Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.
Тихе ИзбранницаEternum vale! Сброшен крест
Иду искать под новым бредом
И новых звёзд и новых грёз
От поражения к победам.
Eternum vale! Дух окреп
И новым сном от сна разбужен.
Я вся – любовь, и мягкий хлеб
дарёной дружбы мне не нужен.
Eternum vale! В путь иной
Меня зовёт иная твёрдость
Меж нами каменной стеной
Неизменимо встала Гордость.
(М. Цветаева)______________________
*Eternum vale (лат) - прощай навек
Телефон в гостиной верещал, как недорезанный поросенок, что весьма подогревало и без того накаленную атмосферу.
– Да сколько же можно! – Кейт вылетела навстречу Хризолит. – Ты специально это делаешь?
– Что случилось? – спокойно произнесла та, стягивая куртку в прихожей.
– Какого черта ты отключила свой сотовый?! Теперь они постоянно звонят сюда! С твоей работы, какие-то типы из каких-то изданий, с телевидения…
– А при чем здесь я?
– Мне надоело быть твоим секретарем! Короче! У меня завтра зачет, я не могу заниматься в таких условиях.
– Подумаешь, зачет…
– Вот именно – зачет! Не всем так везет, как некоторым. Они и на занятия месяцами не ходят и экзамены с первого раза сдают!
Очередная телефонная трель прервала гневную речь Кейт. Она закатила глаза и театрально схватилась за голову. Хризолит, чуть скривившись, вырвала из аппарата блок питания.
– Продолжаешь разрушать все вокруг, Принцесса? Считаешь, что уже устроилась в жизни и хоть трава не расти, – выдавила из себя Кейт.
– Кейт, ты, что ли, мне завидуешь?
– Да тебе не позавидуешь… А еще меньше позавидуешь тем, кто тебя окружает. У тебя ведь ни сердца, ни совести нет!
Они с ненавистью посмотрели друг на друга… Обе, казалось, одновременно осознали, насколько этому дому недостает Дейзи, которая каким-то образом умудрялась сохранять его хрупкое равновесие. Ныне же взаимная неприязнь Кейт и Жаклин грозила перерасти в нешуточный конфликт.
– Эй, вы что? Вы, что ли, ссоритесь? – недовольный Христиан спустился в гостиную.– Эта ненормальная только что сломала телефон! Кстати, сама и будешь платить за ремонт!
– У кого-то завтра зачет и кому-то эта дребежжалка очень мешала, – сузила глаза Хризолит.
Под недоуменным взглядом Христиана Кейт скрылась в своей комнате, а Хризолит в изнеможении опустилась на диван и прикрыла лицо руками…
– Тяжелый день, Жаклин? – донесся до нее сочувственный голос соседа. – Могу себе представить…
Девушка метнула на него недовольный взгляд и уныло произнесла:
– Самое страшное наказание, Христиан, это свобода… Свобода выбора и ответственность за этот выбор.
– Ой-ой-ой! Тоже мне, открытие! Это же один из основных камней преткновения в философии… Любому хочется, чтобы за него решили, как правильно…
– Любому?
– Ну… большинству – это точно. Знаешь, забей пока на философию, не у тебя же завтра по ней зачет. Пойдем лучше, выпьем. Что-то мне подсказывает, что ты перемерзла и можешь простудиться. А для меня, как для медика, что самое главное?– Что? – с интересом посмотрела на него Хризолит.
– Предотвратить болезнь! Профилактика! Вот! – весело подмигнул Христиан и потащил ее в кухню.
Здесь было тепло и пахло едой. Это вновь напомнило о Дейзи, о том, что она больше не вернется в этот дом… Подавив тягостный вздох, Хризолит уселась за стол.
– У нас тут коньяк оставался еще с Рождества. О! Здорово, то, что надо, – комментировал Христиан, доставая из шкафа початую бутылку и два пузатых бокала. Хризолит, обхватив себя руками, недоверчиво наблюдала, как темно-янтарная жидкость медленно стекает по стеклу. Непонятная тревога терзала сердце, в голове роилось множество мыслей, главным образом о Дейзи и Эдуарде. Две любви, два выхода – счастье и разочарование. Нелепая, прямо-таки удручающая простота. Третьего не дано? И что в этой жизни уготовано ей?
Голос Христиана вывел Хризолит из тяжкой задумчивости:
– Короче так: первую выпиваешь залпом, для профилактики… Следующую – потихоньку, маленькими глотками.
Двигаясь, словно во сне, Хризолит приняла из его рук бокал. Сердце обволакивала темная тоска. Странно было чувствовать себя выпавшей из ставшей уже привычной жизни. И вернуть ничего нельзя. Люди, озабоченные скандалом, похоже, скоро не уймутся. Дейзи уехала. Эдуард… а, не все ли теперь равно?
“Я мог бы отказаться от всего, что у меня есть”.
От всего? Даже от жизни? Глупо это как-то, неправильно…
Одиноко.
Коньяк обжег пищевод, пламенем обдал желудок… Неприятно…
– Ты уверен, что мне от этого станет легче? – спросила Хризолит.
– Сейчас увидишь, все будет отлично, – с видом знатока заверил он, отправляя ей в рот дольку шоколада.
Шоколад медленно таял во рту, призрачное тепло расплывалось по телу. Ватное оцепенение и озноб, который не прекращался с момента возвращения домой, постепенно отпустили. Это воодушевило Хризолит, и она с жадностью припала ко второй порции коньяка.
Следующие несколько минут прошли в молчании. Хризолит, сведя глаза к переносице, изучала дно своего бокала, Христиан рассматривал диск луны, тускло сияющей за окном. У него вообще не было привычки лезть к людям со всякими расспросами, но то, что вдруг выплескивалось из души собеседника, он обычно выслушивал очень внимательно. Хризолит прекрасно знала об этом замечательном качестве Христиана: ни о чем не спрашивать, не поучать... С ним было хорошо молчать вместе.
– Я, вероятно, скоро вас покину, – первой прервала она молчание.
– Почему-то сегодня я об этом уже думал… Хотя, мне жаль, не скрою. Ничего теперь не будет так, как прежде. Сначала Дейзи, потом – ты… Правда, Дейзи не выглядела такой несчастной, когда уходила из этого дома.
– А я? – удивилась она. – Я действительно выгляжу несчастной?
Он долго всматривался в её лицо, серьезно, словно силился увидеть в нем ответ на свой неозвученный вопрос:
– Черт его знает… Что бы я ни думал о тебе, все может обернуться сплошным парадоксом… Ты, Жаклин, ни на кого не похожа. Держишь всех на расстоянии вытянутой руки, словно вокруг тебя вьется что-то темное. Слишком много загадок, это напрягает.
– Загадка? – Хризолит улыбнулась уголками губ. – А хочешь правду? Никакая я не Жаклин Летуаль. И в Англии я никогда не была, и родители мои – вовсе не вечно гастролирующие музыканты. На самом деле, родилась я под Орлеаном, в имении Краон, и имя, которым меня наградили при рождении – Натали Валуа.
– Уж не дочка ли ты… того сенатора, владельца авиакомпании? – Христиан недоверчиво приподнял одну бровь.
– Да, – усмехнулась она. – Виктор Валуа – мой отец!
– Круто, Принцесса! – отсалютовал юноша и залпом проглотил то, что плескалось на дне его бокала. Конечно же, он ей не поверил. Хризолит же теперь грызла досада – ну кому какое дело, в сущности, как ее на самом деле зовут?
"Тоже мне, выпендрилась!" – разозлилась она.
– Не веришь мне? Правильно делаешь, – хмыкнула Хризолит, – таким, как я, нельзя верить. Ни единому слову! Потому что и я, и мой отец – демоны. Самые настоящие, из другого мира. Мы владеем магией звезд и питаемся человеческой энергией.
– Как вампиры?
– Хуже! – шепнула она, широко раскрыв глаза
– Демон? Еще круче! – улыбнулся Христиан. – Все же знакомство со сказочницей Лор Мэйан не прошло для тебя даром, Жаклин.
– Ага, тем более что Лор Мэйан – моя мама. Она тоже демон… почти, – угрюмо подытожила она.
– Тааааааак, понятно, понятно… Этой даме в синем больше не наливаем! – тихо рассмеялся Христиан.
Их взгляды встретились, и почему-то Христиану совершенно расхотелось шутить. Лицо его стало серьезным, и он сказал:
– Лин, я не думаю, что все на самом деле так уж плохо. У тебя просто стресс. Все эти публичные скандалы, грызня с Кейт, отъезд Дейзи… И все за каких-то пару дней.
Сухой блеск ее, почему-то потемневших, глаз говорил о нешуточной душевной борьбе. Казалось, она вот-вот заплачет. Христиан внутренне подобрался – вот уж чего не выносил будущий хирург, так это женских слез. Но ничего подобного не произошло. Подражая своему собеседнику, девушка влила в себя остатки коньяка и заговорила:
– Вот и я не понимаю, как все эти события могли втиснуться в два дня! Боги, Боги! В башке столько мыслей, и ни одной конструктивной! Я запуталась, как муха в паутине – чем больше трепыхаюсь, тем больше застреваю во всем этом… Кругом – сплошная боль! Тот, кто любит меня, мучается, не находя ответа на свою любовь. Тот, кого люблю я – мучается тоже! Потому что не может смириться с тем, что любит меня, и не умеет поверить в мою любовь. Я мучаюсь от того, что не могу ответить на чувства первого, от того, что не могу убедить в своих чувствах того, другого… Ну почему в этом мире столько муки?
Ее собеседник молчал, да она и не ждала от него ответа. Слова лились рекой, выплескивались фонтаном. Хризолит хотела говорить, хотела, чтобы сейчас ее хоть кто-нибудь услышал!
– Вот ты врач… Ты много общаешься с людьми, знаешь, как там все устроено, и что из чего образуется… Скажи, неужели не изобрели еще лекарства от всего этого? Не может быть! Люди ведь такие умные!
Христиан отвел взгляд и пожал плечами:
– Лекарство от любви? Лекарством от любви может быть только любовь. Да еще разве – время…
– Любовь и время, – эхом отозвалась девушка. – Считаешь, что разумнее всего влюбиться в кого-то третьего?
– Не обязательно… В твоем случае я бы постарался разобраться с… с тем, вторым, как ты его называешь. Прости, но лично я так и не усек, в честь чего вы оба мучаетесь. Впрочем, люди склонны усложнять все на свете и придумывать себе проблемы на пустом месте. А вообще-то, для начала выспись! Такие… любые вещи лучше решать на трезвую голову.
– Зачем же ты меня напоил?
– Чтобы ты не заболела.
– Вот так все просто? – губы Хризолит тронула чуть заметная улыбка. – Спасибо тебе…
– Ээ… за что? В смысле – не за что. Это мой долг, леди! – с наигранным пафосом произнес он и склонил голову.
Хризолит рассмеялась:
– И все же, Христиан, спасибо тебе. За то, что выслушал весь этот бред. Легче мне не стало, но это здорово, когда есть кто-то, с кем можно поговорить.
– А вот это – правильно. Люди перестали разговаривать друг с другом. Предпочитают отмалчиваться и путаться в собственных инсинуациях… Эх, Лин, для этого ли человеку дана вторая сигнальная система? Почему мы совершенно разучились пользоваться самым важным достижением эволюции?
– Не знаю… – отозвалась она.
--
Дом на улице Реформации. Много месяцев он был ее пристанищем. Сейчас она чувствовала себя здесь напрошенной гостьей. Так тяжело… Второй уже раз в жизни подкатывало к горлу невыносимое ощущение чуждости миру, в котором она находилась.
"Почему это происходит? Почему это происходит со мной с такой завидной регулярностью?" – думала Хризолит, поднимаясь по ступенькам. Раз, два, три… ровно девять. Девять деревянных ступенек, поскрипывающих под ногами. По ним невозможно пробраться бесшумно, особенно когда это необходимо – проверено сотню раз. Как это порой удручало Дейзи! Как им было хорошо здесь вместе! Но Дейзи ушла, а вслед за этим дом утратил свою душу. Хризолит не хотелось жить в мертвом доме.
"Мне тоже пора, какой смысл здесь задерживаться?"
Комната встретила Хризолит тусклым светом светильника и писком компьютера, сообщающим, что пришло письмо. Писала Дейзи. Несколько строк – на большее, видимо, не хватило времени. Восторгалась Парижем и желала удачи. Каждая буковка в этом письме сияла счастьем. Хризолит вздохнула, припомнив слова Христиана…
"А, может быть, я просто не умею быть счастливой? Или мне надо повзрослеть? Ведь если подумать, то, что я делаю… Бегаю от себя, от других, от своих проблем… Всё это так… по-детски. Глупо… и хуже всего от моих выходок мне самой".Хризолит выключила компьютер и резко выпрямилась. Голова закружилась…
"Чертов коньяк! Почему не отказалась, ведь не умею же пить совсем!"
Чуть покачиваясь, она направилась в сторону ванной, – холодная вода никому еще не вредила в подобных ситуациях.
"Мне нужна определенность! Любая! Пусть даже это будет совсем не то, чего я хочу от жизни! В конце концов, я даже внешне не похожа на страуса, но продолжаю прятать голову в песок!"
Хризолит мужественно встала под душ, приказав себе не двигаться. Ледяные струи тысячью безжалостных игл впивались в кожу, и уже через несколько секунд она изрядно продрогла, но и хмель из головы начал уходить. Решив, что на сегодня она достаточно поиздевалась над своим организмом, Хризолит сжалилась над ним и набрала полную ванну горячей воды. Еще через пять минут ей стало совсем хорошо, даже мысли потекли в ином русле:
"Но, если подумать, мне ужасно повезло! Другие прожили целую жизнь, а им так и не довелось встретить свою любовь. У меня же была она… настоящая… Боги, боги! И я до сих пор плачу, думая о ней", – светлая, возвышенная до безобразия тоска стрелой пронзила сердце. Хризолит тихонько рассмеялась. Мир больше не казался ей таким уж враждебным. Что-то происходило с ней, ломалось и четко очерчивалось. "По-моему, в неразделенном чувстве тоже есть своя прелесть. И не стоит нас с Эдуардом, и еще тысячи таких же, как мы, записывать в анклав неудачников. Кто знает, может быть, мы сильны именно этим! Такую любовь ты не обязан ни с кем делить… И тебе достается не половинка, а целое… Жаль, наверное, это не моя мысль. Но мысль правильная!"Роясь в шкафу и доставая оттуда новую пижаму, Хризолит уже напевала себе под нос.
"Все хорошо! Все прекрасно! С проблемами разберусь позже, а, к черту, нет у меня никаких проблем!" Плохо закрученное полотенце слетело с головы, холодные пряди, намочив тонкий шелк пижамы, заставили Хризолит вздрогнуть. Она с силой задвинула зеркальную дверцу шкафа и включила фен. Горячий воздух с тихим гулом трепал быстро сохнущие волосы, Хризолит любовалась своим отражением. Хмель из головы давно выветрился, хотелось танцевать.
– Все, все, все! Сейчас спать! – вслух произнесла она и уселась на кровать. Очень хотелось закутаться в одеяло, погрузиться в сон. И чтобы этот сон был такой… глубокий, без сновидений. Без сновидений! Хватит! Хризолит уверенно встала, дотянулась до своего дневника и достала фотографию. Сердце сжалось – такая привычная реакция на его лицо. Вот уже много-много месяцев ничего не менялось. Смотреть на него было больно – словно снова и снова бередишь незаживающую рану…
"Я все еще в его власти. Во власти своей любви к нему. Бред, наваждение, болезнь! Когда же это началось-то? Тогда, в Краоне, в далеком-далеком детстве? Или уже потом, в тот день, когда он подарил мне эти браслеты. Боги, как я была счастлива тогда. Какой щенячий восторг – даже как-то вспоминать неловко. А, может быть, потом?.. Нет, тогда я его уже безумно любила…"
– Как я устала от всего этого! – прошептала Хризолит, обращаясь к портрету. – Дай мне нормально жить, наконец! Оставь меня! Оставь!
Она раздраженно швырнула фотографию в сторону окна. Та взметнулась вверх, подхваченная порывом внезапно ворвавшегося ветра и беспомощно шлепнулась на ковер… И в этот момент Хризолит услышала:
– Никогда не проси меня об этом…
Девушка вскрикнула, с ужасом озираясь по сторонам. Что это было? Галлюцинация? Или же?.. В комнате никого, кроме нее, не было. И все же что-то было не так. Изменилось, подступило неуловимо... Только сейчас она обратила внимание на глухое, тяжкое безмолвие, давящее на уши. Оно поглотило все звуки, окутало пространство, обездвижило восприятие реальности… Ошибиться было невозможно!
“Портал? Портал! Здесь, у меня в комнате! Великая Тьма, где?” – Хризолит вскочила, метнулась к двери в ванную, проверила входную дверь, окно… Зеркало! Ну конечно!..
Хризолит подошла к шкафу и бросила мрачный взгляд на свое отражение. Отражение ответило ей таким же неприветливым взглядом. Хризолит осторожно протянула руку к стеклу… Пальцы, не встретив на своем пути сопротивления, свободно проникли сквозь чуть дрогнувшую серебристую поверхность. Девушка отдернула руку и нахмурилась. Рябь, пробежавшая по зеркалу, улеглась, и Хризолит вновь увидела свою настороженную близняшку из зазеркалья. Сделав глубокий вдох и закрыв глаза, они решительно шагнули навстречу друг другу, слившись воедино на зыбкой границе миров, бывшей пару минут назад обыкновенной зеркальной дверцей самого обыкновенного шкафа...
--
Тихий шелест тьмы сменился шквалом звуков, заставивших Хризолит поежиться. Она не сразу отважилась открыть глаза – прислушивалась, примеряясь к новыми ощущениями. Так было легче прийти в себя после перемещения. В нос ударил терпкий запах сырой земли и нежный, чуть уловимый аромат цветов и смолянистых почек… Не по сезону теплый ветер резво гонял эту восхитительную весеннюю смесь. Откуда-то сбоку доносился бурлящий гул, навевая неясную тревогу… Хризолит открыла глаза.
И не смогла сдержать восхищенного вздоха.
Ее окружил весенний сад, залитый светом луны, сияющей на блеклой синеве ночного неба. Нежно серебрились кружевные переплетения цветущих деревьев. Их ветви отбрасывали иглистые тени на вымощенную белым камнем дорожку, теряющуюся меж аккуратно подстриженных кустов жимолости. Босые ноги Хризолит сделали несколько неуверенных шагов – выполированные до блеска камни оказалась на удивление теплыми. Странное, со времен детства позабытое ощущение нежной щекоткой отдалось в животе, пробежало вдоль позвоночника, сладкой истомой разлилось под кожей…
"Я как Элли из страны Оз… Осталось лишь найти серебряные туфельки". Хризолит улыбнулась этой мысли и пошла дальше, за паутину ветвей, туда, откуда доносились тревожащие сердце звуки.
Сияющая дорожка привела ее к краю обрыва. Внизу, под пеной тумана, лежала долина, а может быть – ущелье, разрываемое мощью горного потока, рев которого крушил тишину волшебного сада. Серебряный свет луны превращал густой туман в сказочную реку, мерцающую опаловым блеском. Еще некоторое время дорожка вела Хризолит вдоль этой иллюзорной реки, пока не расщепилась надвое. Девушка, чувства которой были взбудоражены окружающей ее красотой и предвкушением чего-то еще более восхитительного, в растерянности остановилась. Сад был полон такого невыносимого очарования, что кружилась голова, хотелось смеяться и одновременно рыдать от счастья, от непонятной тоски, от восхищения. Лунный свет делал этот чудный мир хрупким и нереальным. Казалось, еще чуть-чуть, и эта чарующая иллюзия будет разрушена. Быть может, чья-то неосторожная мысль, игра, фантазия завела ее в эти цветущие дебри, и превратила в часть пейзажа. Или этот сад был воплощением чьей-то светлой мечты, и его видели во сне лучшие сказочники мира. Они тоже купались в этом лунном свете и умирали от этого ирреального, в клочки рвущего душу восторга. Нет, не для того мы пришли в этот мир, чтобы жить. Мы пришли в этот мир, чтобы видеть сны!*"Сон! Ну, конечно же!.. Ох, Джед…" – в отчаянии подумала Хризолит.
Головокружение. Не дано… Не дано понять того, кто управляет непостижимым. Можно сосчитать все звезды на небе, рассчитать движение светил, вычислить местонахождение невидимых объектов Вселенной. Можно укротить огонь, подчинить его и даже подавить. Можно вывести формулу хаоса, найти несколько его постоянных, вторгнуться в самую его суть… Но как, каким образом рассчитать сновидения, понять иллюзии, изучить мечты, подавить фантазии? А противиться им?.. Как?
"Зачем он это делает? Почему? Ему это нравится? Да, ему это нравится! Нравится испытывать мое терпение, играть моими чувствами, окутывать обманчивой нежностью своей магии!" – яростный протест породил злобу.
Нет!
Хризолит остановилась и с силой провела ладонью по шершавому стволу дерева. Но даже боль не развеяла иллюзии. Значит всё-таки не сон?
"Сейчас или никогда!"
С этими мыслями Хризолит двинулась вперед, туда, где сойдутся воедино её прошлое и будущее, туда, где будет уничтожена гнетущая неопределенность её нынешнего существования.
Преодолев небольшую арку, увитую диким плющом, Хризолит увидела Джедайта. Он стоял, прислонившись к стволу цветущего дерева в каких-нибудь пятнадцати шагах от нее, и – о, Боги! – он был одет точно так же, как в том сновидении!
Как же ему шел белый цвет…
Есть в мире непреодолимые силы, противостоять которым невозможно, даже если внутренние убеждения требуют обратного. Хризолит теперь знала, что это такое. Ведь все, что в ее жизни касалось Джедайта, было закономерно и непреодолимо. И наступи сейчас конец света – ничего не изменится! Разум Хризолит яростно бунтовал против такого порядка, но все ее существо тянулось к этому непостижимому, сотканному из иллюзий и противоречий, демону.Мысли рвались врассыпную. Стук сердца, казалось, вот-вот перекроет рев спрятанного в тумане водопада. Хризолит не знала, что ей теперь делать, что говорить… Как вообще реагировать на все это? Да и хотела ли она хоть как-то реагировать? Желания, терзающие ее, были нестойкими, парадоксальными, противоречащими друг другу. В конце концов! Может быть… он смеется над ней? Что ему нужно? Металлия! Он здесь, он рядом, любимый, любимый! Во рту пересохло, злые слезы брызнули из глаз.
"Боги, Боги! Как же я люблю!!! Ну почему все это происходит именно со мной?"
А Джедайт продолжал настороженно смотреть на нее, даже не пытаясь что-либо предпринять. Стоял, скрестив руки на груди, и молчал.
И Хризолит не выдержала:
– Ну, нет! С меня хватит! – вырвалось у нее. – Хватит с меня, ты слышишь! Будь проклят тот день, когда я впервые увидела тебя!
В его глазах мелькнуло удивление, и он сделал шаг навстречу.
– Не подходи! Уйди! Исчезни из моей жизни! Навсегда! Звездный свет!!! – ярость и обреченность огненным вихрем сорвались с пальцев прежде, чем она успела сообразить, что делает. А в ответ – удивленный излом бровей из-под светлой челки да струя синего света, рассыпавшаяся искрами на том месте, где только что стоял он… И потом уже шепот, у самого уха:– Растеряла сноровку, Лит…
Задыхаясь от негодования, Хризолит не уловила момента, когда он подошел со спины и крепко обнял ее, не давая пошевелиться. Словно чувствовал, что на одной атаке она не остановится.
– Чтобы достичь высот в боевой магии, не стоит пренебрегать тренировками. И уж тем более не стоит прерывать их на годы.
В голосе его угадывалась чуть заметная ирония, – ведь прекрасно же знал, что ни о каком магическом поединке и речи быть не может. Особенно, если твои руки прижаты к туловищу. Хризолит закрыла глаза в отчаянной попытке смириться с тем, что все это явь. Какое там!.. То, что сейчас происходило с ней, то, что она испытывала, находясь в его объятиях, совершенно не вязались с ее мыслями, с ее нынешним настроением, с ее желанием уничтожать все и вся, искать спасения в бегстве, в насилии, в чем угодно, лишь бы закончилась эта мука. Такая сладкая, невероятная, терзающая душу мука. Хризолит забилась в объятиях Джедайта, тщетно пытаясь вырваться. Нет, он вовсе не собирался ее отпускать! Поняв это, Хризолит разозлилась еще больше:
– Отпусти сейчас же! Оставь меня!
Рывок вперед. Не тут-то было! Чем больше Хризолит сопротивлялась, тем сильнее Джедайт сжимал ее в кольце своих рук. С этим надо было что-то делать – еще немного, и она непременно сдастся. Конечно же, он рассчитывает именно на такой исход! Нет уж!
– Я тебе сказала – убирайся! – прошипела она.
– Неужели ты действительно хочешь этого? – вновь прозвучало у самого уха. В его голосе чувствовалось удивление и нетерпение. – Ну что с тобой? Тихо, успокойся, ты все перепутала. Это не злость, Хризолит. Это – другое. Поверь мне. Не сопротивляйся…
Но она не унималась:
– Зачем ты здесь? Что, тоже успел прочитать тот дурацкий журнальчик? Как вовремя! И появиться ты должен был именно сейчас. Ни раньше, ни позже!
– Я просто хотел увидеть тебя, Лит… Мне это было необходимо. Ты можешь это понять?
– Ну надо же! Ему необходимо было! Ему захотелось, и он явился! А я? Кто вообще думает обо мне, о моих чувствах? И на что же ты рассчитывал? На то, что сразу брошусь в твои объятия от такого дикого счастья?
– Но ты и так в моих объятиях, милая леди, и уже довольно долго, – и, словно спохватившись, – прости меня, Лит. Прости, я виноват… Я не должен был отпускать тебя тогда. Все эти разговоры про разум – сплошная фальшь. Не хочу так больше жить и тебе не позволю. Ты слышишь меня, Хризолит? Не позволю! Слишком много потерь…
Он резко развернул ее к себе… Мгновение, длинное, осязаемое, впитавшее в себя горечь и радость. Взгляд – один на двоих. Долгий, глаза в глаза, синь в синь – глубина космоса, отразившаяся в иллюзорном океане… Хризолит стало страшно, сердце замерло… А может быть, она опять перепутала?..
– Не надо, не говори ничего, – прошептал Джедайт, не отводя восхищенного взгляда от ее лица. – Сейчас…
– Но… – не послушалась Хризолит, но так и не смогла ничего произнести, потому что тут же этот сдавленный полувсхлип-полустон прервался жадным соитием губ, истерзанных долгой разлукой.
--
Она почти забыла, как это бывает… Вкус его поцелуя, медленное движение губ в едином ритме, жаркое касание тел, замерших в предвкушении чего-то большего. Хризолит задыхалась. Ей казалось, что горный поток, рвущий скалы за пеленой тумана, каким-то образом проник внутрь неё и, смешавшись с кровью, превратился в неуправляемое неистовство. Теперь он циркулировал по сосудам, с беспощадной яростью врывался в сердце, заставляя его биться сильнее, бурлил, клокотал, выплескивался вновь, в исступлении несся дальше, гудел в ушах, разливался под кожей, срывался водопадом вниз, тщетно пытаясь вырваться из плена ее тела. От всего этого жутко кружилась голова, ноги слабели, сладко ныло в животе. Душа Хризолит изнывала, захлебывалась в ожидании неизбежного. Страх и страсть слились в одно невыносимо сладостное ощущение. Умереть, расплескаться каплями водопада, превратиться в туман, стать частью лунного света, только бы освободиться от этого почти что болезненного томления… О, Боги! Да возможно ли с этим справиться самой?! Хризолит приоткрыла глаза. Лунный свет, струящийся между ресниц, слепил не хуже солнца. В последнем всплеске воли ей все же удалось прервать этот поцелуй, чуть отстраниться и посмотреть на Джедайта… Невероятно, но в его глазах она увидела отражение собственных чувств.
– Что это?.. – удивленно выдохнула она.
Джедайт чуть прищурил глаза и улыбнулся. Очень тепло… Эта улыбка вернула Хризолит уверенность. Ну, конечно же, он все понимал, как иначе?
– Все хорошо, милая, – произнес демон, еще крепче прижимая ее к себе.
На мгновение воцарилась тишина, точно разверзлась пропасть. Хризолит падала в нее вместе с ним. Медленно-медленно, вниз, вглубь, в успокаивающий холодок телепорта – почти забытое, пьянящее ощущение совместного перемещения. Рассуждать о том, куда они несутся сквозь пространство, не было сил, – в висках билась одна единственная мысль:“Только бы не проснуться, только бы не проснуться сейчас!”
--
Мир снова изменился, приглушив ставшие уже привычными звуки – вероятно, Джедайт переместился подальше от водопада, грозные раскаты которого не терзали слух с прежней силой. Придя в себя, Хризолит открыла глаза и осмотрелась. Она сидела на чем-то очень мягком, на полу какой-то уж слишком закрытой беседки. Нет… При ближайшем рассмотрении этой "беседкой" оказался японский домик, сёдзи которого были распахнуты навстречу божественной красоте весеннего сада. Круглый светильник в углу комнаты отбрасывал колеблющиеся блики на полупрозрачные стены, затянутые рисовой бумагой, на аскетическую ажурность бамбукового потолка, на шершавые татами, укрывающие полы. Под пальцами струились складки мягкой ткани…
Джедайт сидел рядом, правда, уже не сжимал ее в своих объятиях, и было в его взгляде что-то такое… Буря в душе Хризолит никак не утихала, однако теперь к ней присоединился подспудный страх: почему он отпустил ее? А вдруг сейчас что-то произойдет, он исчезнет, а этот рвущийся наружу горячий вихрь, тяжелый, как дыхание вулкана, так и останется непотушенным? Что тогда будет с ней?
"Я умру", – испугавшись этой мысли, Хризолит прижала ладони к разгоряченным щекам, и замерла.
– Хризолит? Хризолит… – он медленно отвел ее руки от лица и вопросительно заглянул в глаза, силясь понять причину этого внезапного оцепенения.
В ответ на это девушка вцепилась в рукав рубашки Джедайта и со всей силы рванула его на себя. Треск рвущейся ткани заглушил возглас удивления и сдавленный смешок. Не расцепляя рук, они неуклюже повалились в мягкий ворох подушек и покрывал, так, что Джедайт едва сумел удержать равновесие, опершись на локоть, – уж слишком внезапным оказался ее маневр. Но Хризолит было все равно… Навязчивая мысль, что сон вот-вот прервется, сводила ее с ума. И потому всеми силами она старалась не разрушить их контакт. Джедайт, он ведь такой – упустишь и поди поймай его… Нет, теперь-то она ему не позволит, теперь-то она получит свое! И будь что будет! Губы их вновь встретились, тела соприкоснулись, мысли захватил ставший уже привычным жаркий водоворот. Страх и безнадежность уходили в небытие, скромно уступая дорогу любви, жаждущей удовлетворения. Любовь эта имела право требовать жертвенного искупления и абсолютного подчинения – за отвергнутые годы, за пережитую боль, за разлуку, за непонимание, за дерзость противостоять ее натиску. Она не намерена была отступать и не позволила бы им отступить, отступиться… От нее, от самих себя.
Ускользнуть из этого плена не было ни единого шанса.
--
Джедайту происходящее казалось не более реальным, чем Хризолит. И подспудных страхов у него было не меньше. Поначалу он то и дело ловил себя на мысли, что боится причинить ей какой-нибудь вред, сделать или сказать что-то не то, что воздвигло бы между ними очередную стену. Это терзало демона ровно до тех пор, пока он внезапно не осознал, что все, что происходит с ними сейчас, им вовсе не подчиняется. Беспокойство сразу же испарилось, передавая эстафету иным чувствам… В конце концов, они вместе, что может быть важнее?
Хризолит… Милая Леди, звездное дитя, как же он, оказывается, соскучился по ней. До этого момента он и представить себе не мог, насколько! Хотелось неотрывно смотреть на нее, любоваться, впитывать восхитительное очарование, расточаемое ее непокорностью, смелостью, неискушенностью, оторванностью от двух унылых миров, которым они принадлежали какое-то время назад. Перед этим ненасытным желанием отступало даже обжигающее нетерпение, рождаемое близостью их тел. Подобное можно было сравнить с трепетом мотылька в сомкнутых ладонях, с восторгом осязания маленького чуда. Надо было четко понимать грань между "не упусти" и "не покалечь", балансировать с точностью акробата… А контролировать себя было все сложнее. Навряд ли Хризолит поняла бы… Ей и не следует ничего понимать. Сегодня пусть все будет так, как хочет она. Возможно ли сейчас что-то иное?“Моя маленькая… Моя… Моя!” – стук замирающего сердца.
Ее неопытность с лихвой перечеркивалась стремлением юного существа познать для себя нечто новое, желаемое, манящее, то, что было ранее под запретом – тайным или явным. Она с жадностью отзывалась на каждую его ласку, смело бросалось в жерло любви, как в очередную в ее жизни авантюру. Джедайт упивался этой близостью, ощущал ее пальцы, их томительно-обжигающую нежность – словно прикосновение звездного луча, медленно выписывающего замысловатый узор на его коже. Он трепетно вслушивался в ее дыхание, едва уловимое, словно она время от времени переставала дышать, любовался сиянием ее глаз сквозь лес ресниц, всматривался в переливы ее ауры и, уже на ином уровне восприятия, ощущал головокружительную близость звезд и чего-то еще такого… Не важно… Ее кожа была нежнее шелка, беспощадно сминаемого натиском сплетающихся тел, ее волосы источали аромат сандала и чайной розы, она была прекрасна, как звезды, которыми мерцала ее магия…
Джедайт уже готов был всецело отдаться захватывающему танцу любви, однако, как только рука его заскользила вдоль бедра Хризолит, он неожиданно почувствовал ее напряжение и настороженность. На секунду это привело его в замешательство, вслед за которым изнутри обжог непонятный восторг, сменившийся опасением. Металлия! Ведь для нее все, что происходит между ними – впервые. Первый раз… Ну конечно! А для него? Разве для него все не точно так же?
Хризолит приоткрыла глаза, затуманенные страстью, и посмотрела на него. Во взгляде, отражающем бездонную глубину космоса, читался немой вопрос.
– О, Лит, – произнес он так тихо, что услышать его могла только она, – не бойся…
– Боюсь? – удивилась она. – Сумасшедший!
Вслед за этим Хризолит с силой уперлась руками в его грудь. На лице ее появилась озорная улыбка и… Словно морозный ветер ударил Джедайту в лицо. Задохнувшись от неожиданности, он не сразу понял, что Хризолит только что свернула все свои щиты. Никто и никогда прежде, даже в момент самой проникновенной близости, не раскрывался перед ним настолько. Более того – такие эксперименты были небезопасны… Но это было так… восхитительно, так нереально, что и Джедайту передалось ее радостное безумие.
"Оба мы сумасшедшие!" – усмехнулся он и сделал то же самое.
Хризолит это ничуть не удивило, словно она наперед знала, как именно он поступит – не произнеся ни слова, она вновь сомкнула их объятия и приникла губами к его губам…
Сброшенные защитные заклинания делали их абсолютно открытыми и столь же уязвимыми – демоны редко позволяли себе подобное в присутствии своих собратьев… Но зато теперь они могли видеть мир совершенно другими глазами – глазами друг друга.
То был какой-то мучительный, неуправляемый восторг. Джедайт внезапно поймал себя на мысли, что его катастрофически не хватает. Мало было рук, губ, мыслей – не охватить, не насытиться, не познать всего разом, не смириться… А в голове – карусель. Безумная. И так сладко ныло в груди, и так настойчиво рвалась наружу нежность. Стремительное движение тел навстречу друг другу – единый порыв, феерическое сплетение двух стихий. Капля нежной боли, растворяющаяся в длинном глотке наслаждения… Сонмы радужнокрылых бабочек парили вдоль млечного пути, зыбкие миражи припорашивались звездной пылью… Два демона скользили сквозь вечность дорогами самых восхитительных иллюзий, освещаемые мириадами звезд, бьющихся в едином ритме с их сердцами. И все было впервые – для него, для нее, для них, для этого мира… Смертельно-опасные тени, враждебное противостояние Света и Тьмы были уже не важны – вместе они могли выйти победителями из любой, самой опасной схватки. А тысячи смертей и тысячи возвращений не страшили их. Разве может умереть нечто, что рождалось сейчас? Разве могли они умереть? Ведь все это будет длиться вечно! Вечно! Вечно!!!
--
Увы! Иллюзорно-зыбкая субстанция времени превратила их Вечность в краткий миг. Мир медленно собирался по крупицам, неумолимо вырывая влюбленных из царства звездных грез. Джедайт пришел в себя первым, а в глазах Хризолит все еще полыхало безжалостное, темное до синевы пламя. Казалось, она не собиралась возвращаться – нет, она просто не могла, не контролировала себя, продолжая бороться за самое восхитительное свое сновидение. Джедайт чуть улыбнулся и, продолжая задыхаться от нежности, нырнул в звездные глубины ее сознания, заставил прийти в себя:
– Хризолит, – тихо позвал он. – Милая, ну что же ты… Умирать сейчас совсем необязательно.
Через мгновение взгляд Хризолит приобрел былую ясность. Она глубоко вздохнула, коснулась кончиками пальцев его щеки и улыбнулась:
– Спокойно, надежно, – и, не обращая внимания на его удивление, закончила, – рядом… с тобой… я знаю… что… такое… счастье.
--
Светильник давно был потушен. Свет луны струился по полу, путаясь в изломах покрывала, на котором сидела Хризолит. Джедайт внимательно наблюдал, как эти лунные блики подчеркивают каждый изгиб ее тела: четко очерченные крылышки лопаток, узкую спину, подрагивающие плечи с рассыпанными по ним волосами… Когда-то давно эти дивные волосы, темные, с проблесками огня, спускались почти до колен. Когда-то давно… он так привык к безопасному ощущению видеть и любить в ней всего лишь ребенка. И сейчас вдруг подумалось, что истинной причиной всех их злоключений был то самый ребенок, который давно вырос, и с чем Джедайт так долго не мог смириться. Ребенок, которого они только что уничтожили. Без сожаления… Есть призраки, которые надо оставлять в прошлом. Чем быстрее этот призрак улетал в небытие, тем больше Хризолит нынешняя волновала, притягивала, отражала весь мир в себе. С ней, именно с ней все было восхитительно ново, потрясающе непривычно и очень хорошо, а ностальгия по Хризолит прошлой, время от времени пробивавшейся из воспоминаний, отходила на второй план.Джедайт приподнялся, опираясь на одну руку, и коснулся губами ее руки, чуть выше локтя…. Она вздрогнула и повернулась к нему. Лукавый лунный свет озарил лицо Хризолит – такое знакомое и, в то же время, совершенно чужое, подернутое дымкой тайны. В глазах ее мелькнуло беспокойство:
– Ты так смотришь… Что-то не так?
– Просто любуюсь тобой, – чуть улыбнулся он. – Ты… ты сильно изменилась.
– В лучшую или в худшую сторону? – с оттенком показного равнодушия отозвалась она.
– Знаешь, сейчас я, может быть, впервые воспринимаю тебя отдельно от твоего детского образа.
– Никогда бы не подумала, что ты решишься от этого избавиться, – весело откликнулась она. – Выходит, разлука пошла на пользу?
– Как-то очень не хочется думать, что эти месяцы пролетели зря.
– Наверное, не зря… вот только… – она растеряно взглянула на него. – Смотрю на тебя, на этот сад, на этот свет… И никак не могу вспомнить… Почему мы расстались? Почему?
Этот взгляд обжог Джедайта. Чувство вины и непроходящая душераздирающая нежность заставили его сжать Хризолит в объятиях. Крепко, чтобы она больше никогда в жизни не чувствовала себя несчастной, одинокой, потерянной. Никогда в жизни у нее больше не будет повода задать ему такой жуткий вопрос. Он не допустит. Нежно касаясь губами ее висков, щек, губ, Джедайт осторожно увлекал ее за собой, в шелковистую прохладу постели. Время от времени, отстраняясь, чтобы перевести дыхание, он внимательно вглядывался в лицо Хризолит, словно и правда видел впервые:– Прости… Никогда, слышишь, никогда я больше не отпущу тебя, Хризолит.
Ответом на это был мерцание синих озер, с бликами удивления и счастья. Всех слов мира не хватило бы для того, чтобы описать, что чувствовал демон, глядя в эти непостижимые глубины и, то, что пришло на смену этому ощущению – словно волна схлынула с галечного берега, словно рассеялся темный туман...
– Боги, Хризолит, какая ты красивая! Какая ты красивая!
Какими же дурацкими сейчас ему казались его вечная тоска и бесконечное стремление к недостижимому. Джедайт вдруг понял, что всеми силами стремясь познать природу красоты, он сам, своими руками убивал часть ее очарования. Тогда как некоторые вещи в этом мире должны оставаться бесконечно неразгаданными, таинственными. Убьешь тайну – убьешь надежду. Постигни непостижимое – и жизнь утратит прелесть новизны, а с ней и всякий смысл. Какой может быть смысл в том, что исчезло. Как все же здорово, что мир щедр на подобные загадки.
Хризолит почти не дышала, словно боялась потревожить то, что в данный момент рождалось в глубинах его сознания. А мысли путались, смешивались, струились, вились густой метелью… Джедайт видел только ее и не понимал, как можно было так долго существовать в отрыве от ее голоса, глаз, рук, губ?.. Хризолит была ему абсолютно необходима. Это наваждение не пугало, не удивляло – его нужно было просто принять, смириться, не сопротивляться… К чему? Ведь эта девочка предназначалась ему изначально. Она была тем самым заслуженным, драгоценным даром Богов – за ужас одиночества, в котором он был заточен всю жизнь. Все жизни… Она была его светом, его опорой, его надеждой и искуплением. Она принадлежала ему, но в той же мере и он принадлежал ей! Это было незыблемо, как Пирамиды. На заре Мира их жизни были записаны в книгу Судеб, и никто, никакая сила не может этому противиться.
Хризолит. Дерзкие отсветы звезд. Безумие! Прильнуть к ее губам, как к святыне, как к живительному источнику и пить, пить бесконечно, упиваться ее поцелуем, вдыхать аромат ее волос, с наслаждением внимать хаосу ее мыслей, вновь и вновь погружаться в этот живительный огонь, тысячи раз умирать и возрождаться... С ней, только с ней, вместе с ней… Хризолит моя! Моя! Хочу! Люблю! Живу!––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
*перевод одной из песен древних майя.
***
Заря расплескалась алым вином, окропила багряными каплями перышки облаков, подчеркнув бирюзовую нежность светлеющей полосы на востоке. Сад медленно раскрывал глаза навстречу солнцу. Невидимые птицы выводили нежные рулады под шелест ветвей и рев водопада. В воздухе медленно кружились подрумяненные зарею лепестки. Один из них осторожно опустился на подставленную Джедайтом ладонь. Демон перевел взгляд с него на розовеющие облака, на цветущие деревья, на траву, нестройно пробивающуюся из-под земли, на кроваво-красный диск, верхушка которого только что показалась над горизонтом, и еле удержался от порыва протереть глаза.
– Это случилось! О, боги! – вслух произнес он и опустился на крыльцо дома.
А он уже и не ждал, что когда-нибудь краски мира снова заиграют для него в полную силу, что ему когда-нибудь снова захочется рисовать… Он перестал различать оттенки цветов после последнего возрождения – то был какой-то побочный эффект заклинания Вечного сна. И рисовать больше не тянуло. Никогда. Впрочем, это не стало для него трагедией – было досадно, может быть, чуточку больно. Но ведь Повелитель Иллюзий всегда славился тем, что мог подавить в себе любую боль. На восстановление зрения Джедайт давно уже не рассчитывал… Но сегодня. Сегодня было особенное утро. Сейчас он наконец-то увидел мир таким, каким видел когда-то. Словно последние льдинки ужасного заклятия растаяли, и пелена спала с глаз…Рассвет! Опять рассвет. Хризолит… Волшебница, талисман, спасительница, его извечная заря. С ума сойти! Джедайт не в силах был удержаться – душа рвалась запечатлеть это диво, это ветреное весеннее утро. Необходимо было сохранить это волшебное ощущение, чтобы оно осталось не только в памяти, выплеснуть на бумагу, поделиться с миром невероятным чудом… Он так и не смог заснуть, несмотря на три предыдущие бессонные ночи. Кисти сами просились в руки, радуга акварели дерзко смешивалась и с легкостью находила нужные оттенки для каждого мазка. Джедайт рисовал рассвет – тот, который только что проплыл перед ним, тот, который поднимался из памяти, из того утра, когда они с Хризолит взобрались на Пирамиду Солнца. Ослепительный миг. Яркая вспышка счастья в ледяных просторах Вечности…
--
Только после того, как акварель была завершена, Джедайт перевел дыхание. Он походил по саду, вдыхая весенние ароматы, посидел возле небольшого пруда, наблюдая за игрой золотых карпов. Солнце подбиралось к полудню. Хризолит все еще спала. Ужасно хотелось пойти к ней, лечь рядом, прижаться, вновь ощутить тот ночной восторг… Но нет. Огромной силой воли Джедайт подавил в себе это желание – столько впечатлений от первого раза, кто знает, как оно отразится на ее и без того взбудораженных нервах. Ничего, впереди у них еще так много ночей… Джедайт с силой втянул через нос воздух и побрел к дому. Несмотря на неприятную дрожь, рождаемую в теле нехваткой энергии, он чувствовал себя всесильным, всемогущим, самым счастливым существом во Вселенной. Такое с ним, надо признаться, происходило впервые…“О, Металлия! Хризолит, только ты способна одаривать подобным теплом. Я ведь сам уже забыл, как это бывает – впервые. В самый первый раз…”
В голове утренним облачком мелькнул и тут же растаял клочок его прошлой жизни: Королевская академия, он и Нефрит, их мальчишеская неопытность, подменяемая амбициями – ничего не значащее воспоминание, давно затуманенное годами, снесенное ураганом прошедшей ночи… Джедайт усмехнулся – как же давно это было… Да и было ли? Как он вообще мог думать, что все хорошее в его жизни прошло тогда, ушло вместе с любовью Нефрита? О нет, теперь в нем поселилась уверенность, что в жизни ничего еще, по сути, не начиналось. Как глупо он вел себя все эти годы… Ведь глупость – ворошить прошлое и жить только в нем! Хризолит – его яркое настоящее и волнующее будущее. И это была правда.Время шло. Игнорировать все нарастающую слабость и нудный зов Зойсайта, доносящийся из Столицы, Джедайт не мог. К счастью, Хризолит уже проснулась. Она вышла на крыльцо, поежилась, кутаясь в покрывало, и мило прищурилась – полуденное солнце ослепило ее.
– Который сейчас час? – спросила она сонным голосом.
– В Женеве уже вечер.
В ответ на это Хризолит мило сморщила носик:
– Мне показалось, что тебя вызывают в столицу? Что-то случилось?
– Да, скорее всего, дело нешуточное, – равнодушно пожал плечами Джедайт. – Ведь я сейчас должен находиться на Земле. И королева об этом знает, – озабоченность на лице Хризолит встревожила его. – Думаю, Зойсайт сможет с этим справиться и без меня.
Но у Хризолит на этот счет было иное мнение:
– Но если он тебя зовет, значит – не справляется. И если там действительно что-то серьезное, то тебе надо идти… Чего же ты ждешь?
Джедайт удивленно посмотрел на нее, встал и протянул руку:
– Я ждал тебя. Не хотел будить.
– Зачем? – удивленно переспросила она.
– Послушай, ты, что ли, не собираешься возвращаться в Темное Королевство? – насторожился демон.
– Собираюсь, конечно, но не сейчас, – Хризолит нервно повела плечами, сильнее кутаясь в покрывало.
– Что?
– Я не готова сию минуту предстать перед отцом, – на лице ее появилось такое до боли знакомое детское упрямство.
Ее отговорка показалась Джедайту совершенно неубедительной:
– Вовсе не обязательно встречаться с ним. Я зову тебя с собой, в свой замок. Хризолит…
Удивленный взгляд девушки остановил его:
– Джедайт, ты, правда, считаешь это хорошей идеей? Мне даже представить страшно, что произойдет, если он узнает, что я вернулась в Столицу и поселилась у тебя. Нет уж, увольте!
С ее доводами нельзя было не согласиться. Они оба знали, что настраивать Нефрита против себя еще больше, чем оно уже есть – безумие.
– И как же нам теперь быть? – поинтересовался Джедайт.
– Хм… тут-то все просто! – лицо Хризолит просветлело, в глазах заискрился задор. – Ты иди один, решай свои проблемы. А я закончу все, что нужно, на Земле. У меня там тоже куча дел... Вот только не надо – мои дела ничуть не менее важные, чем твои.
– Хризолит, да я разве что-то сказал тебе?
– Нет, не сказал, но мог бы, я тебя знаю, – улыбка Хризолит была столь очаровательна, что Джедайту нечего было возразить.
– А если я скажу тебе, что просто не хочу расставаться? – улыбнулся он в ответ.
– Но мы ведь не расстаемся! – замотала она головой. – Нет-нет! Встретимся завтра… Здесь же, на закате… А эти несколько часов будем жить надеждой на новую встречу. Это же здорово!
Произнеся это, Хризолит легонько чмокнула его в губы. Он постарался воспользоваться ситуацией и продлить поцелуй, не надеясь особо, что это хоть как-то изменит ее планы. Какое-то едкое, не поддающееся описанию чувство поселилось под сердцем – а исключительно ли тяга к романтике движет ею? Джедайт всеми силами хотел утянуть Хризолит с собой, к себе, в их мир. И никуда не отпускать. Ни на минуту. Но в то же время он понимал, что ее решения, ее желания стоит уважать не меньше, чем свои. Если бы не этот занудный, непрекращающийся зов Зойсайта! Да черт бы его побрал! Что им всем от него нужно?
– Джедайт, иди! – сдвинула брови Хризолит. – В конце концов, чем быстрее каждый разберется со своей проблемой, тем скорее мы увидимся снова. Подумаешь, всего лишь несколько часов… Ведь ждали-то мы больше…
Она говорила правильно, как по написанному… Выражение лица, улыбка, нежное прикосновение к щеке, не давали повода усомниться в искренности ее слов.
“У вас, Лорд Иллюзий, должно быть, обычная паранойя. Просто Вы боитесь снова потерять ее. После всего, что между вами было…” – эта мысль успокоила.
И снова поцелуй, какой-то отрывистый, запоздалый.
– Ну, хорошо, – согласился Джедайт, все еще недоверчиво всматриваясь в ее милое, улыбчивое лицо.
Но ощущение близкой потери снова заволокло сознание. Джедайт не мог отвести взгляда от Хризолит. Она отвечала ему таким же долгим взглядом. Нечто неведомое разделило их сейчас, и это было вовсе не расставание на границе между мирами, за которую демон вот-вот должен был ступить. Странное отчуждение – на мгновение или на века – сделало их очень далекими друг другу. Ощущение длилось меньше секунды, но оставило явственный отпечаток. Хризолит отошла и ободряюще ему кивнула. Джедайт приподнял руку в прощальном жесте.
Портал закрылся.
Одна…
Одна секунда, две, три… вечность.
Тишина…
Незаметно подкравшиеся тучи, хищно глотали солнечный свет. Медленно таяла улыбка на губах Хризолит. Зловещие тени метались, опутывая сад. Пронзительно засвистел ветер, тревожно зашелестели ветви деревьев. В свинцовом небе полыхнуло синевой. Вместе с первыми раскатами грома, сад потряс отчаянный крик:– Ненавижу! Ненавижу тебя, Джедайт! Ненавижу вас обоих!
В сгустившийся воздух выплескивалось горе – отчаянное, горькое, непреодолимое. Горечь. Бескрайняя бесполезность борьбы, из которой никогда не выйти победителем... Невозможность абсолюта. Весь этот мир, эта любовь – не ее, не для нее. И он, не принадлежав ей прежде, не будет принадлежать и впредь. Еще вчера Хризолит могла бы пережить подобное откровение. Но сейчас… После такой ночи! Как это получилось? Почему?!Безмолвие. Черная дыра чувств – никакого отклика. Пустота. Так пусто в груди, словно из нее только что вырвали сердце, и теперь на его месте зияет огромная, непроглядная бездна. Ненависть, застилающая ясные глаза любви, рванулась ввысь. Хризолит не понимала, как такое вообще возможно… Как в одном сознании могут уживаться такая любовь и такая ненависть? Одновременно. К двум самым близким, самым родным существам?.. Душа разрывалась в клочья. Боль была настолько невыносимой, что справиться с ней могла лишь смерть.
– Смерть… Смерть… Хочу умереть, хочу, чтобы ты умер, – сдавленно шептала Хризолит вмиг пересохшими губами.
И уже громко – водопаду, небу, саду:
– Я убью тебя, Джедайт! Клянусь всеми силами Тьмы, ты умрешь! Ты не будешь жить! Не будешь!
Боль – алой птицей в темнеющем небе. Вскрик – порыв ветра, безжалостно срывающего лепестки с деревьев. Взмах – черные тучи, нависшие над садом. Вспышки – одна за другой. Гром – страшный, раскатистый, как грозное послание богов, услышавших проклятие. Взгляд – в суть неба, откуда огненной стрелой пускается кара. Молния – яростное шипение, чуть слышный вздох погубленного дерева, запах гари и яркое пламя, побежавшее по ветвям. Крик – перекрывающий раскаты грома. Боль…
Хризолит упала на пороге дома, задыхаясь. Сила, много месяцев рвущаяся наружу, искала выхода, стонала, плескалась, рвалась… Но Хризолит не обращала на это никакого внимания, продолжая захлебываться своей любовью, своей ревностью, своей ненавистью… Образы из воспаленного сознания яркими всполохами пятнали реальность:
Вспышка. Окровавленное лицо Джедайта. Над ним склоняется кто-то – не она… Ей уже все равно, ведь только что она убила его. Только что она убила себя! Приговор – смерть! За убийство Лорда! За подрыв устоев государства. Никакой надежды на помилование. Вспышка. Казнь – гранитный эшафот, покрытый ослепительной белизны полотном… Она в белом платье, со звездочкой нарцисса в распущенных волосах. Медленно-медленно, словно во сне, подходит к ней ее судьба. Синий плащ, черная маска. Приговор привести в исполнение. Вспышка. Последнее желание. Палач сбрасывает маску. В его восхитительно синих глазах – боль и звезды. Нефрит…
“Зачем ты сделала это, Лит?” – в голосе обреченность.
И дерзкий – ни блика раскаяния – ответ:
“Я видела вас вместе!”
На границе сна и яви, тогда, когда в ее мыслях, ничем не отгороженных от мыслей Джедайта, отчетливо полыхнуло воспоминание – Королевская академия, он и Нефрит, их мальчишеская неопытность, подменяемая громадными амбициями…
Пустота.
Чудесный сад был не в силах противостоять пожару. Хризолит была не в силах противостоять натиску Пробуждения. Оглушающе безмолвный, ослепительный мир метался перед глазами. Новая сила утверждалась в своих правах, заполняя собой все пространство души юного демона. Эту силу можно было осязать, ею можно было творить, можно было даже научиться ею управлять… Но она – странная, невозможная, инородная, чуждая – была не нужна Хризолит! Эта сила явилась убивать, и рядом не было никого, кто мог бы прийти на помощь…
А звезды? Звонкие, яркие, родные, теплые звезды!?
Они молчали…
В последнем рывке сознания, перед тем, как оно распалось на тысячи радужно-зеркальных конфетти, из груди Хризолит ласточкой вырвалась иллюзия-послание – пустые, ничего не значащие слова. Слова, обращенные к тому единственному, смириться с потерей которого можно было, только покончив с собой…
***
– Жаклин! Жаклин, ты дома? Ужинать будешь?
У Кейт было хорошее настроение. Она сдала зачет по философии и в связи с этим решила относиться к жизни философски. Позитивный настрой и любовь к ближнему – вот по какой стезе с сегодняшнего дня она решила идти. Потому Кейт и не стала долго злиться на Жаклин – в конце концов, принцессе и так приходится несладко. Увидев куртку Жаклин в прихожей, Кейт благоразумно рассудила, что ее соседка все-таки дома…
Еще час Кейт провозилась, готовя ужин, но Жаклин так и не соизволила спуститься, хотя раньше она первая бежала на кухню, влекомая соблазнительными запахами грядущего ужина – что-что, а готовила Кейт отлично, и Жаклин очень нравилась ее стряпня.
– Жаклин! Ээээй! Все еще дуешься? Не стоит… Спускайся! – во всю глотку проорала девушка и прислушалась.
Никто не откликался. Ну нет, такого не могло быть в принципе – даже если Принцесса действительно злится на вчерашнее, она ни за что не станет вести себя так глупо. Из той же вредности и гордыни, которые были ей присущи. Почувствовав неладное, Кейт поднялась на второй этаж, в комнату Жаклин.
Дверь была чуть приоткрыта, а из комнаты тянуло сквозняком, – видимо, забыли закрыть окно. Кейт осторожно толкнула дверь и оцепенела от ужаса: на кровати, поверх смятого покрывала, лежала бездыханная Жаклин. Руки девушки были неестественно согнуты, а пижама разорвана на груди, словно Жаклин, задыхаясь, пыталась содрать с себя одежду. Голова ее была чуть повернута набок, несколько темных прядей падали на лицо, еще больше подчеркивая его неестественную бледность. Веки Жаклин были опущены, а в уголке чуть приоткрытого рта виднелась запекшаяся струйка какой-то темно-зеленой жидкости.
“Отравилась, о, Мадонна!” – Кейт начала задыхаться.
– Жаклин! Жаклин!!! – метнулась она с порога к кровати, пытаясь растормошить девушку.
Через минуту она уже и не рассчитывала на ответ. Тело Жаклин было ледяным, неподатливым… Пульс не прощупывался… Кейт с криком отпрянула, зажав рот ладонью, и в панике бросилась прочь из комнаты.
Она плохо соображала. Знала одно – необходимо позвонить, но телефон был сломан. В отчаянии Кейт метнулась в прихожую за сотовым, и в этот момент в дверь вошли.
– Христиан! – прохрипела Кейт.
– Вообще-то, я – Алекс, – лениво поправили ее.
– Александр! Там… там… Жаклин умерла!
– Ну и вести с порога! – глаза парня расширились, он прекрасно понимал, что с таким выражением лица, как сейчас у Кейт, невозможно шутить. И все же он не мог поверить. – Слушай, мамочка, ты с чего это?..
– Она лежит там, наверху… мертвая, – всхлипнула девушка. – По-моему, она что-то выпила и отравилась!
Из глаз Кейт брызнули слезы, а Александр, даже не раздевшись, понесся наверх.
Когда через пять минут он снова спустился, Кейт стояла в прихожей, прислонившись к стене, и молилась.
– Знаешь, Кейт, – хмыкнул он, внимательно рассматривая девушку, – мне очень… очень не нравятся такие шутки. Особенно после ночного дежурства и двух семинаров.
– Что? – удивленные глаза Кейт, казалось, заняли половину лица.
– Не знаю, что тебе там померещилось… Может быть тебе не следует так усердно заниматься?
– Но… – Кейт начала хватать ртом воздух
– Но… понимаешь… Трупы – они ведь не разговаривают. Кейт! Я это знаю точно, и ты себе уясни!
– А?..
– А Жаклин мне очень мило ответила, после того, как я постучал.
– Постучал?
– Конечно, ведь дверь была заперта.
– Заперта?
– Какой у нас содержательный диалог, однако, – усмехнулся Александр.
– Но… что она тебе ответила? – Кейт все еще не могла прийти в себя.
– Я поинтересовался ее здоровьем, и она просила меня не беспокоиться. Сказала, чтобы ей пока не мешали, потому что она должна собраться в дорогу. Говорит, что уезжает. На Север…
Кейт, не дослушав, направилась в комнату Жаклин. Голова кружилась, в груди клокотала злоба. Нет, это уже было слишком. Неужели эта дрянь таким образом отомстила ей за вчерашнее замечание? Невероятно!
Жаклин и в самом деле была жива. Однако здоровой при этом не выглядела – лицо все еще сохраняло ту самую мертвенную бледность, вокруг глаз залегли темные тени, губы потрескались. Движения ее были порывистыми, и при внимательном рассмотрении можно было предположить, что девушку гложет какая-то боль – физическая или душевная… Она действительно собиралась в дорогу: поверх покрывала на идеально заправленной кровати были разложены вещи, рядом на полу валялся небольшой рюкзак. Жаклин, чуть раздраженно повернула голову к непрошеной гостье, однако взгляд ее был обращен куда-то сквозь Кейт. Это делало ее похожей на сомнамбулу…– Поеду в Тессин, – предвосхищая вопрос, процедила Жаклин сквозь зубы.
И ни слова о том, что произошло несколько минут назад. Кейт стало ужасно неприятно, но разговор она все же решила поддержать:
– А почему именно туда?
– По Ремарку… – Жаклин застыла, рассматривая себя в дверце шкафа, и неласково улыбнулась своему отражению. – Колесить за весной. С юга на север…*– А как же университет, а радио?
– К черту! – Жаклин медленно поправила спутанную челку.
– Понятно. А где тебя найти, если что?
Жаклин резко повернулась и посмотрела на нее в упор. От бездонной пустоты, клокочущей в этих глазах, в груди Кейт словно застыло что-то. Она долго не хотела признаваться себе в том, что ей страшно. Страшно находиться наедине с этой… с этим… существом…
– Я ведь просила не мешать мне! – тихо произнесла Жаклин.
В интонациях ее голоса сквозил такой лед, что Кейт не решилась даже на привычную для них перепалку – задыхаясь от ужаса, она выскочила из комнаты. Дверь, затягивая сквозняком, громко хлопнула. Жалобным стоном отозвались китайские колокольчики, развешанные по всему дому.
Их было ровно шестнадцать.
______________________________________
*Диалог из повести Ремарка “Жизнь взаймы” :
– Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на ЛагоМаджоре. Весна идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету.
– А потом куда?
– В Париж.
***
Стрелки часов бесшумно переползли отметку полуночи – еще одни сутки прочь. Спать не хотелось. Весь прошедший день Эдуард не покидал своего дома, отгородившись от внешнего мира высокими стенами, тяжелыми шторами, десятком охранников и камер наблюдения. Телефоны молчали – мало кто из журналистской братии подозревал о наличии у Короля Бельгии этого старинного особняка на окраине Берна. Чувство абсолютного одиночества и осознание конечности собственного бытия садистски медленно обгладывали сердце, которое тихонечко поскуливало, моля о пощаде. Эдуард сделал глубокий вдох и приложил руку к груди. Что-то очень медленно сегодня действовало лекарство – видимо, сказывалось напряжение последних дней. Чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных ощущений, Эдуард достал с полки первую попавшуюся книгу и устроился в кресле возле торшера. “Cien anos de Soledad”*, значилось на обложке.“Как символично” – усмехнулся Эдуард.
За окном завывал ветер. Дождь, то и дело перечеркиваемый громовыми раскатами, размеренно барабанил по стеклу. В плохо отапливаемом кабинете было ужасно неуютно, и Эдуарда начало познабливать. Он успел пробежать глазами уже несколько страниц, не особо вникая в сюжет, – смутная тревога, порождаемая в сердце звуками грозы, не давала сосредоточиться. Прервав это бесполезное занятие, Эдуард решил перебраться в гостиную.
Здесь, внизу, было немного теплее. Хорошо ориентируясь в темной комнате, Эдуард открыл бар и плеснул на дно бокала немного Бурбона. И в этот момент его что-то насторожило. Свет изнутри бара осветил небольшую часть обширной гостиной, и Эдуард отчетливо увидел, что тяжелые портьеры, которые он самолично задвинул не более часа назад, распахнуты. Как бы в подтверждение этого яркая вспышка молнии осветила помещение, и прежде, чем вновь погрузиться во мрак, Эдуард успел заметить незнакомца, расположившегося в глубоком кресле рядом с камином. От неожиданности он выпустил из руки бокал, который с жалобным звоном упал на пол.
– Кто здесь?! – удивленный вскрик совпал с очередным раскатом грома.
Быстро взяв себя в руки, мужчина бросился к выключателю.
– Не надо, не включай свет!
– Жаклин? – он замер.
От камина послышался чуть слышное чирканье – желтый огонек осветил девушку, державшую в пальцах длинную спичку:
–Здесь холодно. Я разведу огонь, – сказала она так просто, словно всю жизнь только и делала, что растапливала камины в его гостиных.
– Жаклин, ты… Но как? – Эдуард все еще не мог прийти в себя.
– Я зашла переждать дождь. Там так холодно. Гроза… Прости, что без приглашения – мой телефон намок, бедняга, да так и решил почить с миром.
– Но как ты прошла через охрану? – это было невероятно. Эдуард все еще отказывался верить очевидному.
– Там была охрана? – огонь в камине запылал. Жаклин повернула к нему удивленное лицо. – Нет. Ничего такого… Ничего, кроме грозы. Там, на улице…
Он, не зная, что ей на это возразить, подошел поближе и уставился в жерло камина. Они оба помолчали, созерцая хищное пламя, с урчанием облизывающее кедровую древесину. Через минуту из молчания, как искра из пламени выпорхнул невинный вопрос:
– Ты мне не рад, Эдуард? Жаль, а ведь я соскучилась, – так просто, так тепло. Как никогда…
Сердце на миг замерло и неровно забилось:
– Да что ты такое говоришь! Конечно же, рад! Просто… твое появление здесь, сейчас… Это так неожиданно.
“Но я ведь ей ни разу не говорил об этом доме! Она не могла знать, где я!” – внезапная мысль обожгла, и одновременно словно холодом дыхнуло. Прямо из горящего камина…
Из оцепенения его вывел голос Жаклин:
– Я, Эдуард, уезжаю из Европы. Зашла попрощаться.
“Зашла попрощаться… Что это? Что со мной происходит? Я сплю?” – гудело в голове Эдуарда
– Эд, ты меня слышишь? – в голосе Жаклин нетерпение и тревога.
– Уезжаешь? Куда? – Эдуард попробовал сосредоточиться на Жаклин.
– Пока еще не знаю, – неопределенно пожала она плечами, – в общем, это разве важно?
– Не важно, конечно, – грустно усмехнулся Эдуард. – Я ожидал чего-то подобного.
Она отвела взгляд и, видимо, чтобы замять неприятную ситуацию, вновь схватила с каминной полки спички.
– Да… Глупо все получилось, – процедила она сквозь зубы. – Этот дурацкий скандал. Я чувствую себя виноватой перед тобой…
– Почему ты думаешь только об этом скандале? Считаешь, в этом все дело? – сердцебиение не унималось, Эдуард расстегнул ворот, внезапно превратившийся в удавку.
– Ты злишься на меня, – не обращая внимания на то, что с ним происходит, вздохнула она, – а мне и правда очень жаль.
Следующие несколько минут она молча зажигала свечи. Все до одной, что ей удалось обнаружить в гостиной. С каждым ее движением в гостиной становилось светлее. Запахи сгорающего кедра и оплавляющегося воска смешивались в удушающе-томительный аромат. Сотня маленьких огоньков мерцала на каминной полке, на старинном комоде, на стенах, на столе… До сегодняшнего дня Эдуард и представить себе не мог, что в этой гостиной так много свечей.
– Они похоже на звезды, правда?..
Жаклин стояла в центре гостиной, освещаемая мириадами живых огней, и Эдуард отчетливо видел, как по ее бледному лицу катятся слезы. Все это еще больше усилило ощущение нереальности происходящего. Эдуард крепко сомкнул веки и ущипнул себя за руку.
Это ужасно разозлило Жаклин:
– Нет! Нет, и еще раз нет! Я тебе не снюсь! – громко произнесла она, и добавила, чуть слышно: – Потому что это был бы очень жестокий сон. Я не хочу быть жестокой. Никогда этого не хотела… Особенно с тобой.
– Жаклин! – он бросился к ней, но она остановила его жестом.
– Я просто хотела, чтобы меня любили. Жизнь готова была отдать… – Жаклин вскинула на него растерянный взгляд. – Я так много хочу?
Эдуард не знал, как поступить. С одной стороны очень хотелось ее утешить – обнять, приласкать, согреть… Как маленького замерзшего котенка. Но он боялся опять сделать или сказать что-то не то... Всегда боялся. Боялся ее… Может быть, поэтому она сейчас плачет о другом.
– Тебя кто-то обидел, Жаклин?
Оба понимали, о чем он говорит. Девушка опустила голову и закрыла лицо руками. Эдуард подошел к ней и ласково, почти по-отечески, прижал к себе.
– Я знаю, – прошептала она, – знаю, что из всех людей в мире, только ты способен понять эту боль. Судьба не улыбается таким как мы. Это так несправедливо…
– Такова жизнь, – слабое утешение.
– И нам не дано ни единого шанса? – она подняла лицо.
В темных безднах ее глаз мерцали тысячи разноцветных огней. Завороженный Эдуард не в силах был отвести взгляда от этого очаровательного лица – такого знакомого и в то же время такого далекого. Сияющая суть красоты, рвущая сердце в клочья… Грудь пронзила страшная боль, но у него и в мыслях не было выпустить девушку из своих объятий ради какого-то лекарства. Если бы только можно было остановить этот волшебный миг. Миг любования любимой… Жаклин Летуаль… Богиня Звезд… Звездный талисман… Чей угодно, только не его.
– Тебе больно, Эдуард? – милый голос из хаоса.
– Жаклин, – выдохнул он, стараясь не обращать внимания на сердце, готовое вырваться из груди.
Ее лицо так близко… Темные глаза, полные сострадания, затягивают, словно водоворот.
– Тебе так больно, милый, – грустное утверждение в тихом всхлипе. – Прости меня…
Прикосновение к щеке… Умиротворяющая прохлада ее пальцев, легкое дыхание, коснувшееся губ… В глазах Жаклин он отчетливо видел свою смерть – ласковую, сумрачную и восторженную одновременно. Сейчас смерть не пугала – напротив…
– Тебе больше никогда не будет больно, Эд, – успокаивающий шепот прервался поцелуем. Самым восхитительным в его недолгой жизни. Этот поцелуй был спасением – боль медленно растворялась в безбрежном океане покоя. Этот поцелуй был освобождением – мимолетное счастье смешивалось с грустью. Этот поцелуй был последним. Последним в его жизни...
_________________________
*“Cien anos de Soledad” - “Сто лет одиночества” Габриель Гарсия Маркес
***
Лебяжьи крылья памяти. Теплое дуновение детства…
“Самая мощная, самая продуктивная, самая желанная для демона энергия – энергия неразделенной любви… Запомни это, милая леди”.
Запомнила… Воспользовалась… И да будет проклят весь этот мир…
Хризолит медленно шла по мокрым улицам незнакомого города, бездумно глядя перед собой. Душа протяжно выла. Слезы, высохшие в одночасье, больше не приходили – их остаток выплеснулся там, в особняке, и Хризолит знала, что больше никогда… никто в мире… их не увидит.
“Про то, что время лечит – это все неправда. Жестокая выдумка людей. Боль – она никуда не уходит, и привыкнуть к ней невозможно. Эдуард, тебе больше не будет больно… Никогда. Тебе сейчас хорошо, намного лучше, чем мне. Прости… Напрасно демоны связываются с людьми… Не нужно людям любить демонов. Не стоит демонам любить людей. Мои родители не должны были нарушать этот закон. Не родилась бы я, и в этом мире на одну боль было бы меньше…”
***
Вот уже второй час Йен Патрик, бывший студент Сорбонны, а ныне законченный пьяница и бродяга, прятался среди мешков с мусором и старался дышать как можно реже. Сегодня был не его день. В обычно безлюдный и тихий тупичок, расположенный между двумя административными зданиями, куда Йен приходил время от времени промочить горло в отрыве от своих “братьев по разуму” (читай – таких же отщепенцев, как он сам), внезапно нагрянула компания байкеров, никогда не расстающихся со своими мотоциклами. Не успел Йен юркнуть за спасительную гору мусорных мешков, как тупичок был испещрен светом фар и заполнен раздражающим смехом здоровых молодцев совершенно маргинального вида. В первый момент Йен попытался просчитать варианты незаметного отступления. Вариантов было немного, точнее – абсолютно не было. При любом, даже самом благоприятном, раскладе он наверняка бы лишился вожделенного пойла, греющегося у него на груди. А при более неудачном стечении обстоятельств возникала вероятность быть битым – байкеры подобрались, все как один, не хрупкого телосложения, и драться с ними Йену не улыбалось. Успеет ли он убежать – еще вопрос. Потому-то Йен продолжал давить худой спиной каменную стену здания, не обращая внимания на медленно затекающие от неподвижности конечности и тщетно пытаясь вспомнить имя святого, покровителя всех бродяг.Парни гуляли по полной, хотя и не шумели сильно, стараясь не привлекать внимания к своему месторасположению. Во влажном весеннем воздухе струились сладковатые запахи дорогого пива и марихуаны. К сожалению, молодежь не была озабочена соблюдением правил вождения двухколесных моторных средств, а может быть, эти парни собирались здесь заночевать… Йен на всякий случай сочинил молитву, обращенную ко всем святым, дабы этого не произошло. Время для бродяги ползло медленно-медленно. В горле отчаянно саднило, дно бутылки больно упиралось в пах, ног Йен почти уже не чувствовал.
--
Вероятно, он первым заметил появление незнакомки. Несчастного бродягу привлекла и поразила игра света в тот момент, когда она шагнула из тьмы в перекрест сияния фар. Огни ее ослепили, и в первую секунду она замерла, прикрывая глаза руками. Тень ее взметнулась вверх по шершавой стене, расщепившись надвое, и Йену почудилось, будто за спиной у незнакомки выросли черные крылья. Завораживающее зрелище…
“Пресвятая Дева, кто она?”
Можно было предположить, что эта девушка – подружка кого-то из байкеров. Однако их реакция на ее появление опровергла эту мысль. Парни, так же как и Йен, видели девушку впервые. В воцарившемся молчании они с интересом рассматривали напрошенную гостью. Разглядывал ее и Йен. Ему, в общем-то, ничего больше и не оставалось, тем более что девушка стояла к нему лицом.“Что ей здесь нужно? Заблудилась? Вот дурочка, она что, не понимает, какая опасность ей угрожает?”
Но, похоже, она действительно не понимала – шла спокойно прямо к ним, мимо тех самых мешков с мусором… Теперь он видел ее близко, так близко, что дух захватывало. И чем дольше он смотрел, тем более не по себе ему становилось. Девушка была совсем юной, лет восемнадцати – не больше… Обтягивающие брюки, заправленные в высокие ботинки, короткая куртка, пышные волосы, падающие на плечи – казалось бы, таких много ходит по городу. И все же она отличалась от всех, с кем Йену когда-либо приходилось иметь дело. Лицо ее сияло какой-то нереальной, дьявольской красотой. Среди людей очень редко встречается такое совершенство. А, может быть, и вовсе никогда… Быть может, потому внешность незнакомки породила в душе бродяги совершенно парадоксальный отклик – ему стало страшно. То была зловещая красота гремучей змеи, ослепляющая красота ядерного взрыва… Она не могла вызвать ничего, кроме страха. Такого холодного, липкого, медленно струящегося по спине. Как и многие бродяги, Йен на подсознательном уровне чувствовал опасность. И опасность, исходящая от этой незнакомки, на тысячу раз перекрывала страх перед великовозрастными тинейджерами, укурившимися до такой степени, что ничего уже не чувствовали.Девушка медленно прошла мимо одного из байкеров, не удостоив его даже мимолетным взглядом, и уставилась на мотоцикл. Минута прошла в абсолютном молчании, после чего она осторожно провела ладонью по кожаному сидению и улыбнулась:
– Красиво…
Ее голос растормошил присутствующих – первое оцепенение от удивления прошло, и теперь они снова ощутили себя в своей тарелке.
– Красиво, ха! Хонда, новая! Проворный жеребец. Может быть я даже покатаю тебя на нем… Только с условием, что ты сперва оседлаешь моего жеребца! – высказался хозяин мотоцикла, сопровождая свою речь неприличным жестом.
Его дружки хором заржали. В груди у Йена похолодело… Нет, сегодня был явно не его день.
Однако незнакомка, казалось, не испугалась вовсе. Лишь презрительно скривила рот и усмехнулась:
– Красивая тачка с несчастной судьбой. Бедняга, по всем параметрам превосходит своего хозяина. И еще мне непонятно, как у козла между ног мог отрасти жеребец?
От такой наглости у парня что-то, видимо, замкнуло в голове и, может быть, поэтому он сразу ее не прибил. Так, во всяком случае, решил Йен. Впрочем, вполне возможно, что хозяин Хонды счел мгновенное убийство слишком простым способом проучить нагло ухмыляющуюся девчонку:
– Много загадок в природе!.. – недобро прищурился он. – А одинокая шлюха зашла к нам на огонек, чтобы узнать разгадку! Эй, парни, проверим, что за телка? И так ли она великолепно трахается, как обещает реклама?
Не углядев какой бы то ни было реакции на свои слова с ее стороны, он рявкнул:
– Чур я первый!
Глаза многих присутствующих загорелись. Они снова дружно заржали – это было как раз то, чего не хватало на их импровизированной вечеринке.
– Эй, вы что? Вы с ума сошли? Вы знаете, что вам за это будет? – один из них, по-видимому, трусоватый, попробовал образумить присутствующих.
– Ладно тебе, Ник! Смотри, она не сопротивляется! Говорю же – обычная шлюха, которая искала себе приключений? Считай, детка, что ты их уже нашла. На ногах после этого долго стоять не сможешь – это я тебе обещаю!
Йен, с ужасом наблюдавший за развитием событий, с не меньшим ужасом взирал на реакцию девушки:
– Обещаешь? Тогда я, с твоего позволения, сяду.
Она присела на приваленный к стене мотоцикл, со скучающим видом поводила ладонями по кожаной обивке, фыркнула и неожиданно произнесла:
– Вот только зачем же ты курил? Травку… Мерзость какая.
– Не волнуйся, – процедил он сквозь зубы, – ублажить тебя сил у меня хватит.
– Надорваться не боишься? – вскинула она на него насмешливый взгляд.
А вот теперь он уже с яростью схватил ее за отвороты куртки и встряхнул:
– Шлюха строит из себя принцессу?! – зло крикнул он.
Девушка широко улыбнулась, глядя ему в лицо, и произнесла:
– Вот! Так уже лучше! Злость… То, что надо!
И, оплетя туловище парня своими длинными ногами, девушка с яростью кобры впилась в его губы.
Йен не знал, что сейчас чувствуют остальные, наблюдающие за этой сценой, но редкие волосы у него на голове зашевелились, словно живые. Поцелуй длился довольно долго – должно быть прошло около минуты, прежде чем темноволосая красавица резво спрыгнула с байкера, брезгливо вытирая рот рукой. Тот еще несколько секунд сверлил взглядом пространство перед собой, после чего издал протяжный вздох и тяжело повалился на землю.
Повисла тишина. Потрясенные свидетели переводили взгляд со своего друга на незнакомку и обратно. Один из них, по-видимому, самый смелый, все же не выдержал и бросился к лежащему:
– Эй, Том! Томас! – тряс он его за плечи. – Что это?.. Он не дышит! Он умер? Парни! Умер, черт меня подери!!!
– Конечно же, умер! По-твоему, зачем я здесь? – ласково улыбнулась ему незнакомка.
Все онемели. Йен в своем укрытии трясся и всеми силами удерживался от того, чтобы не перекреститься, и не выдать себя сейчас. От ужаса он даже вспомнил псалом, заученный когда-то в детстве, тогда же и забытый.
“Господи! Помоги! Я больше никогда не буду пить, я больше никогда не буду просить милостыню и жить на пособие, я найду работу, буду каждую неделю ходить в церковь, отрекусь от мира, постригусь в монахи… Хочу жить! Жить! Жить, Господи!”
А девушка, обведя взглядом присутствующих, произнесла:
– Что-то я хотела еще…
Чего она хотела, никто уже не слушал. С ревом заводились двигатели – ватага обалдевших байкеров покидали насиженную территорию, от страха не вспомнив даже про своего умершего друга, так и оставшегося лежать в тупике.
Стало темно – фары единственного мотоцикла, сиротливо притулившегося к стенке, были выключены. Теперь Йен просил Бога, чтобы она скорее ушла, но стук каблуков совсем рядом развеял его надежду. Его прекрасная смерть подошла очень близко.
– Том умер от ужаса, – услышал Йен ее голос, – от тебя тоже за версту несет страхом.
– Не убивай! – прохрипел бродяга, прикрывая руками голову.
Одна секунда, две, три… Ничего не происходило:
– Глупые люди! Ничтожества... – донеслось до него уже издалека. – Мне просто был нужен мотоцикл. Она сказала еще что-то, но в звуке заводящегося мотора слов не было слышно.
Фары в последний раз ослепил обезумевшего от страха человека, после чего мотоцикл просто скрылся за поворотом.
***
Свет прожекторов, освещающих ночную трассу, – словно тысячи звезд, упавших с неба и поселившихся навеки на Земле. По зеркалу мокрого асфальта на бешеной скорости несся огромный черный мотоцикл, унося на себе хрупкую фигурку девушки-демона. Хризолит несло как в бурном потоке. Она парила над полупустой дорогой символом одиночества и отчаяния. В ее сухих глазах бурлил свирепый смерч. Кусая губы, она смотрела вперед, не обращая внимания на дорожные знаки, не ощущая времени, не думая о грядущем возмездии и всяческих ударах судьбы. Она летела в новую жизнь на новых крыльях, разметывая клочки прошлого вдоль дорог Мироздания.Я буду помнить, пока не сдохну,
не стану пинать под ногами небо,
твое молчанье и каждый вздох твой.
И знаешь, я все-таки стану первой
на небе, кто ТАМ будет выть от боли
и, не забывшись, в жару метаться.
Я вырвусь. Я в кровь раздеру ладони
и крылья. Я с солнцем смогу целоваться.
Но я вернусь, я клянусь, я вспомню,
как ходят те, кто лишен был крыльев.
Прорвусь. Я по ветру найду дорогу
в тот дом, где ты. И твои четыре
окна. И упав на крыльцо в парадном,
собрав в кулак все осколки воли,
замру. Закричу. Но не стану плакать
не то от счастья. Не то от горя...
конец третьей части