Я люблю моего учителя, все знают об этом. Я не боюсь ни презрения, ни смеха – я горжусь, что выбрал лучшего из когда-либо рождавшихся во всех мирах. Кто сильнее его, кто красивее и постояннее? Кунсайто-сама всегда берет то, что хочет. Я счастлив, что однажды он захотел меня.

Я всегда был эгоистом. Какое забавное слово… Это значит, что все мое будет только моим, чем бы оно ни было: мои вещи принадлежат только мне, моя боль останется только моей, мои слезы упадут только на мои руки, мое задание могу выполнить только я, у моего учителя может быть только один ученик. И все это не потому, что я так хочу, хотя и поэтому тоже, – иначе быть не может. Маленький закон вселенной, для меня одного. И это значит, что только для меня одного чистота Кунсайто-сама.

Я не знаю, кто и когда придумал белые перчатки, символ чьей-то чистоты. Чистые руки, на которых нет ничего – ни обычной грязи, ни капельки крови… Холодные руки, не способные к ласке. Холодная фальшь, не имеющая ничего общего с истинным холодом.

Чистота учителя не имеет никакого отношения к фальшивой и лицемерной чистоте белых перчаток. Нет, это чистота рук, по локти погружавшихся в кровь, чистота помыслов, изобретавших обманные комбинации придворных интриг, чистота того, кто никогда не лицемерит, предпочитая совсем не чувствовать, чем показывать ложные чувства. Чистота ослепительных льдов и нетронутого снега. Чистота, удержавшая меня в шаге от безумия, остановившая меня, когда я готов был рухнуть в пропасть ненависти и грязи, поймавшая и запершая силу, имевшую все шансы спалить меня. Среди людей существует представление о демонах как о диких кровожадных зверях, безумных и яростных, жаждущих лишь убивать, убивать, убивать… Я едва не стал таким. Кунсайто-сама удержал меня, научив контролировать огонь моей крови хотя бы частично. Я люблю кровь, я яростен и импульсивен, но не безумен. Глупые люди, большинство из них не догадывается, что белые перчатки страшнее клыков, выдирающих куски мяса из еще живого тела.

Кунсайто-сама научил меня этому. А еще он научил меня забывать о ранах едва ли не быстрее, чем я получаю их, но всегда помнить, кто их нанес. После я сам понял кое-что другое: о своих ранах забыть легче всего. Когда ранен мой учитель, я готов уничтожить солнце и луну лишь за то, что они видели это и не отомстили. Рана на любимом остается в моей памяти еще долго после того, как исчезает последний ее след.

Кунсайто-сама научил меня слову “приказ”. Приказы всегда окружают каждого в Темном Королевстве. Воля того, кто, брезгливо не желая пачкать свои белейшие перчатки, заставляет тебя выполнять его поручения. Учитель кропотливо вбивал в меня ту простую истину, что одиночка обречен на гибель, а это значит, что надо выполнять чужие приказы и ползти вверх, чтобы затем другие выполняли твои. И то, и другое одинаково трудно дается мне. Я рожден не для того, чтобы выполнять чужие прихоти ради совершенно параллельных мне целей, но и спихивать задания на низших, которые это провалят… Мое задание могу выполнить только я! И далеко не сразу я понял, что сам могу провалиться. Любой должен быть чист, но не внешне, как белые перчатки, а изнутри, как заключенные в них руки, не важно, какого они цвета. Чист – значит честен с собой и не имеет сомнений. Знать все о себе и четко формулировать свои отношения с миром и его частицами. Моими неясными, путанными и чужими мне самому сомнениями был мой собственный учитель.

Однажды я заметил, что стал сбиваться во время учебных катов, когда учитель в конце каждой недели проверял мои успехи. Когда я делал все один, мне удавалось достигать почти идеала, но стоило мне предстать перед Кунсайто-сама, увидеть его следящие за мной глаза, почувствовать его внимание на своей коже… Голова сама поворачивалась к учителю, я пропускал удары и снова смотрел на него, чтобы увидеть его реакцию и еще больше отчаяться.

Мне показалось, что движение изменилось. Да, кулон остановился и плавно упал в подставленную смуглую ладонь, спрятавшись за заборчиком пальцев. Ладонь потянулась ко мне, раскрываясь. Завороженный, я потянулся за кулоном, сделав пару зачарованных шагов вперед. Моя рука вздрогнула, опустившись на золотую цепочку. Только тут я понял, что произошло, и испугался этой ладони. Я действительно ухитрился забыть, где и главное с кем нахожусь и не узнал даже ладони, ведь я ни разу не видел ее без белой перчатки. Я вскинул глаза, ожидая справедливого и жестокого наказания, ведь наверняка учитель не раз звал меня, а я не слышал его. Разве может демон-воин так отвлекаться? Это может стоить ему не только жизни.

Учитель серьезно смотрел на меня задумчиво и без гнева. Мелькнула спасительная мысль: Кунсайто-сама испробовал на мне какое-то новое заклятье! Но тот, кто не может точно знать, направляли ли на него магию, тоже не становится демоном-воином, он становится трупом. Надежды не было, я был отчаянно виноват. Учитель должен был меня наказать. Понимая свои промахи, я все же не смог избежать еще одного: я стоял также близко, застыв и не убирая руки.

Учитель вдруг еле заметно усмехнулся и слегка кивнул. Он разрешал мне забрать кулон? Я не поверил и не осмелился проверить. И тогда учитель вновь отпустил его на всю длину цепочки и сам надел ее на меня – не расстегивая, позволяя тонким звеньям касаться моей головы.

– Кунсайто-сама…

Я сам не знал, что хотел сказать ему, но он знал. И сказал то, что заставило меня ожить:

– Тебе идет золото, оно похоже на твои волосы.

Его пальцы, такие непривычные без обжигающей белизны перчаток, коснулись моих волос, опуская застрявшую цепочку. Я покраснел, вспомнив, как они выглядят после тренировок, неудивительно, что цепочка не опускалась сама… Мелькнула мысль – “о, Металия, о чем я думаю?!”

В тот день в своей комнате, сжимая в кулаке подарок учителя, я впервые понял, кому единственному будет принадлежать моя верность. И мои сомнения ушли, растворившись в подаренной мне частичке чистоты.

Я был совсем ребенком. Много позже Кунсайто-сама открыл мне, что кроме приказов, явных или завуалированных, есть другие слова. Слово “нужен” меняет свой смысл и запах, если выпадает не из белой перчатки “нужна его голова”, а из чистой руки “ты нужен мне”. А еще “навсегда”, “ты мой”, “вера”, и то, которое казалось таким пошлым и смешным, но в уютной темноте ставшее сладкой болью – “люблю”. Даже непроизнесенное, оно умеет сиять и звучать в глазах.

Мы прокляты, все мы, живущие в Темном Королевстве. Не потому ли здесь так любят белые перчатки? Этот способ маскировки, от слова “маска”... Все стремятся закрыться, не верят даже себе, боятся и презирают любые сильные чувства, а особенно какую-либо привязанность. Рукопожатие временных партнеров – соприкосновение не теплой плоти, а холодной ткани. Как противоестественны для них наше доверие, взаимное тепло… Мы никогда не предадим друг друга, и это не понимают и боятся. Мы слишком близки, и это опасно для нас обоих. Слишком нежная эта роза для мертвого сада.

Иногда, когда служба заставляет меня расставаться с учителем, я просыпаюсь в пустой постели в холодном поту. Мне снится, что Кунсайто-сама оставил меня. Я точно знаю, как поступлю тогда, учитель дал мне понять, что любые сомнения ведут к промаху. Если Кунсайто-сама оставит меня, я продолжу служить ему, не требуя ничего взамен, ведь смерть – это слабость, а Кунсайто-сама учил меня быть сильным. Я уйду лишь тогда, когда отчетливо пойму, что абсолютно не нужен ему, тогда мне действительно незачем будет жить.