя и ступать вперёд, не ведая сомнений. Менее всего я ждал, что, допустив оплошность, я поставлю под удар самое своё существование; но судьба судит по-своему, а я знаю лишь то, что ничего не знаю...

... и знаю я, что усну Вечным Сном.

Душа моя, тебя ли треплет ветер над Землёю?

Земляне! песни ль слышу ваши или смертный хрип?

Земляне, всюду слёзы ваши — пыли невесомей...

Судьба моя, кружишь ли ты по ветру над Землёй?

Судьба, ужели я усну, ужель усну навеки?

Моя миссия на Земле — как целая жизнь. Никогда прежде не чуял я такого пыла, не знал такого увлечения; ничто на жизненном пути моём не уготовило мне столько дивных откровений, столько чудных открытий. Земля захватила меня в буквальном смысле, как вирус захватывает клетку, навек изменила меня, и я уж не то, чем был когда-то; не знай я доподлинно, что человечество слепо, безвольно и безмысленно, — уверился бы, что это земляне захватывают Тёмное Королевство, пользуясь мной как посредником или агентом. Познавая устройство земных дел, вникая в тайны их течения, я всё ясней видел, как несовершенна собственная моя родина, всё чётче понимал, чем больна моя возлюбленная отчизна; и прежде, нежели сумел осознать это, я уже примерялся, что позаимствовать, где и какие преобразования ввести к вящей пользе и славе державы. Земля как донор дешёвой энергии? Тетис, могла ли ты на миг поверить в разумность такого плана? Оттого и я не верил, что, разумнейшая из приближённых Её Величества, ты могла без задней мысли предложить мне помощь в моём гиблом деле. Ибо все донесения мои, а в них я вкладывал весь жар души и всю благонамеренность разума, всё же не переубедили повелительницу, не видевшую за деревьями — леса, за низкими формальными показателями — потенциала отдалённых преобразовательных перспектив, за моим, быть может, тяжеловатым канцелярским языком — вдохновенного полёта рационализаторской мысли. Но ты не слышишь меня, Тетис, ты мертва, ты лишь сплетённый мной из теней и темноты фантом — и тебе одной я могу поведать всё так, как вижу, с одной тобой могу делиться сокровенным. Услышь же — и развейся, призрак, и уйди к призракам прошлого, вернись в страну по имени Ничто, где распростёрся мрак. Как поражал меня единый строй земной архитектуры! Как волновала пронизывающая все их творения симметрия, как будоражила согласованность и предсказуемость линий, что должна казаться вульгарной глазу демона, — она будто бы противуречит самой природе вещей, но для людей — символизирует извечную повторяемость законов и правил, в которые они верят, как во всепроникающий, предусмотряющий замысел, а значит — бытию их присуща высшая разумность, пусть охватить её и не дано каждому из них в отдельности! И как изумительно было понять вдруг, что низшими существами найдена новая, небывалая форма сожительства: основанная не на чистом принуждении, проистекающим в свою очередь из страха перед намного превосходящей безжалостною силой (а что, кроме такой силы, укротит неистовую волю демона?), но на крепко укоренённой вере в правильность служения и на добровольном выборе служения, что принимается ими за волю к порядку и за желание уберечься от хаоса всеобщего своеволия! Блаженны низшие существа, ибо они избавились от оков страха — и сковали себя иными, крепчайшими узами! Не достоин ли восхищения их подвиг, и не жутко ли подумать, что подобен он и моему порыву отряхнуть с себя злосчастные, вредоносные сомнения — и вот, ныне я менее уверен в себе, чем когда-либо, а земляне живут без видимого страха, да к тому ж, дурманя себя, верят, будто свободны! Воистину, хоть и лишённые индивидуального, присущего лишь демонам разума, наделены они разумом иного рода: соборным, подобным не в малой мере существам наподобие муравьёв. И тогда пред мысленным взором моим встала чарующая картина переустройства всего нашего мира — слить добрую людскую волю подчиняться воедино с могучей демоническою волей мыслить, свершать и подчинять! — и замысел созрел, созрел для воплощения. Я бродил по миру людей, разглядывал их святилища, их складские помещения, жилые и рабочие здания, портовые краны и заводские трубы, и в каждом изгибе, в каждом стыке поверхностей и в каждой линии, в каждой детали каждого замысла, к коей неизменно есть отклик в иной детали того же замысла, — повсюду виделась мне та или иная деталь моей собственной мысленной конструкции. Преобразовать, укротить хаос демонского мира, что так по сердцу иным моим соратникам! Изгнать смятение, потеснить страх перед силой, дополнив его любовью к силе и несомненным знанием своего правильного места! Это ли не достойная задача, это ли не великое поприще для всепобеждающего разума? Но труд мой канет втуне, и тщетными окажутся усилия. Я высоко взлетел — тем горше будет падать.

Государыня! Не я ли служил тебе истово, честно, праведно? Едва приблизились назначенные сроки, и уж несётся пневмопочтою отчёт к порогу августейшей канцелярии. Так за что же — о, за что так сурова ты с не самым негодным из слуг твоих? Быть может, я слишком много времени провожу в поле, а живая речь для тебя милее бумаг? О, я уже спешу лично явиться на доклад! И разве движет мною жажда великой награды? Нет, я не жду ничего сверх того, что уже обещано...

Душа моя, тебя ли треплет ветер над Землёю?

Земляне! песни ль слышу ваши или смертный хрип?

Земляне, всюду слёзы ваши — пыли невесомей...

Судьба моя, кружишь ли ты по ветру над Землёй?

Судьба, ужели я усну, ужель усну навеки?

Тетис, воды океана обнимают тебя там, где нашла ты последнее упокоение. Так же нежно обнимает меня и ласкает мой внутренний слух чудный зов, нисходящий с потаённых высей, нисходящий до меня в моей темнице, ибо он манит прочь, манит покинуть этот мир скорби и боли, эту юдоль неурядиц и томлений, — но что ждёт меня за чертой, и что делать, если он манит меня уйти и не быть, и не пребыть вовеки? Смущённой душою чую я, что сулит мне тот сладостный зов: он сулит радость и лёгкость, сулит избавление от бед, и видятся мне тени великих, нашедших упокоение, хранимых глазами зеленоглазых ведуний... Вершится таинство пресуществления видений, зрю присноцветущий сад разума, зрю благоустроенный град, подобия которому не может быть в явном мире; душа моя влечётся пребыть в том граде... но что, если то лишь морок, наважденье, маска, а за ней — холодное касанье смерти, мгновенная рябь и небытие...

... о, как я предвкушал миг торжества, как алкал удостоиться хвалы за истовую службу, за плоды усердного труда, как ожидал, что удостоюсь славы, ликованья! Судьба моя, но ты несёшь меня всё мимо, вдаль, как поезд — и нельзя затормозить! — как разогнавшийся состав — путь предрешён, и впереди лишь сон, лишь сон, и никакого пробуждения...!

Душа моя, тебя ли треплет ветер над Землёю?

Земляне! песни ль слышу ваши или смертный хрип?

Земляне, всюду слёзы ваши — пыли невесомей...

Судьба моя, кружишь ли ты по ветру над Землёй?

Судьба, ужели я усну, ужель усну навеки?

Страшась уснуть — и никогда не пробудиться! — я уже погружён в подобие сна, я как в параличе, я во власти видений, и уж захлёстывает меня удушливый ужас... Куда ни обращу оцепенелый взор, всюду предстаёт твой образ, государыня, — тот и не тот, знакомый и незнакомый, dream within a dream: вот предо мною царственный лик, увиденный и непознанный, недоступный, недосягаемый, в запретных чарах; а вот — встаёт видение Божественного Правителя, воплощённой Власти, не демон, но и для демона высшая, непостижная сущность; и я знаю, что они — одно, хоть разум мой и не вмещает — как. Вижу тебя, Берилл, но та ли ты Берилл, привычно ли отдаёшь приказы, величаво умостившись на троне? Вижу Тебя, Родина, возлюбленное Отечество моё, но то ли Ты Отечество, что я любил ребёнком, к Тебе ли прикипел я юною душой? И то и не то. Ты — больше Его, ты вмещаешь Его, не ограничиваясь Им, Ты и выше, и вовне, и ближе к сердцу, further up and further in...

Тэнно-хэйка, бандзай! God save the Queen!! Jadeite est mort, et vive la Reine!!! Но кто же скажет: «Voilà une belle mort!»? О, я уж вижу грозный силуэт столицы... Не нужно телепортации: я на крыльях видений, и ничего не изменить, и торжество грядёт... меня встретят овацией, пронесут на руках, расстелют ковровую дорожку (варварский обычай!), я триумфатор, я гений, я вышел из сумрака; мой час настал, звезда моя в зените, все расступаются, всё меркнет предо мною. Затихни, гул! По нраву ли тебе мой труд, владычица?.. Но ах!! — отчего я несусь прочь, птицей в серую даль, редким пунктиром в волнистую небыль?! Мимо, мимо! Зачем же это, отчего, зачем я впал в немилость, быть может, ещё можно что-то поправить?! Но громовым раскатом: Es muss sein! И молнией расколото сознание. For never was a story of more woe... Блистательные грёзы позади. Что впереди? Смогу ли пробудиться?

Душа моя, тебя ли треплет ветер над Землёю?

Земляне! песни ль слышу ваши или смертный хрип?

Земляне, всюду слёзы ваши — пыли невесомей...

Судьба моя, кружишь ли ты по ветру над Землёй?

Судьба, ужели я усну, ужель усну навеки?

Довольно этого шального бреда. Небывалая, предсмертная ясность озарила мой разум. И в тело, и в руки вернулась твёрдость. Всё это время я терзал в горсти найденную на Земле тряпицу: но что мне в ней? Летят подхваченные ветром обрывки. Я знаю ветер Земли, он во мгновенье ока разнесёт их всюду. Он беззаботно носит всё, что потеряно, всё, о чём горюют, всё по чему льют слёзы и звонят в колокола; он весело несёт стоны землян, что рождаются, рожают, живут и умирают в муках, несёт их слёзы, и мнится мне, что я в своём вагоне первого класса, сквозь наглухо затворенные окна, сквозь опломбированные двери его пусть немного, но приобщился к ним, пусть легко, но коснулся и познал их горькую долю. Лети, мой поезд! Несись, как птица! Далёк иль близок путь, но цель — одна!

Смерть! Все мировые силы, смерть!! Вот что ужасно, вот что невыносимо! Судьба, какая насмешка, какое коварство! Ни один демон не мыслит себя без страха, но самое дорогое, собственное «я» — всегда и навсегда при нас, а люди лишены и этого! Десятилетия, подумать только, какого грозного смысла исполнились вдруг названия временных промежутков, долгие десятилетия жить приговорённым, жить, зная, что ты не вечен! Но почему мне, тому, кто единственный из демонов постиг людскую участь, почему именно мне выпало испытать смертный ужас, что ведом лишь людям? Какие законы правят тобой, судьба? Я, демон, мыслю о «законе»!.. Судьба, ты не просто безжалостна, ты — воплощение жестокости, ты — само зло... Что ж! Пока разум подвластен мне... Как ясно! Как просто! И как нельзя, нельзя знать наперёд! Если там, за мукой неведения, есть новая жизнь, то и в ней я найду любовь, найду долг, найду радость самозабвенного служения. Lasciate ogne speranza... О, этот подступающий ужас перед неизвестным. О тщета, о эфемерность, о невозвратность! О скорбь отлучённого! О стук колёс, о бешеная, мерная, зубчатая пляска белесоватой ближущейся смерти!

***

Примечание: текст не просто навеян, но фактически продиктован песней Псоя Короленко «Радищев-Потёмкин».