Кунсайт дернул рукой.

Пальцы слишком быстро примерзли к металлу. Не должно так быть...

Да мало ли, что не должно быть, а случается...

Отшвырнув Лунный жезл, как ненужную игрушку, он побрел по снежной пустыне. Из одежды на нем были лишь легкие бледно-голубые брюки, да плащ, подбитый бархатом. Мало тепла дают, но эффектно выглядят.

Босые ноги по щиколотку утопали в снегу, голый торс ежесекундно покрывался кристалликами льда, мгновенно тающими на смуглой коже, но Лорд не замечал этого. Он не чувствовал ни холода, ни обжигающих порезов льда, кромсающего его ступни. Физическое тело – иллюзия, и его жалобы на боль столь же иллюзорны.

При невыносимой стуже вокруг, от тела Кунсайта поднимались струйки пара, пот стекал по сильным мышцам живота причудливыми ручейками, не успевая застыть.

Стройный юноша в бледно-зеленом кимоно привлек внимание Темного Сёгуна Севера. Мальчишка хорош собой, даже очень.

Бледная, молочная кожа, выразительные голубые глаза, как кристаллики льда. Вроде все как у всех в этом студеном крае, но что-то было в нем такого, что выделяло его над толпой. В огромном замке, где ежесекундно сновали сотни людей, юноша сверкал, как прекрасный алмаз на солнце, играя всеми гранями, отбрасывая снопы радужных искр, манящих их потрогать.

Юноша чувствовал этот гнусный раздевающий взгляд. Его отец правильно рассчитал – ослепительная красота Ледяного Ястреба не оставила Сёгуна равнодушным. Его даже вырядили в омерзительно-зеленое шелковое кимоно, что бы угодить Сёгуну. Все, что угодно, лишь бы замок Хойкё остался цел, доходы не ушли на дань. Лучше откупиться собственным сыном, чем отдать золото, на которое с весенними ручьями закупят новую тягловую скотину, прекрасные кимоно для наложниц, наймут еще несколько десятков самураев. Чем не благородство! Все для клана! А сын побоку...

Тау, как его все звали, с трудом удержался, что бы привычно не взъерошить свою густую шевелюру цвета старого серебра – дымчато-серую, ниже плеч, с вьющимися кончиками. Прическу укладывала любимая наложница Ёси, отца Тау, плача над юношей, как над своим ребенком. Она прекрасно понимала, как поступит Сёгун с красивым мальчиком. Ей было жалко его...

Тау ненавидел жалость. С детства он не знал ее. Красота была его проклятьем – ему приходилось бороться за каждый шаг, за каждый вздох, за каждую ночь без домогательств. Он был хорошим воином, но не мог пойти против воли отца – главы клана, и против своей совести... У него за душой было одно существо, ради которого можно было стерпеть все и даже больше. Его брат. Кунсайт.

Кун с рождения был на руках Тау. Тау заботился о нем, когда про молчаливого Куна забывали – кому нужен чужой, да еще и странный ребенок. Своих бы прокормить. Тау воровал еду, но кормил Куна вдоволь, сам частенько не доедая. Когда не мог своровать, или его ловили на краже, убивал. Трупы прятал настолько хорошо, используя для этого мрачные подземелья замка, что ни одного не нашли до сих пор, а минуло уже много лет.

Кун так и не смог выпытать, почему Тау заботится о нем, когда давно должен был бросить на произвол судьбы. Тау лишь улыбался нежной улыбкой, обнимал Куна, целовал его смуглые худые щечки и шептал что-то о Мечте.

-Ты – моя Мечта. Без тебя мне не будет жизни. – говорил он, укладывая Куна спать рядом с собой, накрывая одеялом и крепко, до боли, обнимая, словно пытаясь передать ему часть своей силы и выносливости чистокровного северянина.

Кун рано понял, какими глазами смотрят воины его отца на красавца-брата. Запах похоти пропитал весь замок, Кун ненавидел его. Он сам готовил ванну каждый день, грел воду, наливал в деревянный чан к приходу брата. Раздевал измотанного муштрой Тау, уговаривал сесть в ванну, и старательно оттирал этот мерзкий запах чужой похоти с его нежной бледной кожи, пока не начинал ощущать теплый свежий аромат чистой кожи молодого тела.

Кун знал, при желании брат вполне мог изнасиловать его, и никого бы это не удивило. Так поступали все. Но Тау ни сам не касался с подобными целями диковатого брата, ни другим не позволял, сражаясь за честь брата, как кошка за котят. Самого Тау изнасиловали в первый раз в одиннадцать лет, он не смог отбиться от пьяного самурая отца. Самурая нашли утром с перерезанным горлом. Кто был его жертвой, так и не дознались. Тау же несколько дней был сам не свой, постоянно обнимал Куна, плакал ему в коленки, боялся засыпать по ночам, забыл про еду и обязательные тренировки.

Кун догадался, что произошло. Взрослые напрасно считают, что дети ничего не понимают. Он знал, чего хотят все мужчины этого замка от его прекрасного брата, и знал, что вызвало столь горькие слезы Тау. Он еще пуще возненавидел и замок, и самураев, и самого себя, за то, что не мог помешать им причинять боль тому, чья голова лежала на его коленях, пропитывая их горячими солеными слезами безутешного горя.

Сёгуну везде предлагалось исключительно самое лучшее и ценное. Что бы он не пожелал. А пожелал он Тау.

Сёгун вошел бесшумно, но юноша услышал. Его мерцающие в полумраке светлые глаза с непроницаемым выражением встретили Темного Сёгуна. Лицо осталось бесстрастно, лишь сподобился на вежливый поклон.

Сёгун с раздражением отметил – волосы алмазного мальчика опять были чересчур правильно уложены, мастерская рука поработала. Но мальчик не привык к прическе и дорогому изысканному кимоно. Он воин – это видно сразу, а не любовник. В вырезе кимоно виднелась сильная ключица, мышцы шеи были хорошо разработаны... да, парень должен быть очень хорошим воином. Надо убрать этот кошмар на его голове, и тогда он не будет так похож на бездушную куклу.

Сёгун медленно отцепил меч, аккуратно положил его на столик в центре комнаты, между изящных фарфоровых чашек и кувшином с сакэ. Кимоно он не снял. Пока рано.

Паренек продолжал мерцать глазами и хранить гробовое молчание. Его шея чуть напряглась, мышцы обозначились четче. Знает, маленький, куда дело идет! Сёгун едва сдержал мерзкую усмешку.

Ты еще даже представить себе не можешь, с кем проведешь эту ночь и через что я проведу тебя...

Кивнув на сакэ, он сел на тщательно застеленную постель, скрестив ноги. Мальчик двигался грациозно, словно плыл, наливал так изящно, что хотелось выть. Когда он подал сакэ с почтительным поклоном, Сёгун не смог больше сдерживаться. Плевать на все планы, парень слишком хорош...

Отшвырнув чашку, он схватил Тау за узкие запястья. Тау сидел ровно, не склоняя более голову и не проявляя должного уважения. Он понял стиль поведения Сёгуна в постели.

Сёгун, не замечая более ничего, кроме этих удивительных глаз, грубо дернул кимоно Тау вниз. Шелк разорвался, как смущение сполз с плеч Тау.

Глаза Тау не дрогнули. Он отстранено-насмешливо глядел, как Сёгун впился губами в его точеное гладкое плечо цвета свежего снега, как лизнул ключицу.

Тау сдержал дрожь брезгливости. Всего час назад это же самое место целовал Кун. Невинные детские губы, касающиеся его тела с любовью и почтением, оставляли ощущение счастья и чистоты, и тут этот омерзительный засос упыря...

Кун расстроится...

Сёгун потянул Тау на себя, принуждая обнять. Тау привычно сбалансировал свое тело, переместив вес на поясницу, но не обнял, оставаясь все таким же возвышенно отстраненным. Сёгун, желавший сопротивления, но не желавший признавать этого, ударил Тау по лицу.

-Как ты смеешь дерзить мне, мальчишка!

Тау не вытер кровь из разбитого носа. Он знал этот тип людей, запах крови так раззадорит Сёгуна, что тот быстро сделает, что хочет, и оставит его в покое.

В свою комнату Тау вернулся лишь на рассвете. Все его тело затекло и ныло, казалось, его долго и старательно избивали. Сёгун оказался крупным мужчиной, с садистскими наклонностями. Он больше не бил Тау, не желая портить его совершенное лицо, но насиловал столь грубо, что лучше бы уж бил.

Тау, поморщившись от боли, стиснув зубы, что бы не захныкать, как ребенок, опустился на свою кровать.

Как ему плохо! Но Сёгун удовлетворил свое желание, остался доволен им, и даже подарил перстень с черным алмазом. Перстень оттягивал ладонь Тау, и он швырнул его в стену.

Будь проклято его тело и этот замок! Как омерзительно...

Тау свернулся в дрожащий клубочек, не имея сил даже накрыться одеялом. Сегодня ему дадут выспаться. Его никто не тронет. Он должен хорошо выглядеть к сегодняшней ночи. Сёгун опять потребует его...

Тау вздрогнул, когда его плечи обняли мягкие сильные руки.

Кун!

Тау не мог развернуться, потому потянул мальчика на себя. Обхватив его руками и ногами, Тау зарылся бледным изможденным лицом в его ароматные светлые волосы.

-Как мне хорошо с тобой, мой брат. –шептал Тау срывающимся от подавляемых слез голосом. – Ты чище всего на этом свете. Я никогда и никому не дам тебя в обиду. Ты – моя Мечта и моя Душа. То, что у меня не отнимут и не осквернят.

-Я приготовил ванну... – шепнул Кун, пытаясь пальчиками стереть это гнусное тавро с брата.

-Не надо... – отрицательно дернул головой Тау. – Я не смогу даже добраться до нее...

Сёгун вел дипломатическую беседу, выслушивал жалобы и просьбы Ёси, а сам искал взглядом алмазного мальчика. Зря он так сурово с ним обошелся. Стоило немного сдержать пыл. Будет невыносимо жаль, если в эту ночь он не придет к нему.

Сёгун безразлично скользнул глазами по красивым, изящным, утонченным дочерям и наложницам Ёси. Ни от одной из этих красавиц у него не дрогнуло сердце, желание не придушило горло. Он мог бы потребовать их всех этой ночью, но не хотел. Ему нужен тот дерзкий мальчишка с безупречным телом, и притушенным огнем в глубине глаз. Даже уходя под утро, он выглядел нетронутым, чистым, девственным. Высоко нес свою изящную голову с растрепавшимися волосами цвета серебра.

Взгляд Сёгуна на секунду задержался на высоком малыше у дальней стены. Малыш был не по-детски суров, сверкал бледно-голубыми прозрачными глазами, смущая контрастно смуглой кожей и снежными волосами. Что-то в его манере держать голову напоминало ночного любовника Сёгуна. Сёгун поманил малыша. Тот упрямо насупился, швырнул горящий лютой ненавистью взгляд, развернулся и удалился с величием императорской особы.

Сёгун опешил. Ребенок – и так нагл!!! Прежде, чем он отдал приказ схватить дерзкого крысенка, в зал вошел Тау. Дерзкий ребенок прятался за его спиной, крепко стискивая ладонь Тау в своих ручках. За поясом кимоно ребенка тускло сверкнула рукоять кинжала.

Вот слабое место Тау! Этот ребенок...

Но как его можно использовать? И надо ли это делать? Тау вполне устраивал Сёгуна таким, каким проявил себя этой ночью.

Сёгун поймал себя на мысли, что не желает оставлять прекрасного светлокожего мальчика в этом замке, вдали от себя.

Сёгун принял решение.

-Ты ошиблась, Металлия. В том замке не было человека с мощью стихий.

-А тот мальчишка, которого ты привез для своих утех?

-Он простой мальчик, ничего более. В нем нет энергии, достаточной для возрождения Демона. Он хорош в постели, и только.

Сёгун сидел на мягких подушках напротив затянутой в темно-синее кимоно женщины. Лицо ее было скрыто под искусно разрисованной маской. Раздражение и разочарование вырвалось злым шипящим голосом.

-Проклятие, опять неверные сведения. И откуда они только берутся? Вроде все помехи устранила... и на тебе... – сообразив, что Сёгун слышал то, что ему слышать не следует, Металлия махнула рукой.

Огненные змеи впились в мозг Сёгуна, дробя его память, отыскивая даже в самых дальних уголках нежелательные для Металлии воспоминания. Заглотив их все до единого, огненные змеи удалились.

Сёгун очухался через час. Металлия все это время терпеливо ждала. Чисткой памяти своих подчиненных она занималась очень редко, обычно в этом не было нужды, потому с пониманием относилась к слабостям их тел после этой неприятной процедуры.

Замок Коёда был крупнее Хойкё. Все в нем было мрачных оттенков, даже изящные ширмы в покоях Сёгуна, с классическим изображениями сакуры, были выдержаны в угнетающе мрачных тонах, напоминая стелы на могилах, а не отраду глаз живых.

Тау это не особо волновало. Какая разница, как выглядит клетка: сверкает ли хрусталем, или душит мраком, так и так свободы не видать. Куна этот вечный мрак раздражал. Ему нужен был простор, свет...

Он постоянно убегал на холм, подальше от проклятого замка. Сидя на сером мшистом камне, он долгие часы размышлял, как избавить их обоих от постоянного насилия со стороны взрослых.

Что думать, говорил опыт, надо иметь силу. Лишь сильного побоятся тронуть. На этом же холме Кун начал тренироваться в полную силу, открыв в самом себе больше, чем надеялся найти. Целеустремленно, методично, не обращая внимания на боль, синяки и ссадины, он заставлял свое тело делать то, что в дальнейшем защитит их от мрака мира. Его нещадно терзаемое суровыми тренировками тело наливалось стремительно, словно только и ждало подходящего момента начать развиваться. Он крепчал на глазах.

-Мой Алмаз, иди ко мне... – в исступлении шептал Сёгун, протягивая узловатые руки воина к юноше, апатично сидевшему голышом у распахнутого настежь окна.

Тау не выполнил приказ. Алмазом Сёгун стал называть его почти сразу по приезду их в Коёда. Тау ненавидел эту кличку. Он не чувствовал себя кристаллом. Он человек, живое существо – а не минерал...

Тау проигнорировал еще более отчаянный призыв Сёгуна. Плевать! На сегодня он устал так, что не может даже пассивно лежать под телом насильника.

Как он устал!..

Сёгун, и сам не будучи в силах добраться до упрямого мальчишки, хотел лишь обнять его, почувствовать это стройное нежное тело в своих руках, услышать гулкое биение его отважного холодного сердца...

Прекрасный бесчувственный Алмаз...

Совершенная красота при отсутствии эмоций...

Сёгун устало подполз к Тау, обхватил неуклюжим рывком его широкие мускулистые плечи.

Тау небрежным брезгливым жестом освободился из захвата, на это сил еще хватило, не отрывая взгляда от притягательного темно-синего звездного неба.

Сёгун моляще заскулил, как пес, которого ударил любимый хозяин и выкинул на улицу, в мороз...

Мало кто знал, что великий Темный Сёгун за эти стремительно пролетевшие шесть лет подпал под власть стройного холодного красавца. Он фактически стал его рабом и душой, и телом.

Тау и Кун, больше никому не был ведом этот страшный секрет. Даже Металлии.

Тау умело и очень осторожно пользовался своей властью над Сёгуном, не афишируя ее, используя лишь в крайнем случае. Как, например, в случае с отдельным покоями ему и Куну. Им отвели целую башню, в которую не имел доступ никто, даже нога Сёгуна не ступала на ее территорию. Тот предпочитал поклоняться своему холодному божеству с кристальными глазами в своих покоях, убранных с вызывающей роскошью, и надежно укрытых от подсматривающих глаз и подслушивающих ушей магией Металлии.

В башне Кун и Тау все обустроили так, как им нравилось. Стащили из запасов Сёгуна яркие радужные ширмы, пестрые циновки, цветастое белье. Сами расписали стены в светлых тонах, будто продлив зимний день на мрак башни. При этом Кун хохотал, как умалишенный – царственный Тау, почти не знакомый с рисованием и каллиграфией, с ног до головы измазался краской и выглядел взъерошенным ежиком, а не Ледяным Алмазом Темного Сёгуна. Тау не отставал от него. Они боролись, доказывая свою силу, шутливо ругались, кусали друг друга – и всё с ощущением безграничного счастья, радостью, позабыв на тот момент про все плохое в мире...

Тау непроизвольно дотронулся пальцами до уже давно сошедшего синячка на шее, под левым ухом. Кун тогда перестарался, но Тау был не в обиде. На лопатке Куна недели три красовался отпечаток его, Тау, зубов.

Два волчонка в игривой схватке...

Тау надсадно вздохнул. Его маленький брат быстро рос. Теперь ему уже пятнадцать, он похорошел и стал еще более соблазнительной экзотической приманкой для всего замка. Куна уже давно бы “пригрели” многочисленные желающие, если бы Тау не был столь ценим Сёгуном. А Тау берег брата, как зеницу ока, не отпускал от себя ни на шаг.

Кун возмужал. Его грудная клетка и плечи в детстве обещали стать широкими, типично мужскими, и свое обещание выполнили. Его плечи распахивались широким размахом, как крылья орла. Смуглая кожа магнитом притягивала взгляд. В контрасте с ней хрустально-голубые глаза сверкали еще ярче, гипнотизируя, подавляя волю. Кун носил длинные волосы, распустив их на манер северян, но за северянина его не принял бы никто. Все портили узкие южные глаза с длинными густыми ресницами и высокие четко очерченные скулы.

Он стал так хорош собой, что Тау заволновался. Стараясь оградить брата от вероятных домогательств, Тау еще в первую неделю их пребывания в Коёда стал гримировать Куна. Не каждый миг жизни мальчика Тау сможет быть рядом. Умело, натренировавшись за долгие годы на себе, Тау прятал смуглую кожу брата уверенными мазками пушистой кисти, присыпанной золой, перекраивал черты лица, придавая им неправильную форму. На гладком личике Куна как по волшебству появлялись несуществующие шрамы и оспинки.

На обычных самураев и вельмож грим действовал безотказно. На мальчика смотрели с презрением, омерзение сквозило в каждом движении, глумливые смешки слышались вслед. Все шепотки смолкали, стоило Куну хоть на миг ослабить внимание и улыбнуться Тау. Улыбка мгновенно стирала грим, уничтожала искусственный налет, тщательно созданный Тау. Глаза Куна загорались искрящимися звездами, от улыбки веяло приглушенной чувственностью и чистосердечным теплом. И сразу после этого следовала волна гнусных домогательств: все старались потрогать мальчика-иллюзию, ощутить его реальность…

Битва была в самом разгаре. Хрипели напуганные кони, раздавались истошные вопли умирающих. И над всем этим, как полет ворона над могильником, стелился гулкий лязг металла. Звук был злой, противный, прожигающий до мозга костей, лишающий воли и сил.

Убей, или будь убит!..

Тау рубил уже наотмашь, позабыв про все трюки фехтовальщика. У него устала рука, битва чересчур затянулась, перейдя в бойню. Плечи надсадно ныли, удары стали слабее, менее точными...

Кун рубился рядом с ним, выступая щитом спины брата. Он не устал, его плечи не страдали от боли. Катана казалась ему легче пуха. В азарте битвы его красивое лицо исказилось в жестокую маску, заляпанную кровью со странными мистическими разводами от пота. Катана в его руке мелькала, как луч света, разя точно и верно. Он легко балансировал на скользкой траве и трупах поверженных противников, не отступая ни на шаг от брата и выбранной позиции.

Заметив, что Тау устал, Кун отвел его быстрым неуловимым жестом за свою спину, приняв основной удар нападавших на себя. Не смотря на разницу в возрасте, ростом и сложением он давно догнал стройного брата, растеряв свое несуществующее подростковое изящество.

Он – воин, идеально созданный природой инструмент, отточенный и отшлифованный человеком.

Тау, наконец, смог перевести дух. Мускулы его ног и рук мелко подрагивали от перенапряжения. Он честно признался себе – младший брат гораздо выносливее его и более приспособлен к бою. У Тау перехватило дыхание от восторга, стиснув морозящим спазмом горло.

Как Кун прекрасен в бою! Он станет хорошим мужчиной...

Кун по шею погрузился в горячую воду ванны. Кровь, даже тщательно смытая жесткой грубой тряпкой, противно воняла, смердя от самой кожи, пропитав каждую пору, дразня его обоняние.

В битве все хорошо, кроме липкой мажущей крови... От нее тяжело избавиться...

Тау сидел в той же ванне, лениво теребя свои локоны. Он безжалостно обрезал их после битвы, оставив лишь короткие прямые пряди чуть ниже мочек ушей. Мол, надоело отмывать их после каждой пустячной потасовки...

Кун не поверил этой притянутой за уши отговорке, но не стал противоречить брату. Зачем? Это его волосы, его решение...

Сёгун к этой перемене внешности его Алмаза отнесся гораздо несдержаннее.

-Зачем ты обрезал их? – взвыл он, увидев Тау.

-Они мне мешали. – равнодушно ответил Тау, любуясь пурпурным закатом, лениво растекающимся на бледном невыразительном горизонте, утопающем в зелени дальнего леса.

-А меня нет! – зарычал Сёгун, хватая Тау за волосы и больно целуя его губы.

Тау, как обычно, не отреагировал на поцелуй. Он пассивно принимал, но именно в этот раз Сёгуна не устраивала пассивная покорность. Он захотел огня...

-Ответь мне! – потребовал он, зло кусая губы Тау.

Тот молчал и лишь стиснул зубы, до побелевших от напряжения скул, еще больше ограничивая доступ к своему телу.

Сёгун взорвался.

-Думаешь, если я не отшвырнул тебя, шлюха, за все эти годы, то ты мне действительно нужен? Я пресытился тобой! Мне нужен более молодой и нежный любовник!

Сёгун, как был голышом, вышвырнул Тау за дверь.

У Куна был один секрет даже от брата. Он уже очень-очень давно понял, что может управлять стихиями. По его желанию летний день взрывался вихрем ледяного снега, с крупинками града, дождливый – распахивался солнцем, отшвыривая тучи, как торопыжка локтями в давке. По своей прихоти он вполне был способен устроить слияние всех стихий...

Это знание пугало, подавляло. Хотелось забыть про него, убежать на край света, спрятаться, потерять себя...

Запахнув кимоно поплотнее, она долго, пристально, до боли в глазах и внутреннем Оке, всматривалась в пламя очага.

-Почему так происходит? Что мне мешает удалиться из этого проклятого убогого измерения, где приходится довольствоваться лишь жалким подобием комфорта, которого я достойна? Какая миссия висит на моей шее, не пуская в Высшие сферы, ограничивая мою безбрежную мощь...

В комнату для медитаций вбежала, сверкая тощими ободранными коленками, черноволосая девочка лет восьми.

-Мам, я упала! – гордо провозгласила она, улыбаясь ртом, в котором отсутствовало как минимум четыре зуба, все передние.

-Хорошо, Рэй. – рассеяно поддакнула Металлия, уже привыкшая к подобным стремительным появлениям. – Повтори урок и ложись спать.

-Мне что, еще раз упасть? Ну уж дудки! – девочка беспечно дернула дорогое кимоно Металлии, едва не порвав его шершавыми от мозолей ладошками.

-Рэй, прекрати портить ткань, она стоит одуряюще дорого... С трудом отыскала именно этот цвет. – Металлии пришлось обратить внимание на Рэй, иначе от нее не отвязаться.

-Мам, а зачем тот огромный уродливый темный дядька лапал красивого светлого дядьку за зад? – выпучив глаза изрекла Рэй.

-Затем, что дядька извращенец. – фыркнула Металлия, сразу поняв, о ком идет речь. – Мог бы, при желании, лапать твой зад. Но он столь тощ и ободран твоими дурацкими опытами с огнем, что на него и бродяга не позарится. Тот рыжий бродяжка на базаре, помнится, лишь хмыкнул на твои фокусы, хотя ты перед ним выделывалась, как девица беспредельно легкого поведения...

Рэй оскорблено надулась, но ненадолго.

-Бродяга очень хороший человек, я с ним говорила. Его зовут Кеньшин. Он красяяяявый! – Рэй по-взрослому оправила короткое кимоно, зачесала пятерней торчащие в разные стороны нечесаные волосы, прихорашиваясь от одной мысли о красивом бродяге с крестообразным шрамом на гладкой щеке. Опомнившись от приятных мыслей, она затараторила, спеша выложить информацию, пока новая идея напрочь не стерла ее. – Во время медитации, в огне я увидела мальчика с рыжими волосами и зелеными глазами. Кто он?

-Не лезь не в свое дело, Рэй! Огонь – не игрушка, и уж явно не способ привлечь к тебе симпатичных парней.

Рэй оскорбилась уже не на шутку.

-Я его даже не знаю!.. Он мне не понравился. Обозвал меня патлатой дурочкой и вышвырнул вон. Я так и не смогла узнать его имя и сказать ему все, что думаю о невежливых хамах.

Статус Тау, как любимца Сёгуна, пошатнулся. Это почувствовали все, особенно слуги. Они начали дерзить, не выполнять приказы Тау. Тау собственноручно проучил тройку-другую, эта мера помогла лишь частично. Приказы стали выполняться, но перед этим слуги бегали испрашивать изволения Сёгуна, чем доставали его безмерно.

Сёгун, раздраженный назойливостью слуг, которых можно было резать по десятку в день, а они не одумаются, приблизил к себе статного юношу с черными, как вороново крыло, волосами. И стал называть его своим Сапфиром.

Тау осторожно, лишь когда совершенно был уверен в отсутствии слежки, посмеивался над выбором Сёгуна. Сапфир был любимцем женщин и сам любил их самозабвенно. Его тайной страстью была одна из младших дочерей Сёгуна – синеволосая Ами, она оставалась единственной и неизменной любовью Сапфира вот уже четыре долгих года. Сёгун немудро выбрал любовника.

Сёгун вскоре и сам это понял. Как ни хорош был новенький, ему не дана была царственная холодность и нетронутость Алмаза. Сёгун быстро, чисто механически, пользовал его и выгонял. Спать рядом с ним он не мог, раздражал запах постороннего мужского тела.

-Только не улыбайся! Никогда. Даже наедине... Если ты улыбнешься – ты выдашь нас. Твоя природная красота пробьется даже сквозь грим. Никогда не улыбайся!

Слова брата монотонным гулом рычали в голове Куна. Он крепился, как мог, пока маска холода окончательно не примерзла к его лицу.

Сёгун принимал послов. Сёгун Юга выслал двух своих лучших советников на неофициальную встречу. Обсуждалась возможность совместной атаки на владения Сёгуна Востока. Тот отказался от идей Металлии, вышел из Союза Сёгунов Империи, предпочтя “пустой мечте полоумной жрицы неведомо какого храма” свои личные меркантильные интересы, и должен был за это поплатиться. Да и пополнить казну не помешает.

Холодная зима застудила все посевы, многоводная весна затопила то, что осталось, сгноив все на корню. Много селений были уничтожены полностью, люди подались в горы и либо умирали от истощения, либо занимались грабежом. Во всю щерил пасть голод и мор. Трупы гнили прямо на палящем солнце, зловонный запах гниения поднимался до небес, заставляя прогретый воздух вибрировать миазмами. Грозилась возродится чума, уже было несколько подобных случаев, правда в очень удаленных селениях, но расстояние не преграда смертельной болезни.

Поздняя осень не принесла облегчения, терзая жарой, болезни буквально затопили всю Северную провинцию, а зима окончательно загнала в ловушку, ворвавшись быстро, как умный враг в спящий дом.

Сёгунам приходилось принимать неприятные решения. В особо затруднительном положении оказался именно Сёгун Севера – по его землям протекала половодная река, подчистую уничтожившая все посевы риса, от жары выгорели тростниковые и бамбуковые заросли. Садить было нечего и негде, вода держалась чересчур высоко, что бы выросло хоть что-то. Речную живность побила странная болезнь. Даже его Дому грозил голод этой зимой. Ради возможности пополнить изрядно отощавшую казну, он был готов заключить союз даже с самими небесами и личными врагами Металлии.

Старший Советник большую часть времени переговоров отмалчивался и пил зеленый чай, посматривая сальными глазами на хорошеньких дочерей Сёгуна. Сёгун хотел пристукнуть старого паршивца, но смел лишь вымученно улыбаться и делать вид, что не видит этих мерзких взглядов.

В один из особо щекотливых моментов переговоров, взгляд Сёгуна упал на Куна, брата Тау, застывшего с прямой спиной в дальнем углу зала. Его ноги, верно, затекли от долгого сидения, не менее чем у самого Сёгуна, но паренек и бровью не вел. Исключительно бесчувственная невыразительная статуя, без эмоций и жизни. Суровые ломаные черты Куна привычно вызвали раздражение в душе Сёгуна, болезненно отдавшееся жгучим привкусом желчи на языке и спазмами под левыми ребрами. И зачем он, Сёгун Севера, держит в своем замке этого урода, от которого ни толку, ни виду, а покорности меньше, чем у его брата?

Краем глаза Сёгун перехватил заинтересованный взгляд Джедайта на Куна, и вспомнил – это не первый взгляд, брошенный тем за последние четыре часа.

Шанс?

Вероятно...

Попробовать стоит. И политическая выгода налицо, и Тау смиренно приползет в попытке защитить брата, с которым носится, как кошка с котенком.

-Вижу, Вас заинтересовал смуглый мальчик из моей свиты. – небрежно заметил Сёгун, пристально следя за мимикой Джедайта.

К чести Советника, тот не дрогнул от резкой смены темы. Его безучастно-красивое холодное лицо не шелохнулось, глаза не отреагировали на наживку, даже зрачки не сжались. Великолепный пример концентрации!

-Красивый мальчик. – ровным нейтральным голосом заметил он.

-Он – красивый? – в своем ли уме Младший Советник? Да красоты в этом куске льда не больше, чем в стылых камнях бойниц замка Коёда.

Джедайт впечатал в Сёгуна отстраненный взгляд, предупреждая не высказывать свое мнение о внешних данных Куна.

Сёгун намек понял. И еще раз оглядел Куна, изыскивая то, что могло привлечь ушлого Советника. Оспины на щеках Куна портили все впечатление, низводя и стать фигуры, и мощь плечевой части. Сёгун видел лишь их. Даже выразительные глаза Куна тускнели под этим очевидным уродством. Он покаран Богами, на его лице печать проклятья за грехи прошлых жизней. Боги никогда не судят несправедливо!

-Вы – мой гость. – вежливо улыбнулся Сёгун. – Пожелайте, и он будет в Вашем распоряжении этой же ночью.

Кун успел снять сапоги, камзол и рубаху, когда в дверь башни заколотили нетерпеливые кулаки. Мощный засов на дверях не позволил бы войти без применения тарана. Тау обо всем позаботился.

Босые ступни мигом прохватила стужа. Ноги дрожали от непривычного напряжения, губы застыли от голодных жалящих порывов ветра. Высота до земли была не малая, метров десять, не меньше. Сёгун любил все грандиозное. Падать будет больно, а сил усмирить стихию не было. От страха перед неизвестностью все умения исчезли, оставив тело на съедение стуже.

Кун замерз, страшно, до самого нутра. Холод впился пронзительно-острыми иглами зубов Ледяного Дракона, обдирая кожу крупчаткой колючего злого снега. Лишь сердце горело горячо-горячо, обжигая и раня...

Били его брата!..

Требовали сказать где он, Кун. Тау уверял, что не знает, омерзительно хныкал, ползал в ногах самураев, умоляя не бить его, отвлекая на себя, принуждая поступить так, как надо ему, Тау.

Его гордый смелый брат, для которого честь – превыше всего, пошел на это унижение, лишь бы дать время Куну спрятаться получше. Всё для того, что бы не вручить его, Куна, насильникам.

Никто не тронет его Мечту!

Зачем пришли самураи Кун, как и Тау, догадался без труда. Кун видел взгляд Сёгуна и Младшего Советника в зале совещаний. А Тау слышал формулировку приказа Сёгуна, доставить Куна в покои Младшего Советника Сёгуна Юга.

Застывшие ноги не слушались, скользя по наледи карниза. Зубы стучали так, что слышно было, верно, даже внутри башни. Куна стал смаривать сон...

Стряхивая дрему, Кун услышал, как Тау уволокли для объяснений к Сёгуну. Почти полчаса самураи били его брата. Эти полчаса для Куна превратились в миллиарды лет страданий и невыразимых мук, но выйти было нельзя. С большим отрядом самураев ему голыми руками не справиться. И при его атаке непременно погибнет Тау... А это недопустимо!

Кун в глубине души зло усмехнулся: то-то Сёгун порешает задачку, с чего его гордый Алмаз стал вести себя, как червяк под копытом лошади. И Сёгун сделает вывод – Кун здесь явно не причем.

Дождавшись, когда брата уволокут, сам он идти был уже не в состоянии, Кун так и не услышал условного тихого свиста сквозь сжатые зубы, больше похожего на шипение боли, что входить в башню безопасно. Значит, оставили на него засаду. Умно!

Кун раздраженно одернул свое тело, выводя из оцепенения, и осторожно, скользя спиной по заледенелым промерзлым камням стены, прошел еще дальше вперед. Попасть внутрь замка можно было либо через то окно, которым он вышел – а там засада, или через окна замка, к которому башня и была пристроена.

Путь был долгий, трудный, страшный. У Куна не менее сотни раз обрывалось сердце, когда оскальзывалась застывшая ступня.

Обычно он ориентировался по окнам замка очень хорошо, мог план с закрытыми глазами начертить, но после почти часового стояния на промозглом карнизе, ориентация начала давать сбой.

Не вынеся более мороза, Кун ввалился в первое попавшееся окно...

Советник не был удивлен внезапным эффектным появлением Куна. Он сдержанно кивнул, отложил книгу, которую до этого увлеченно читал, и внимательно оглядел рослого Куна с ног до головы.

Тот дрожал от холода, но смотрел надменно, дерзко, на полголовы возвышаясь над Джедайтом, когда тот встал прикрыть створки окна.

Сквозняк противно потянул по полу.

Оба хранили молчание.

-Мне, конечно, обещали “доставить” тебя в мое распоряжение. Но не через окно, это очевидно! – усмехнулся Джедайт.

Кун молчал. А что тут скажешь?

Джедайт вдруг улыбнулся на удивление приятной, теплой улыбкой. Кун еще сильнее сдвинул брови, сдерживая инстинктивный порыв ответить улыбкой.

Никогда не улыбайся. Иначе мы оба погибнем...

Джедайт сделал вид, что не заметил его кислой мины. Радушно махнув рукой, он предложил:

-Присаживайся, пожалуйста. Ты замерз... – в камине, устроенном на европейский манер, Сёгун довлел к некоторым европейским штучкам, полыхнул огонь. Но особого тепла Кун не ощутил.

Джедайт расхохотался уже с голос.

-Ты как всегда уперт. Верно. Это всего лишь иллюзия. Надежда была, что ты этого не заметишь, и твое тело само мобилизует мышцы, разогревая их сокращениями... О чем это я?.. Ой, перепутал, встрече обрадовавшись. Ты и так уже все мышцы извел сокращениями, то есть дрожью... Долго на морозе был?

Кун апатично кивнул, ненавязчивое тепло комнаты разморило его. Посол нравился ему все больше и больше. В основном потому, что не лапал его, Куна, задницу.

-А слово-то вымолвить можешь? – с искрящимися от смеха глазами, фыркнул Джедайт, собственноручно разливая горячий чай, щедро плеснув туда же коньяк.

Кун снова тупо кивнул. Клацанье зубов выразительно выбило какой-то ответ. Джедайт хмыкнул, наверное, расшифровал ответ, и с неописуемым наслаждением отхлебнул подогретый спиртным чай.

-Да уж. Померз ты основательно, дружище. Хотя лично мне видеть тебя с отмороженным задом более чем странно.

Кун напрягся. О чем это Советник? Они что, знакомы?

Джедайт плюхнулся в глубокое европейское кресло, картинно закинул нога на ногу, и стал, оскорбительно усмехаясь, разглядывать Куна еще пристальнее, словно ища что-то в его чертах лица.

-Да знаю я тебя, знаю, морозильника лордского. И грим не помог тебе. Ты столько раз отмораживал мне филейные части, что я временами был готов убить тебя.

Кун, не выдержав шквала этих гнусных обвинений, простучал зубами более внятно составленную фразу.

-Чушь! Я Вас в первый раз сегодня в зале совещаний Сёгуна увидел... – далее стук зубов перекрыл звуки, и отстукивание зубов стало совершенно недекодируемым.

Джедайт гнуснейше, как злодей из плохонького представления бездарных актеришек, захихикал. Одним глотком ополовинил чайник с “чайком”.

Как, все же, приятно чувствовать себя выше и значительнее по уровню знаний вечно заносчивого Кунсайта.

-Ну, ну. Ты только не забудь это, когда я вобью в тебя память твоей истинной сущности.

Кун нахохлился, сделав свои выводы из этой фразы, при чем омерзительной направленности (а что еще можно было подумать при подобном подборе слов!).

-Что бы Сёгун не обещал Вам, я в Вашу постель не лягу. – выставил он ультиматум.

-Я бы и сам тебя не захотел, педофил чертов. Ты с Зоем кувыркайся. Мне такие игры не по нутру.

-С кем? – имя не было знакомо и звучало весьма противно для ушей.

-Ух ты, Зоя не помнишь! Основательно память подтерта, чую руку паршивки-сэйлора с временными наворотами в кармане. Да на это имя у тебя сразу встать должно было, и моя реанимация не потребовалась бы. Так тебе было бы приятнее, и мне проще... Что ж... пойдем более... неприятным путем.

Кун успел отскочить в сторону раньше, чем Джедайт опустил на него колпак пробуждающей энергии.

-Проклятие! Что ты дергаешься! – скрипнул зубами Джедайт. – Тебе же лучше будет. В твоем обычном состоянии на твою задницу зарилась только Берилл, да и то безрезультатно. А здесь - все кому не лень... Выбор элементарно прост!

Кун удивительно невозмутимо швырнул в Джедайта солидный комок молний. Джедайт парировал их не без раздраженной гримасы.

-Ты чего, блондинчик? Я – свой!

-Хорош свой! Ты меня какой-то мерзостью прихлопнуть хочешь, а еще в свояки напрашиваешься. – Кун уже балансировал на, подозрительно скрипящем под его весом, столике для чайных церемоний.

-Свой я! – завопил Джедайт, исподтишка швырнув еще один сгусток энергии.

Не прошло. Кун увернулся, окончательно доломав дорогой столик. Ответная атака оцарапала роскошное бледно-голубое кимоно Джедайта.

Джедайт разъярился не на шутку.

-Я его с таким трудом создал!

Следующий удар явно нес не просветительскую, а сугубо демиурговую энергию.

Кун ответил тем же.

Дружеский обмен энергетикой продолжался возмутительно долго. Так долго, что надоел обеим сторонам.

Устало пыхтя, Джедайт был вынужден признать.

-Ты и неподготовленный соображаешь получше моего. Хотя ты и лодырь беспримерный!

-Чего? – обычно узкие куновы глаза распахнулись шире, чем кошачьи при виде мыши. – Я-то - лодырь! Ты в своем уме, Советник хренов... А откуда я это выражение знаю?

-В своем, Льдышка – любимчик Берилл. – огрызнулся Джедайт с застарелым раздражением. – Ты мне кимоно окончательно попортил... – обиженно укорил он. – Думаешь, легко создать шелк?

Кимоно переливчато померцало долю секунды и превратилось в занудную серую форму, отдаленно знакомую Куну. На тщательно выглаженной форме виднелись гибло-яркие дыры. Такие не залатать. Костюмчик на выброс, это очевидно...

Кун испытал непреодолимый приступ счастья, видя искреннее огорчение Джедайта.

Так тебе и надо, лощеный хмырь!

-Я все слышу! Хоть мыслишки заглушай, прежде, чем гадости про меня думать. – оскорблено пробухтел Джедайт, жадно присосавшись к чайнику с зеленым чаем.

Опустошив его в два глотка, он неаккуратно вытер рот рукавом и взъерошил и без того стоящую дыбом челку.

-Ну, что делать будем? Мне дано задание возвратить тебе память твоей истинной сущности. Ты этому категорически противишься. Каково решение подобной задачи?

Кун промолчал, не подкидывая идеи. Он был занят. Таращился на любопытствующую рыжеголовую мордочку, торчащую прямо из стены (как голова лося у некоторых охотников). Голова игриво подмигивала, искрила зеленющими глазами противоестественного размера, и склабилась в улыбочке законченного деревенского придурка.

Делая вид, что не замечает остолбеневшего Куна, Голова, уставшая подмигивать Джедайту, не замечавшему ее усилий ввиду углубленного поиска ответа на заданный ранее вопрос, стала выразительно шипеть.

Опять вхолостую. Джедайт чересчур углубился в свои рассуждения и не замечал ничего вокруг.

Голова не выдержала.

-Джееееддииии. – тихо протянула она омерзительно-гнусавым голосом баньши или призрака над сокровищами рода. – Мне поговорить надо...

Куну показалось, что Голова канючит: “Пи-пи хочу!”, только слова другие подобрала. Стараясь сохранить остатки самообладания, что бы по-идиотски не захихикать, Кун принял самый грозный вид. На деле было похоже, что его мучает запор не первую неделю.

Голова по-своему оригинально отреагировала на этот мимический потуг Куна.

-Туалет там! – Голова ткнула пальцем в нужном направлении.

Палец торчал тоже из ниоткуда, портя настроение рассудительному Куну. Голова еще ничего смотрится на стене, но пальцы... это уже чересчур!

Джедайт изволил очнуться от мыслей, да и то лишь потому, что пришел к определенному решению. Увидев рыжеволосого наглеца, он зашикал и стал делать тому знаки незаметно исчезнуть.

Кун во все глаза смотрел уже на Джедайта, подозревая во внезапном помутнении рассудка. Что прятать, да еще и надувать пелену загадочной неизвестности, (конспираторы, тоже мне!), когда Кун уже все видел и даже слышал.

Рыжий считал так же.

-Чего шикаешь! – надул он губы. – Я шикал тебе еще полчаса назад, но что-то ты не особо реагировал на мои знаки сохранить секретность. ОН уже все видел. – огромные “страшные” глазки стрельнули на Куна, и рыжик томно расплылся в улыбочке. – А когда он очухается? Ты же его уже обвоспоминанил... – внезапный изобличительный румянец на бледных щеках Джедайта выдал того с головой. – НЕТ? Ты еще не... Ну и лабух ты, чудило! Я бы шандарахнул его память еще двенадцать часов назад!

-Так и “шандарахай”! Не тебя же он только что так “шандарахнул”, что до сих пор форма дымится. – огрызнулся безупречно злой Джедайт.

Рыжик вытащил из небытия уже весь свой худенький торс, неизвестно за что неизвестно чем держась, что бы не плюхнуться с высоты в два метра на пол, и весело размахивал ручками, делая в сторону Куна непонятные, очевидно непристойные, знаки.

-Не меня же осчастливили “высочайшим доверием”... Кстати, что это я отвлек вас от обоюдной попойки-побойки... Берилл вопит, что если ее бесподобный Лорд, - очередная пулеметная очередь обожания из зеленых глазок, - не явится на сегодняшнюю всеобщую попойку... ой, банкет, то кое-кому, не будем тыкать пальцем кому, - два указующих перста, оба принадлежали рыжику, были направлены в сторону Джедайта. – не поздоровится. Судя по цвету ее физиономордии – она была серьезна. Я, на всякий случай, что б ты потом не бегал, не суетился, заказал тебе абонемент на “Вечный Сон” в постановке Берилл-сама. В зале – аншлаг, публика зовет на “бис!”...

Джедайт грустно, без особого энтузиазма, швырнул гроздь грязевых шариков. Промазал. Рыжик уже исчез, перед этим бросив в Джедайта и Куна горсти две – по объему, не одно ведро! – лепестков сакуры, мудро обрызганных каким-то чесоточным средством.

-Убью тварь рыжую! – почти беззлобно прокомментировал Джедайт, нейтрализуя чесотку. – И как ты с ним спать можешь. Вот гадина!

-Я не сплю с ЭТИМ! – голос вернулся к обескураженному всем произошедшим Куну. – Я ЭТО в первый раз вижу!

-Ну, ну... – хмыкнул Джедайт. – Передам гаденышу, то-то он вскрысится! Тоже мне, пупок земли... Да, о птичках и пупках...

Не успел Кун отреагировать, его накрыла сеть энергии, опутав липким коконом. Кун дернулся, применил магию. Не помогло...

Вспышки слепящего света резали глаза...

Какие глаза? Тела не было. Один лишь сгусток бесформенной энергии, суетливо мечущийся, ломаемый и терзаемый энергетическими полями планет, дробящийся временными воронками...

Как больно...

Как в высшей степени больно...

Неудивительно, что он – энергия. Тело подобные ощущения не выдержит...

Одна из временных воронок захватила и особенно сильно дернула, втягивая в себя, поглощая, расщепляя, превращая в пыль...

Помни мою Мощь, существо... Вечны лишь Мы, и то лишь потому, что без нас не будет и самого понятия Времени...

Кун дернулся, противясь порабощению. Безрезультатно. Силе временной воронки ему не противостоять... Он слабее... Но и целенаправленно упрямее.

Память приходила тяжелыми болезненными ударами. Вспышки воспоминаний были инородны, словно и не он их прожил, а как бы смотрел со стороны, отрешенно и безразлично...

Пошло в Пустынную Бездну Небытия Темное Королевство Берилл, вместе с его глупым непомерным тщеславием и эгоизмом!

Кунсайт одернул дорогой плащ, отгладил на груди китель и нехотя явился на совещание в тронный зал.

Мрак, принудительно согнанный в этот самый ненавистный всему Королевству, зал, искусственное напряжение, разлитое в воздухе, скрытая угроза – все раздражало Кунсайта.

Освещение могли бы и получше спроектировать, половине юм смутно грозила слепота из-за этого невыдержанного полумрака. Одно хорошо в темноте, прячет потеки на давно не ремонтированных высоких стенах, трещины в тонированных стеклах, облупившиеся зловещие фрески потолка. Раньше в центре потолка был встроен хрустальный купол и беспроглядный мрак зала нарушался время от времени сдержанным мерцанием звезд. Но в отсутствие хозяйской руки, хрусталь закоптился, запылился, и как-то незаметно слился с потолком, вписавшись в заговор Мрака.

Берилл уход за своей резиденцией не интересовал. Она вряд ли могла себе представить, для чего нужна мыльная вода, кроме как средство издевательств СэлорМеркури над чистоплюями-Лордами. После ее низкосортных выходок, Лорды с трудом отстирывали мыльные разводы с серых кителей.

Коёда подвергся сильнейшему приступу прихоти природы. На него обрушился ураган, равного которому земля Японии не знала с самого зарождения.

Металлия рвала и метала, оплакивая рухнувшие планы. И свое незнание причин этого невообразимого провала.

Ледяной выродок ушел из под носа. Кто мог подумать, что этот покрытый мерзкими оспинами мальчишка – блистательный Лорд Кунсайт, о чьей безупречной внешности ходят легенды по всему Темному Королевству? Даже его аура и то была фальшивая, прозрачная, как у обычного смертного. А ведь она заранее узнала, где именно возродится Демон Стихий. И не предугадала столь незначительной смены облика носителя...

Проворонить добычу в собственном логове – позорное упущение, благо о нем никто не узнает, кроме нее самой. Но и этого более чем достаточно...

И, тем не менее, почему она так и не может уйти из этого постылого мирка? Что ей мешает?

Зеркальный взгляд ртутных глаз Металлии скользнул по драгоценному муляжу Вселенной, искусно выполненному доверчивой юмой-пророком по просьбе Металлии. Все наполненные энергией перспективные планеты были отмечены драгоценными каменьями и металлами. Искажение информации, конечно, присутствовало, а как без этого, притом сильное. Помести-ка нечто столь масштабное на четыре стены спальни Металлии, но суть была отражена на удивление верно, никто ничего ни разу не перепутал. Определенно, талантливая была юма...

В глухой тишине щелкнула свеча. Металлия любила запах горящей свечи, этот аромат навевал на нее умиротворение и покой. Воск немного залил фитиль, пламя придушенно взорвалось, стремясь выжить... Тускло, медленно, картинно сверкнул камень одной из дальних неразвитых неразработанных планет, отражая в своих четких совершенных гранях вспышку огня...

Металлия, от предчувствия удачи, ощутила во рту привкус жидкого железа.

Сёгун простил Тау и жестоко наказал самураев. С их стороны неразумно было забывать, что Тау очень долго был фаворитом Сёгуна, такое не сглаживается за пару месяцев...

Самураи доставили Тау в покои Сёгуна волоком, он не мог идти. Не взирая на жестокую боль, терзавшую его тело, Тау немедля сбросил личину жалкого труса и гордо, царственно выпрямив шею, встретил взгляд Сёгуна.

-Что это? – тихо рыкнул Сёгун, шокировано таращась на жестоко избитого любовника.

Как Сёгун хотел его в эту минуту!

Самураи лаконично отчитались обо всем, повинуясь короткому кивку Сёгуна: как вломились, а Куна не было, как Тау отказался дать ответ, где брат, как искали Куна и били Тау...

Последнее было явно излишне. Сообщать эту информацию Сёгуну очевидно не следовало....

Его взгляд не дрогнул...

Истошные вопли самураев, которых заплечных дел мастера варили в масле по указу Сёгуна, слышны были почти сутки...

У Тау были сломаны три ребра, трещина в ключице, сотрясение мозга, ободран до мяса висок. Шрам останется непременно...

Лечили его лучшие врачи. Сам Сёгун просиживал бессонные ночи над мечущимся в бреду – сотрясение было сильное – Тау. За одну неделю, что Тау был без сознания, Сёгун, 38-и лет отроду, поседел. Длинные светлые прядки побелили его смоляно-черные волосы на висках и затылке.

Металлия прошла в Коёда бесшумно, как призрачная тень. Ступая узенькими босыми ступнями по холодным камням замка, она не замечала холода. Ее душа пылала слишком горячо, что бы чувствовать что-то еще.

Ее цель рядом. Совсем близко.

Сёгун заботливо протер потный лоб Тау прохладной тканью, вымоченной в жаропонижающем отваре. Жар спадал, но слишком медленно. Тау сейчас походил на восковую статую.

Сёгуна терзала зверская бессонница. Волнение за Тау отшвыривало прочь сон. И когда повеяло жутким неестественным холодом, промораживающим до глубин сознания, усыпляющим все живое, Сёгун отреагировал мгновенно. Катана застыла в его руке, тело приняло боевую стойку, сознание сконцентрировалось, заклинания услужливо всплыли в сознании, готовые к бою. Сёгун прижался спиной к стене, в темном неприметном кимоно слившись с полумраком спальни...

Тяжелая дверь бесшумно открылась, изящные сёдзи столь же бесшумно раздвинулись, пропуская стройное гибкое тело с широкими, из негармоничных сплавов, браслетами на узеньких щиколотках.

Сёгун потерял дар речи. Его горло стиснул спазм страха.

Как такое может быть? Зачем?

Металлия, в азарте предвкушения не заметившая Сёгуна, приблизилась к Алмазу. Оглядев его безразличным взглядом, она сходу определила всю глубину ранений Тау. Таким его не увести отсюда, не выдержит он и телепортации. Придется немного поработать...

Металлия распахнула руки, сжала в плоскую сеть энергию, и опустила ее на Тау, охватив весь его костяк. Сеть прошла сквозь мышцы, как сквозь масло, оплела твердой паутиной каждую мельчайшую косточку. Противно захрустели сращиваемые и вправляемые кости, нагнеталась мышечная ткань, стягивался кожный покров. Противно воняло паленой кожей и болезнью.

Сёгун хранил молчание, даже дыхание контролировал. Что бы Металлия не делала, от нее стоит ждать подвоха. Лечебную энергию он знал, и очень хорошо, хотя сам не мог ей пользоваться, потому и не особо встревожился. Насторожился он тогда, когда Тау открыл удивленные глаза, лишенные мутности болезни.

Будучи опытным воином, побывавшим в разных переделках, Тау не стал спрашивать, что произошло. Он молчал, обдавая Металлию холодом презрения. Он догадывался, зачем ей понадобился.

Металлия не без восхищения впитывала его взгляд. Смелый мальчик. Подстилка, а смелый. Сёгун не достоин его. Место этого отважного умного мальчика рядом с ней...

Тау, словно прочтя ее мысли, отрицательно кивнул головой.

-Нет. Не быть этому. – на удивление сильным низким голосом отказался он. В глубине бархатного тона звучала истинно-мужская властная сущность, подавляющая, ломающая все протесты.

Металлия удивленно поджала губы.

-Ты слышал меня?

-Великолепно слышал. – подтвердил Тау. – Ты думала весьма определенно.

-В тебе больше, чем кажется. – задумчиво шепнула Металлия. – Возможно, имя - Алмаз - не зря было дано тебе...

-Зря. Я не Алмаз. Я – Тау, брат Куна. – категорично отрезал он.

-Твой сукин сын Кун – не брат тебе! – вспылила Металлия, ну до чего все, кто встречается на ее пути, упертые. – Ты пойдешь со мной! Сейчас же!

-Нет! – взревел Сёгун.

Больше терпеть не было мочи. Он понял план Металлии. Использовать Тау, как наживку исчезнувшему без следа Куну, а затем Тау будет превращен в личного раба Металлии... или, что вероятнее, умерщвлен. Он будет слишком много знать.

-Он не пойдет с тобой. Он мой!

Металлия с трудом сдержалась, что бы не взвизгнуть. Проклятый Сёгун чересчур внезапно подал голос. Не хочется терять Сёгуна из-за мальчишки...

-Сёгун... Я найду тебе другого красивого светловолосого мальчика, не менее холодного. Этот человек нужен мне. И я возьму его. Твоя прихоть не может остановить меня. Я – твоя Повелительница. Не забывайся.

-Не забывай, именно я притащила тебя, хнычущего и жалкого, за собой в этот мир, в это измерение. Я дала тебе надел и Коёда. Благодаря моей милости ты тешишь себя властью, балуя свое “эго”.

-Я это помню. Но помню и твое обещание – не трогать то, на что я укажу, как мое. У меня было одно это условие – и ты согласилась. Я вполне четко при нашей встрече три года назад назвал Тау – МОЁ! Моё единственное желание, другого мне не нужно. Оставь его мне!

-Нет. Сейчас идет игра поважнее твоих ограниченных прихотей. Я создам столь совершенную юму, что ты не отличишь ее от Тау...

-Мне не нужно одно тело. Мне нужен он весь: тело, душа, всё!

-Глупец! Он ненавидит тебя! Что тебе еще надо?

-Ничего... – шепнул Сёгун.

Кимоно сползло с его тела змеиной кожей, взамен ласково обняла черно-серебряная униформа с размашистыми наплечниками, заструились потоки складок черного, как ночь, плаща. Лицо Сёгуна разгладилось, утратив резкость черт пожилого мужчины. Гладко замерцала в свете свеч слегка более смуглая, чем принято, молодая кожа щек, глаза упрямо сверкнули из-под длинной черной челки с прямыми прядями. Узкие губы искривила нехорошая усмешка. Демон принял свой истинный бессмертный облик.

-Зря ты так. – Металлия неохотно признала: рубеж пройден. Верный пес в очередной раз ощерил волчий оскал.

Как же ей надоело вправлять ему мозги...

Самый упрямый демон на ее памяти. И наиболее тесно слитый с человеческим телом, душой, сердцем. Не расторгнуть, не разделить. Досадная ошибка природы, жестокий каприз Мироздания... И ее личная вечная головная боль.

Энергия черноволосого упрямца исключительна, уникальна, без нее удержать Темный Мир энергии будет очень сложно... Тут не до интриг, рада будешь, если все Темное Королевство не рухнет тебе на голову. Покорми-ка всех этих демонов, дай им возможность пользоваться магией, если энергии кот наплакал...

Ничего не остается. Опять придется разыскивать очередное его воплощение, тратить время и силы. Как все глупо, почему она не может взять мощь демона, а самого демона отшвырнуть в Многомерный Хаос, на растерзание временных воронок? Почему все самое необходимое достается невероятными усилиями, и по каплям. Несправедливо!!!

Ладно, если уж демон ускользает, так хоть энергию Кунсайта надо заполучить под полный контроль. И на ней можно будет много сделать. Не столько, как на Демоне Земли, но и Демон Земли не способен на то, на что способен Лорд Стихий.

Металлия вскинула руки в смертельном ударе.

Кунсайт почувствовал жуткий оглушительный всплеск энергии, кормящей Темное Королевство. Его пробил мороз...

В образовавшуюся на долю мига брешь в защите Королевства воровато скользнул тонкий обрывок энергии, разыскивая своего хозяина. Маленький ледяной осколочек, метко нацеленный на одно существо...

Эндимион сражался неистово, не щадя себя, атакуя раз за разом, выматывая своим человеческим упорством.

Металлия была удивлена. Не ожидала такой прыти от давно отошедшего от военных дел демона. Что ж, следующее его воплощение она будет контролировать более внимательно. И никаких блондинов рядом со склонным ко всему светленькому Эндимионом. То потаскушка-Селенити, с которой переспало почти все ее Лунное Королевство, то мальчишка-Алмаз, известная шлюха клана Хойкё. Как-то юмы донесли, что Эндимиона застукали, когда тот строил глазки даже белому коту с дурацкой кличкой - Артемис. Что-то на гормонально-энергетическом уровне у него. Сам чернявый, вот к светлому и тянет... А может, у него со зрением проблемы...

Хотя на боевых качествах это никак не отразилось. Умелый, поганец! В ближнем бою ему нет равных, особенно, если он впадает в “защиту слабых”. Особая беда этого демона – он был создан для Защиты, недаром демона прозвали еще и Щитом. И ведь, лентяй, даже не старается перебороть свои инстинкты, следует им слепо и глупо!..

Плачевно... Для него...

Одно хорошо – он легко и быстро забывает про свои прошлые увлечения, его память проще всех, что Металлия подчищала за свою бытность. Сотрешь – и снова чист, как лист...

Металлия применила несколько несложных обманных приемов, отводя внимание Эндимиона. Он, как всегда, купился... (Слава наивности!)

Но завершить удар до смертельного исхода ей не удалось. Встрял Тау. Он ударил на удивление мощно, масштабно, отшвырнув Металлию к стене. Она больно ударилась лопатками и задом.

Проклятый альбинос! Откуда у него сила?

Тау выпрямился. Обнаженный, величественный, сурово-прекрасный...

Его стройное тело стремительно, как будто опасаясь опоздать, обнял белоснежный китель со сложным узором и объемной отстрочкой.

У Металлии челюсть клацнула как у промахнувшейся акулы.

Ни мрака себе! Темнозвездник... Что он тут делает?! Это не измерение, а винегрет какой-то!

А еще и Эндимион под ногами путается...

Никогда представитель Темной Звезды не может быть в одном измерении с Темным Королевством. Между ними уже очень давно был заключен пакт о непересечении политических и иных путей. Катастрофа, произошедшая чуть более миллиарда лет назад, едва не разрушившая Темное Королевство и Темную Звезду, вынудила их задуматься. Двум скорпионам в одной банке не ужиться. В итоге был заключен этот мерзкий категоричный пакт. Все были довольны...

Что произошло? Кунсайт из Темного Королевства и Алмаз с Темной Звезды... Как могут скреститься две параллели?..

Алмаз стиснул в кулаке холодную кристальную вспышку, изготовившись к броску. Его ладонь жгло. Металлия примирительно хихикнула.

-А что я? Все в порядке! Сказал бы, что с Темной Звезды, я бы и пальцем тебя не коснулась (и сгнил бы ты на этой затхлой планете и в вонючей койке похотливого Эндимиона. Так бы тебе и надо было!). – она выглядела откровенно глупо, и сама понимала это. Но ей надо было время на оценку ситуации.

Внутри нее закипала всепоглощающая ярость.

Да что происходит! Быть причиной краха с таким трудом заключенного пакта ей не хотелось, (хорошая слава о ней пойдет), но уязвленное самолюбие чересчур болезненно сжимало нутро, да и проторчать на этой планете до скончания времен – не лучшая перспектива.

Опять все наперекосяк! За что все это на ее голову? Она не политик, а Хранитель Энергии всего Темного Королевства, этакий генератор в юбке. Почему именно она должна принимать решение?

Эндимион, не менее Металлии удивленный произошедшим, тупо уставился на своего уникального Алмаза, оказавшегося еще более уникальным, чем можно было предположить. О существовании Темной Звезды Эндимион был наслышан, но особо она его не интересовала, как и ее обитатели. Пакт был заключен до официального принятия Эндимиона в сан Принца Земли, а демоническая сущность во время подписания пакта устроила себе разгулку в совершенно другой части Вселенной, и даже, для конспирации, в другой временной плоскости, что бы никто ничего не пронюхал. Эндимион смущенно покраснел. Он ОЧЕНЬ надеялся, что никто и никогда не вспомнит о неких чудачествах одной планетки с забавным именем Пирр...

Проявивший себя Алмаз нравился ему чуть поменьше обычного, но, тем не менее, нравился. С Силой, без Силы – он был и остается самым красивым и светлым существом из тех, которых знал Эндимион. А уж эти совершенно осветлившиеся до платинового состояния прядки волос, соблазнительно обрамляющие его худенькое родное личико...

В глазах Эндимиона заплясали алчные звездочки...

Алмаз, почувствовав энергию, которую ненавидел всей душой, сменил линию удара и вспышка впилась в Эндимиона, а не в Металлию.

Эндимион, обжегшись, подскочил, дрыгая ногами, и потирая обоженный бок. Алмаз чуть-чуть промазал, иначе Эндимион, вернее нынешнее его физическое воплощение, об очередном потомстве могло и не мечтать.

-Эй, эй! Алмаз, ты чего?! – взвизгнул ошалевший Эндимион, при этом на миг вспомнив золотоволосую девчонку с огромными глазищами, истошно орущую по любому поводу.

-Мне надоело, что ты смотришь на меня, как на свою собственность! Я не Алмаз! Я – Тау!

Удар Металлии был неожиданным и стремительным, как бросок маленькой змейки. Глаза Алмаза распахнулись в болезненном взмахе ресниц, тело дрогнуло, потеряв точку опоры...

Эндимион обхватил его, прижимая к себе, защищая, оберегая... В черном плаще зияла огромная, с бейсбольный мяч, обоженная рана. Противно пахло паленой кожей и тканью.

Металлия только глазами хлопала. Чертов демон, никак не успокоится. Дай ему малейший шанс, он бы прямо сейчас вскарабкался на блондинчика. Похотливый развратный земной дух...

Что он таким не был в ее постели?!!..

Алмаз смотрел на тело Эндимиона с гримасой презрения.