1

За окном мелькали деревья и дорожные знаки. В новенькой серебристой «Тойоте» ехали в дальнее поместье господин Цвиркулава и его сын Зойсайт. Стояли последние дни июня, был полдень, и невыносимая жара сводила мальчика с ума. Он с радостью взорвал бы Солнце, лишь бы где-нибудь подальше, чтобы волна тепла от взрыва его не коснулась. Отец водил плохо, и Зойсайта укачивало. Все вместе, и он чувствовал себя отвратительно.

— Ты должен гордиться тем, что Кунсайто-сама взялся тебя обучать, – говорил господин Цвиркулава. – Мало того, что твое образование влетит мне в копеечку, мне еще пришлось унижаться и упрашивать, потому что последние шесть лет он не брал новых учеников. А он все-таки лучший учитель в Японии. Ты меня вообще слушаешь?..

Зойсайт сидел рядом с отцом, откинувшись в кресле и полуприкрыв глаза. Легкой дремой он надеялся подавить тошноту и без эксцессов добраться до места назначения. Постоянная болтовня отца раздражала его чуть ли не хуже, чем солнце. Он ничего не ответил.

Мальчику хорошо понятно было, что от него хотят избавиться. Мать Зойсайта, Сесиль Мориа, была первой женой Юно Цвиркулавы. Красавица-француженка, она всегда обращала на себя внимание мужчин. Холодность же мужа развила в ней природную ветреность, и часто во время семейных ссор, которым маленький Зойсайт был невольный свидетель, господин Цвиркулава ругал жену мразью и потаскухой. Они скоро развелись, и мальчик остался с матерью. А три месяца назад она умерла, и власти передали опеку над ним отцу.

Зойсайт был сильно похож на мать. Такие же огненно-рыжие волосы, большие, зеленые глаза, которые он так же, по-кошачьи щурил, отчего казался старше своих лет. Легкая улыбка, с которой Зойсайт не расставался надолго, добавляла в его портрет циничности. Он унаследовал от матери и многие черты характера: немногословность, сильно развитую интуицию, переменчивость настроений и огненное сердце, желание пылать любовью.

Может быть, именно поэтому господин Цвиркулава недолюбливал сына, не понимал его и не хотел понимать. А мачеха так просто ненавидела. Ей почему-то казалось, что мальчик вечно зол и недоволен. И как-то совсем госпожа Цвиркулава не хотела подумать, что смерть матери была ударом для Зойсайта и угрюмый вид – всего лишь отражение его страдания. Именно по ее настоянию мальчику нашли учителя, который за деньги возьмет Зойсайта в свой дом и станет ему и семьей, и школой. К нему и ехали сейчас господин Цвиркулава с сыном.

Дорога тянулась бесконечно долго и напоминала медленную пытку. Однообразные пейзажи угнетали скупостью красок, а вечное, тяжелое, ядерное солнце варило воздух и жалило кожу. Когда вдалеке показалась кромка леса, Зойсайт испытал облегчение: это значит, они почти приехали.

2.

Загородный дом учителя Кунсайта был причудой архитектуры. Балкончики, лестницы, статуи, башенки, узорные карнизы и цветные стекла в арочных окнах делали его сказочным. Везде царили аккуратность и порядок: дорожки чисто выметены, клумбы ухожены, а ограды и скамейки блестели на солнце так, будто их только что покрасили.

Хозяин заставил себя некоторое время подождать, а когда спустился, то с ним была большая черная собака. Учитель был высок и хорошо сложен. Светлые, совсем белые волосы лились на спину, темно-синее кимоно выгодно оттеняло бледную кожу. Но холодный, кристальный взгляд серых со сталью глаз делал красивые, правильные черты лица почти страшными. Он не понравился Зойсайту, а еще меньше – чудовищных размеров доберман, который сопровождал хозяина.

— Здравствуйте, господин Кунсайто-сенсей, – заискивая, пропищал Цвиркулава и не был удостоен ответа. Движением руки учитель велел ему убираться. Глубоко оскорбленный, но счастливый избавлению от проблемного сына, Юно Цвиркулава поспешно уехал.

Мальчик и мужчина долго смотрели друг на друга, и обоих удивляла нечитаемость, закрытость их взглядов.

— Идем за мной, – сказал наконец учитель, повернулся и направился к дому. А пес остался стоять на месте. Нацепив на плечи небольшой рюкзак, Зойсайт не двигался и опасливо смотрел на собаку.

— Ты простоишь там целую жизнь, если ты трус, – бросил Кунсайт, на пороге обернувшись. Мысленно приготовившись защищаться, мальчик направился к дому. К его удивлению, пес и не подумал рычать или кусаться, и вообще не изменил своей позы ни на градус. Не дойдя пяти шагов до каменных каскадов порога, Зойсайт обернулся: доберман, имя которого, как потом узнал мальчик, – Сигма, по-прежнему стоял на месте и смотрел куда-то на кованые ворота. «Что за...» – шепнул Зой, раскрывая глаза шире от нервного удивления. Какая-то кислая тревога закралась в сердце. Сначала незаметно, а потом все сильнее, она станет травить хрупкое спокойствие детства, нарушая равновесия и размножая подозрительность.

3.

Комнаты в доме были просторные, потолки высокие, а стены изысканно расписаны. Картины изображали в основном пейзажи, но впоследствии Зойсайт нашел и портрет женщины во весь рост. Бредовая ли фантазия больного художника, уникальная ли находка его, но кроваво-алые, длинные волосы красавицы лились горящими струями закатного ручья, любовно обнимая нежный изгиб плеч, стекая на тяжелую, полную грудь. Словно живые, смотрели и гипнотизировали красные, беспощадные глаза. Она, казалось, вот-вот выйдет из стены и станет рядом. Зой полчаса оставался в комнате, с каким-то мазохизмом наслаждаясь грозным ее видом, с какой-то странной радостью ощущая свою недосягаемость.

Из мебели было только самое необходимое, а так – практически пусто. Анфилада безмолвных, безжизненных зал была царствием проникновенного, осязаемого пространства. Дом был такой же странный, как и хозяин и собака.

Комната Зойсайта находилась на восточной стороне. Два огромных арочных окна открывали вид на вишневый и розовый сад, а дверь между ними вела на широкий, полукругом, балкон. Две чугунные скамейки и небольшой столик составляли богатую, по сравнению с остальным домом, обстановку террасы. Внутри же – спартанский минимализм: матрац на полу, письменный стол и табурет у одного из окон, а в углу – маленькая тумбочка, куда мальчик сложил все свои вещи. На столе уже лежали две книги, как оказалось, исторического плана, но так как учитель сказал, что до конца дня Зойсайт может быть свободен, а занятия начнутся только завтра, то мальчик даже не стал их открывать.

Вместо этого он направился в сад. Мальчик долго бродил по песочным дорожкам, вдыхая свежий воздух и с ним – сладостный, вязкий аромат роз. Колючие кусты сильно наседали на дорожки, и время от времени рыжие колечки волос мальчика цеплялись за шипы. Зойсайт вздрагивал, оборачивался, морщился от мелкого, раздражавшего неудобства. Дергаясь, он беспорядочно смотрел то направо, то налево, попадая взглядом на причудливые формы растений. Тут его богатое воображение быстро преобразовывало ветки и листья в рога, копыта, корявые фигурки, провалы глаз и много во что еще. Концентрируясь, он понимал, что все это иллюзии, но маленькие уколы страха порасцарапали ему настроение. Должно быть, это было начало ипохондрии, но ему все казалось, что деревья и кусты смотрят на него и чего-то ждут. Зойсайт впервые понял в саду, что ему страшно и неуютно здесь. Несколько минут мальчик стоял в растерянности, но потом, как свойственно людям, махнул рукой на свои подозрения, что нашептывала ему его чувствительная интуиция, и, в разладе с собой, направился, куда глаза глядят.

Он гулял, не запоминая дороги и не предполагая, что может заблудиться. Вдруг перед ним возник бассейн, довольно большой, в форме полумесяца. Он был глубок, и дна не было видно. На той стороне стояла чугунная, повторявшая рисунок скамеек беседка, а по бортикам лежала красная, пятнистая треугольная плитка. «Место дьявола», – подумал Зойсайт с зарождавшимся трепетом в душе.

Он просидел возле воды до вечера, не заметив его прихода. Мальчик очнулся только тогда, когда сумерки были уже кобальтово-синие. Зойсайт решил побыстрее вернуться, опасаясь, что учитель его ищет и ему попадет за долгое отсутствие. Но едва он повернулся – понял, что не знает дороги. И деревья, показалось, зашелестели в предвкушении ночи, когда можно будет расправиться с ним. Мальчик запаниковал и бросился идти наугад, лишь бы только не стоять в этом зловещем и страшном саду.

Темнело, а он так и не нашел дороги. Перспектива провести ночь среди хищных вишен внушала ему ужас. Зойсайт устал, и брел уже медленно, и не смотрел вперед. Так, к своему неописуемому счастью, он врезался в учителя.

— Долго ты собирался ходить кругами? – насмешливо спросил Кунсайт.

Мальчик был слишком рад, чтобы обижаться на тон, а потому только извинился.

— Идем ужинать.

4.

На большом подоконнике в столовой, скрестив лапы и положив на них голову, лежал Сигма. Когда вошел Зой, пес бросил ему такой осмысленный, человеческий взгляд, что мальчику стало страшно. «Дурак», – сказал Сигма.

— А? Что? – испугался Зой.

Учитель внимательно смотрел на него.

— Он что, разговаривает? – подрагивавшим голосом спросил мальчик, указывая в сторону Сигмы.

— Со мной – нет, – ответил Кунсайт.

«Вот черт, – подумал Зойсайт, приноравливаясь к мысли, что фантазия его разбушевалась. – Ну и собака!»

На ужин была рисовая каша, причем совсем немного. Но и у Зойсайта, и у учителя, и у Сигмы были одинаковые порции, а высшего сорта рис, умело приготовленный, просто таял во рту. Видно было, что не из жадности и болезненной экономии, а в каких-то одному ему ведомых, быть может, воспитательных целях, Кунсайт ограничил мальчика в еде. Это очень нетрудно понять, если в течение последних двух месяцев тебя кормили один раз в день, отдельно ото всех, прошлогодним картофелем и несвежими лепешками. Зойсайт немного не наелся, зато настроение у него поднялось. Он хотел было помочь убрать со стола и помыть посуду, но учитель отправил его спать.

Согревшись в блаженстве теплых струй воды в душе, он укутался в полотенце и сел за стол полистать книги. Но глаза слипались, сказывалась усталость, и сама справедливость звала Зойсайта лечь на матрац и отдаться в объятия Морфея. Он не стал с ней бороться.

5.

Следующий день положил начало самому интересному, яркому и страшному периоду в жизни Зойсайта. Это было то время, когда он парил на высоте всех своих возможностей, чувствовал каждый нерв своей души, это было то единственное время в его жизни, когда он по-настоящему был счастлив и страдал.

Каждый день утром учитель будил его. Зойсайт любил поспать и вставал всегда неохотно. Но все равно утро было самым прекрасным временем. Свежие булки и чай с молоком на завтрак. Разноцветное солнце в столовой, заливавшееся через эти полусказочные окна. День всегда начинался с хорошего настроения.

Сами занятия были золотым временем. Учитель знал все на свете и говорил замечательно. Кунсайто-сенсей обладал редким даром красноречия, которое позволяло ему обходиться без наглядных пособий, даже когда он рассказывал о творениях великих художников. Зой словно растворялся в живых, изменчивых, истинных словах, мгновенно запоминая все наизусть, не прилагая никаких усилий для этого. Кроме того, мальчику позавидовали бы все школьники и студенты мира: ему не доставалось домашних заданий, он вообще не занимался самостоятельно. Предметы чередовались методом абракадабра, и после истории архитектуры Кунсайт запросто мог начать объяснять генетические законы, а потом спонтанно переключиться на экономику, или психологию, или социологию. И все это в равной степени хорошо удавалось сенсею.

Но, когда учитель уходил, в комнату вползали подозрительность и страх, как будто заканчивалось действие некоего спасительного заклинания, что берегло от всех волнений, когда сенсей был рядом.

Многое было непонятно, и это раздражало Зойсайта. Ну во-первых, в доме практически отсутствовала мебель, не было ни телефонов, ни компьютера, ни телевизора, ни вообще какой-либо техники. Ни разу не появлялся учитель с сотовым. Не приходили письма. Как он связывался с внешним миром?

Потом, откуда появляются продукты? Никто не прибывает в далекую усадьбу, но и учитель никогда не уезжает. Ладно, рис, картофель... Но хлеб? Он сам его печет? Не чувствовался аромат выпечки, ни разу не застал Зой Кунсайта в фартуке на кухне. Да учитель вообще как будто испарялся после занятий! Как ни пытайся потом найти его, - безрезультатно.

В-третьих, непонятен был и сам сенсей. Была ли у него семья? Друзья? Что вообще он делал, пока не было Зойсайта?

«Не знаю», – отворачиваясь от самого себя (ибо это он задавал все эти вопросы), думал мальчик. Он подсознательно чувствовал. что не получит никаких ответов, а только разворошит и без того злобно шипящее подозрение. Избегая рассуждений и логики, мальчик, однако, не мог избегнуть ощущений и видений, а порою и галлюцинаций.

Мелодия. Жуткая, фальшивая, гнетущая, вроде старой шарманки, или надрывающейся скрипки, а может быть, даже и фортепиано. Она не оставляла Зойсайта одного: то есть во время занятий, когда мальчик и так был не один, она не появлялась, но стоило только захлопнуться двери за учителем, как мелодия тут же начинала лезть в уши. Повернешься – примолкнет, чуть расслабишься – опять лезет. Стыдно сказать сенсею.

А тут еще этот сад... Нет, ну выйди на балкон, посмотри туда – вишни зовут, манят, они как будто живые... Уйди, спрячься, ляг, закрой глаза... Можешь убегать сколько угодно. Но ты все равно посмотришь в окно, и они будут там. И ты будешь держаться рукой за перила террасы, чтобы не пойти туда и не сгинуть в неизбежности.

Отношения с Сигмой не складывались совершенно. Тишайший ужас охватывал Зойсайта, если ему приходилось пересекаться с собакой, потому что с некоторых пор пес стал баловаться, кусая мальчика за ноги. Так как учитель совершенно не терпел жалоб и никогда не выказывал неудовольствия собаке, мальчику приходилось спасаться самостоятельно. Единственно возможно было убегать, причем убегать нужно было очень быстро, потом ловко и высоко забираться на дерево и долго-долго там сидеть, пока Сигме не надоедало караулить внизу. Иногда Зой проходил свободно, не тронутый даже вниманием собаки. А иногда доберман появлялся как из-под земли и набрасывался с силой десяти церберов. Борьба за жизнь стала привычным физическим упражнением, и потому мальчик всегда был начеку, нет ли где Сигмы. Постоянный стресс как забивал гвозди в крышку гроба: никуда не денешься. Это не прошло даром для психики мальчика.

Такие были вечера. Ночь приносила с собою сон, а сон – облегчение. Утром приходил учитель, и все тревоги исчезали. Иногда Зой задумывался над этим и тогда заключал, что терпит все только ради Кунсайта, ради нового дня – новой дозы наркотика общения. Мальчик был в восторге от своего учителя, смотрел на него снизу вверх, с неподдельным уважением, временами переходящим в обожание. За своей безграничной симпатией Зой не замечал, что взгляд Кунсайта все время одинаково равнодушен и что сам учитель никогда не увлечен своими рассказами. Это странная особенность не была в поле зрения мальчика, хотя все остальное виделось таинственным и враждебным, – забавный парадокс. Общение с Кунсайтом меняло его даже внешне: он широко открывал свои ясные, зеленые глаза и белозубо улыбался, из переросшего скептика превращаясь в чистого ангела, открытого и беззащитного.

Однажды между ними произошел такой разговор:

— Расскажи о себе, как ты жил прежде, – попросил Кунсайт, никогда до этого вообще не интересовавшийся тем, что есть Зойсайт.

— Ну, что обо мне можно рассказать, – с каким-то заигрыванием начал мальчик. – Учился в школе, учился плохо, в семье разлад, потом родители развелись, я остался с матерью. Она умерла четыре месяца назад, и меня доставили к отцу. А он – сюда.

— А почему развелись родители? – спросил учитель, чувствуя болящую язву.

— Потому что отец не ценил ее и не понимал. Он ее не стоил, – мальчик рассказывал с трогательной дрожью в голосе, но Кунсайт все оставался холодным, и Зойсайт все не замечал и, думая, что доверяется другу, откровенничал все более и более. – Она хотела одно в жизни – любить… Нежности, понимания… А все, что ей предлагал отец, – это оплаченные счета за горячую воду и постоянное наличие колбасы в холодильнике. Она не могла так жить, металась, искала, верила, обманывалась, расстраивалась, страдала, рассказывала все отцу, они ссорились, ругались и иногда даже дрались. Потом она снова находила какого-то необыкновенного, и все начиналось опять. Она готова была верить каждому, свободная до безумия, до глупости, подцепила СПИД и... – Зой осекся.

— А что отец?

— Он меня ненавидит. И Хотару, его новая жена, уродина и ограниченная женщина, меня ненавидит. Они привезли меня сюда, лишь бы только отвязаться. Я им в их благополучной жизни стоял поперек горла... Не знаю, как отцу, но ей – точно. Она каждый день говорила ему, чтобы он избавился от меня, отдал в интернат, учителю или просто убил, она говорила всегда ночью и думала, что я не слышу. И еще она думала, что если она мне каждый день улыбается, то у меня нет возможности осознавать, как она меня ненавидит. А так тошно смотреть в это лживое лицо... Я его родной сын, а он так подло поступает со мной... – последнюю фразу Зой сказал с обидой и уже как будто сам себе.

— Ты неблагодарный, – ответил учитель и ушел.

Мальчика это повергло в смятение: «За что же я должен быть благодарен, если меня всю жизнь обижали и ненавидели? Тоже мне христианское смирение!» Однако его расстроило то, что учитель, кажется, был им недоволен. В тишине ему снова послышались звуки гнетущей фальшивой мелодии, и стало тоскливо-тоскливо.

6.

Некоторое время после этого, днем, когда занятия еще не закончились, Зойсайт позволил себе поинтересоваться:

— Кунсайто-сама, скажите, а почему в доме так мало мебели и нет ни одного телефона?

— Потому что я практически не живу здесь.

— А где же тогда вы живете? – хлопая ресницами, спросил мальчик.

— У этого дома есть еще и подземная часть, не только эта, на которой ты живешь, – Кунсайт намеренно интриговал Зойсайта. Он ждал этого вопроса, он знал, что мальчик непременно задаст его.

— П-п-подземная? – запинаясь, заинтересовался Зой. – А можно на нее посмотреть?

— А ты хочешь? – подогревая наивное любопытство юности, ответил сенсей.

— Конечно хочу! – выкрикнул мальчик.

— Ну пойдем тогда, – такого раньше не было, чтобы учитель прерывал занятия на середине. Попискивая внутри от радости, Зой последовал за ним.

Они вышли на улицу и направились в сторону сада. Мальчик старательно запоминал дорогу, чтобы не повторить ошибки первого дня. Два поворота направо, прямо на развилке возле куста белой розы с пауком, десять минут шли в гору, неизвестно откуда появившуюся: Зойсайту всегда казалось, что местность здесь равнинная, – и вот перед ними дверь, вделанная примерно под сорок пять градусов к горизонту прямо в землю.

Дверь скрывала за собой ступеньки, ведущие на небольшую площадку. Спустившись, Зойсайт увидел на стене в металлических держателях два факела. Один учитель вытащил и зажег.

— Там нет электричества, – произнес он тихо и улыбнулся. Его лицо приняло дьявольское выражение, но мальчик не обратил внимания. Проснувшийся бесенок жаждал, требовал приключений и был по-детски нетерпелив.

Прямо перед ними была вторая дверь, дубовая, массивная, вся в паутине. Она странно легко распахнулась, повинуясь руке Кунсайта. За ней начиналась винтовая лестница. Привычно уже учитель сказал:

— Следуй за мной.

Они спускались долго, невозможно долго, у мальчика начинала кружиться голова. Наконец они вышли в широкий, сводчатый проем, исчезающий вдали в темноте. Зойсайту стало страшно, и, будто чувствуя его настроение, учитель взял его за руку. «А-а-ай... Какая нежная у него ладонь», – с волнением подумал мальчик. Теперь хорошо, ничего не надо бояться.

Они направились вдоль коридора. Не похоже было, чтобы здесь кто-то жил: попахивало сыростью, кругом пыль и паутина и гробовая тишина. Но разве же теперь вспомнишь, с чего все началось? Зой шел рядом с учителем, таким хорошим и добрым, таким внимательным. Сенсей держит его за руку... Надо сказать, что некоторое время мальчик вообще не смотрел по сторонам и не думал, где он идет.

Его вывело из оцепенения появление бокового хода, зияющего чернотой. Зой пискнул и прижался к учителю. На лице Кунсайта, среди жутковатых, ползающих теней, снова появилась улыбка.

— Нам пока прямо, – сжимая руку мальчика, шепнул он.

Скоро опять появились ступеньки, только теперь они вели вверх. Поднялись.

— Аккуратнее, – сказал Кунсайт, – здесь вода. Там и вправду был какой-то подземный водоем; в нем тоже было что-то странное, непонятное, но Зойсайт никак не мог догадаться, что. Обогнув озеро, учитель с мальчиком попали в новый темный коридор.

— Уже недолго, потерпи еще чуть-чуть, – шептал мальчику на ухо сенсей, и его дыхание щекотало Зойсайту кожу, а белые волосы попадали на лицо. Словно заколдованный, он повторял слова Кунсайта: «Чуть-чуть... Чуть-чуть...»

И вот они добрались.

— Это моя спальня, – сказал учитель, проходя в боковой проем.

При первом взгляде в неровном свете видно было, что зала круглая. Кунсайт прошелся по периметру, зажигая прикрепленные к стенам факелы, и вот помещение все озарилось животным, мерцающим светом. В центре спальни была большая кровать, тоже круглая, застеленная чистыми черными простынями. Валялись маленькие подушки, от которых хорошо пахло, и эта чистота вообще не вязалась с пыльностью и грязью подземелья.

Помимо той, из которой они попали сюда, в комнате было еще три двери. Учитель объяснил, что одна из них ведет на кухню, другая в ванную, а куда выходит третья – это был секрет. Еще между двумя факелами был бар, откуда учитель вытащил два бокала и бутылку вина. Неловкие попытки отказаться закончились безрезультатно: Кунсайт пустил в ход свой дар убеждения. Горький вкус вина жег небо, но становилось спокойнее и спокойнее. Зойсайт быстро опьянел и, разговаривая, стал мурлыкать. Когда мальчик плюхнулся на кровать, она вся задрожала и заходила ходуном. Зой испугался, вскочил и отлетел метра на три в сторону. Раздался звонкий смех учителя. Он притянул мальчика, усадил его обратно и, положив его ладонь на поверхность, надавил своей рукой. Чувствовалось какое-то упругое движение. «Внутри вода, – шепнул учитель. – Запомни это ощущение».

Они отправились смотреть ванную. Она была непривычно большая и, так же, как и спальня, круглая. На полу и на стенах лежала красивая, мутного стекла, плитка. Мальчик увидел большую полусферу, врезанную в пол, в которой с двух стороны были укреплены грандиозного размера краны. Учитель открыл один из них, и бесшумно полилась вода. Зойсайт сунул руку и установил, что вода была ледяная. «А второй, наверное, – горячая?» – смеясь, предположил он. – «Нет, второй, – чтобы быстрее набирать», – ответил учитель. Прочие необходимые условия санузла находились за небольшой перегородкой, под полуарочным сводом, видимо, чтобы не портить вид ванной.

Вернувшись в спальню, мальчик споткнулся и упал. Тут его глазам предстало небольшое, кубического плана углубление в стене. С полочкой. «А зачем это?» – обернувшись, спросил он у сенсея.

Кунсайт подошел, опустился рядом на колени, заглянул мальчику в глаза и, широко улыбаясь, ответил:

— Ты скоро узнаешь.

И тут учитель сильно ударил Зойсайта по голове. Тот мгновенно потерял сознание.

7.

Когда мальчик пришел в себя, то не сразу понял это. Кругом царствовала обнимающая, абсолютная темнота. Голова раздражительно болела. Зойсайт издал какой-то непередаваемый звук, вполне соответствовавший его состоянию. Мальчик подсознательно все ждал, когда же глаза привыкнут к темноте и станет видно... его комнату. «А где я?» – он мгновенно широко открыл глаза, как обычно делают люди, когда утром понимают, что проспали на работу. Тьма водопадом ворвалась в его сознание, глаз не встретил ни одного лучика света. Зойсайт метнулся, и все под ним заколыхалось. Он испугался, страх сковал его, и он остался покачиваться на шелковых волнах.

Минуту спустя ему удалось расслабиться. «Ч-что такое?.. Я сплю или нет?.. Почему ничего не видно?.. » – вопросы вставали один за другим, как строгие стражники, застигнувшие незадачливого вора в богатом поместье. Зойсайт стал щуриться, мучая в темноте свои глаза, но все было черное, гибельное, обреченное. Вдруг в подсознании всплыл образ учителя, светлого, доброго, спасителя. «Сенсей...» – протягивая к нему руки, прошептал Зой. Но вот вспомнились и черная роза с пауком, и дверь, и ступеньки, и нежные ладони, и коридоры, и вино, и ванная, и полочка, и все... Мальчик сморщился... «Вчера мы были в подземелье, там выемка в стене... Я спросил, зачем она нужна... А он посмотрел мне в глаза, сказал что-то... что... что он сказал? черт, не помню... ничего не помню... Так... Я сплю? – тут Зой перевернулся набок и снова поплыл на волнах. «Запомни это ощущение», – сказал, расплываясь, учитель. – Ми-минуточку... Я, что же, в подземелье?» Неожиданная догадка разрешилась физически ощутимым, напряженным страхом. Зой задышал чаще, и звук собственных выдохов казался ему чужим и незнакомым. Как бывало и прежде, когда он сильно волновался, он ощутил пульсирование крови в кончиках пальцев.

— Сенсей!.. – закричал Зойсайт отчаянно, зажмурившись. Проворное, хитрое эхо взорвало голос, и тысячи осколков, ускоренные ударной волной, возникали и врезались в запрокинутую, беззащитную голову. Ответа не последовало. Зой приходил в себя минут пятнадцать, то сдерживая дыхание, то ненасытно пыхтя, открывая и закрывая глаза.

«Я лежу на кровати, значит, нужно просто встать и уйти отсюда», – успокаивал себя мальчик. «Встаем, вот, вот, так...» – мыслью он сопровождал каждое свое движение, и вроде как становилось легче. Только что ему удалось встать, как он в одно мгновение услышал противный металлический скрип и ощутил тяжесть на ноге. Зойсайт кинулся ощупывать ногу. «Мама... Да это же цепь!», – мальчик скорее удивился, не поняв сперва, что этой цепью он прикован намертво. С усилием передвигая ногу, Зой добрался до стены. Он пошел вдоль нее, и скоро нащупал проем. Не задумываясь, какой это из четырех, мальчик вошел внутрь него. Здесь он босыми стопами ощутил плитку. «Ванная, – мелькнуло у него, – не сюда». Он стал возвращаться, но, плохо ориентируясь в темноте, пошел неверно и проскочил мимо двери. Еще немного и цепь ударилась о ванную, так загрохотав, что и на страшном суде не было страшнее. Смертельно напуганный, мальчик не мог устоять и опустился на пол. Прерывисто дыша, он уставился во мрак, не желая ничего понимать. «Что же это такое происходит? Может, я сплю?» – подумал кто-то чужой вместо Зоя. Полчаса сидя недвижим, он как будто впал в транс, не сумев справиться с потрясением. «Сплю, конечно же, сплю... сплю... Отчего же так темно, темно? Я хочу света, света... света... Сплю...» – у него самого в голове зародилось эхо, которое, как бы ощупывая слова, являлось единственным признаком мысли и жизни.

Наконец стало чуть легче, и мальчик стал вспоминать, как устроено подземелье. Все, что предоставляла память, было подернуто какой-то легкой дымкой, в общем-то терпимой, то есть позволявшей разглядеть образы, но голова болела смертельно. Сказывалось и вино, выпитое накануне, и ужас перед темнотой, и грохот цепи о ванную. Зой протянул руку, по счастью, быстро нащупав кран, и, кое-как сообразив, выбрался обратно в спальню.

Решив не сдаваться, он продолжил перемещаться вдоль стены. Руками он натыкался то на факелы, то на странные выемки между камней. Зой ломал ногти и стесывал кожу на пальцах. Потом почувствовал дверцы бара. «Все верно, все хорошо», – говорил он себе, радуясь, что подавшаяся рукам форма вызвала воспоминание. Он хотел идти и дальше, но тут цепь натянулась, и Зойсайт впервые понял, что она не бесконечна. «Что?! Я привязан?», – он нагнулся, нащупал браслет, тяжелые звенья, пошел обратно и убедился, что на самом деле прикован.

Он сел на кровать и откинулся на спину. «Надо подумать, подумай же хоть чуть-чуть, что происходит? Надо подумать...» – говорил себе мысленно Зой. Постаравшись, он сделал вывод, что учитель приковал его цепью в подземелье и ушел. «Это очевидно... Но... Зачем? За что? Разве я провинился в чем-то?» – мальчик долго старался понять, что и для чего сделал Кунсайт, но у него ничего не получалось. Никакие собственные объяснения его не удовлетворяли, и он решил, что самое верное – подождать. При этом Зой неразумно не прикинул, сколько ему придется ждать.

Ненадолго оторвавшись от объективной реальности  и погрузившись в размышления, мальчик обрел защитное спокойствие, которое растаяло, как только он перестал думать. «А... а... а вдруг тут кто-то есть?» – Зой представил себе, что, может быть, рядом с ним ползают пухлые пауки, или, господи помилуй, тараканы, или, возможно, какой-нибудь гад притаился в углу. «Ну нет», – подумал Зой и с ногами залез на кровать. Легче не стало: «Я слышу чей-то писк... Мама! Это крысы! Крысы! Они придут и укусят меня!..» Лицо мальчика совсем окислилось, и он в тревоге стал поворачивать голову, прислушиваясь. Тишина...

То вдруг мелодия... Снова нагрянув, она надрывными стонами начала мутить сознание, доводя мальчика до исступления, что он затыкал уши, прятал голову между колен. Вконец измучившись, Зойсайт схватился руками за волосы, рухнул на спину и уставился туда, где должен был быть потолок. Ему послышались шаги... «Сенсей! Возвращается!» – тонкой радостью облилось сердце. Но тут опять мелодия, а потом писк, а потом чьи-то разговоры или радио... Разумом Зой скоро понял, что это были галлюцинации, но душа его боялась мелодии, а сердце замирало надеждой каждый раз, когда ему чудилось, что Кунсайт возвращается.

Неизвестно, сколько прошло времени, но – живой человек – Зой скоро ощутил известного рода дискомфорт. Выхода не было: полагаясь на одно лишь осязание, мальчик снова направился в ванную, но попал в нужную дверь только с третьего раза. Неловко шаря одной рукой в воздухе (другой он держался за стену, связь с которой боялся потерять), он наклонялся все ниже, пока вдруг не ощутил холода керамики и воды. Зой в секунду отдернул руку: «Гадость какая!» Но – ничего не поделаешь – снова ощупью нашел унитаз, пару раз проведя рукой по кольцу для верности. От всех этих передвижений его скручивало и тошнило.

Теперь нужно было вымыться, срочно, срочно вымыться. Пошарив по ванной, мальчик нащупал кран и открыл его. Зловещ и страшен едва слышный плеск воды в темноте. Раздевшись и забравшись в ванну, Зой едва не сломал палец, который попал в сливное отверстие. Для которого, кстати, не нашлось затычки, и, желая все же искупаться, мальчик сунул в него пятку. Холодная вода – адское испытание для нежной кожи, привыкшей к теплым и ласкающим струям. Перемещаться было крайне неудобно из-за цепи, и Зой периодически задыхался от физического неудобства и страха.

Закончив с водными процедурами, он хотел было одеться, но, сколько ни рыскал в поисках своих джинсов, так их и не нашел.

— Кунсайто-сама? – позвал он жалостливо, но учитель не отозвался, хотя это был, без сомнения он: куда же еще могла деться одежда? – Сенсей... Сенсей...

Он вернулся и сел на кровать, она снова заколыхалась под ним. «Запомни это ощущение», – мелькнуло в памяти. «Ну конечно, – мгновенно сообразил Зой, к которому вернулась способность логически думать, – он с самого начала собирался меня здесь оставить. А я, как дурак, шел за ним. Но зачем? Зачем?»

Мальчик улегся на постели, нащупал пару подушек: одну устроил под голову, другую обнял, – и заплакал. Тихо, немного подвывая. Ему сразу же пришла мысль, что Сигма никогда не сидел на цепи, хотя и был всего лишь псом. «Что же я, хуже собаки?» – накручивал себя мальчик и ему становилось горше, и слезы лились сильнее. Он все же скоро успокоился и задремал. Это был тяжелый сон: без видений, без радости и облегчения.

Проснувшись, Зой почувствовал запах. Его голодный желудок подсказал ему, что пахнет вкусно. «Кушать», – подумал Зой и начал двигаться, доверяясь теперь обонянию. Еду он нашел не сразу, но зато моментально понял, для чего была нужна выемка с полочкой в стене. Там стояла тарелка с рисом, пресным, не соленым, и стакан с вином. По неловкости, Зой опрокинул вино в рис и таким его в первый раз ел.

8.

Удивительно, что он не сошел с ума тогда. Те первые два дня были самыми страшными, полными мыслей, догадок, подозрений, всякой чертовщины, которая мерещилась в воздухе, на полу и в углах и не вылезала из головы.

Учитель приходил, приносил еду и уходил, оставаясь незамеченным. «Издевается он, что ли?» – предполагал Зойсайт, мучительно ища объяснений. Его не оставляло чувство унижения и страха. Ожидание его мучительно затягивалось.

Время стало неосязаемым. Казалось, оно тянется бесконечно долго или убегает быстро. Никак не понять. Учитель всегда приносил рис, когда мальчик спал, а потому считать время по приему пищи было невозможно. Вместе с рисом всегда было вино. Сначала Зой пил его с упоением, потому что оно расслабляло и успокаивало, но скоро понял, что так сопьется к черту. И перешел на  воду из ванной.

И вот то бесконечно долгожданное время, которого мальчик жаждал, настало. Разрывая тишину на тысячу мелких кусочков и причиняя боль ушам, уже привыкшем к более незаметным звукам, учитель спросил:

— Ну как ты себя чувствуешь? – Кунсайт улыбался, как улыбался тогда, в первый день, наблюдая за метаниями Зойсайта в ванной и туалете, но по тону этого нельзя было вычислить, а тьма была все той же тьмой.

— Сенсей! – радостно выкрикнул Зой. – Кунсайто-сама, вытащите меня отсюда, освободите меня...

— Нет, – просто ответил учитель.

Немного помолчав, мальчик спросил:

— За что? Зачем?

— Мне так хочется, – равнодушно сказал Кунсайт, устало опуская веки, будто вопрос мальчика был несусветной глупостью, которую известно было, что он выдаст, и вот, пожалуйста, он выдал.

— Что? Вам так хочется? Почему? Я ничего не понимаю.

— Не расстраивайся по этому поводу: рано или поздно поймешь. Перестал же ты опрокидывать вино...

— Зачем Вам это нужно? Как вы можете? Кто вам позволил?! – закричал Зой с негодованием и кинулся в сторону голоса, но дернулась цепь, и он упал, больно ударившись.

— Тише, тише, ты так и пораниться можешь...

— Что же я, игрушка? Не живой? Почему вы веселитесь со мной так? – бедный мальчик, он тогда и не догадывался, как будет веселиться его учитель!

— Мертвые игрушки неинтересны. А ты живой и страдаешь. Морщишься вон, когда нечаянно рукой попадаешь в унитаз. Так забавно морщишься, совсем становишься похож на котенка. За тобой интересно наблюдать.

«Что за ересь? Какой котенок? Какое морщиться? Стоп, а в своем ли уме сенсей?» – думал Зойсайт, и на лице его, которое видел Кунсайт (который был со тьмой на «ты»), читались озадаченность и встревоженность.

Учитель засмеялся.

— Я Вас ненавижу, – буркнул Зой. Дикое разочарование постигло его.

— Вот как? Три дня назад молился на меня, а сейчас уже и ненавидишь?

Только мальчик рот открыл, чтобы возразить, возмущенный таким отношением к его чувствам, как учитель заставил его замолчать.

— Теперь не перебивай. Ты неблагодарный, Зой, неисправимо неблагодарный. Тебе нужно снова и снова думать над своим поведением. Запомни это. Все время твое. Думай.

И он ушел. Не попрощавшись, не сказав ни слова больше.

Сенсей ушел тогда, и не появлялся целую вечность – пять или шесть дней – как считал Зой. И двое суток, как считал календарь. Мальчик мучился голодом, пил треклятую, невкусную воду, пытался поломать запертый барчик. Ничего не помогало. Зойсайт ругался, заламывал руки, плакал, сердился, жаловался: учитель заставил унизиться до уровня животного. В конце концов Зойсайт просто обиделся. Это чувство пало ему глубоко в душу, и урок, затеянный Кунсайтом, впрок не пошел.

На третий день учитель появился. Похудевший, с осунувшимся лицом мальчик, лежал на кровати, свернувшись клубочком и, казалось, дремал.

— Ты подумал над своим поведением? – тоном заботливого отца спросил сенсей.

— Иди к черту, – прохрипел Зойсайт.

— Понятно, – улыбнулся Кунсайт, – не подумал. Ну что же, попробуем объяснить еще раз.

Мальчик решил, что вот сейчас учитель уйдет, а он, бедный и голодный, завтра-послезавтра просто умрет от истощения. «И пусть его мучает совесть», – шепнул юношеский максимализм, не предполагая, что Кунсайт такой ерундой не терзается.

Однако вместо этого сенсей подошел к кровати, поднял Зойсайта и усадил на пол между своих коленей. Сопротивляться не было сил. «Что он делает? Убить хочет?» –  думал мальчик всякие глупости, когда вдруг, божественно близко от собственных губ ощутил аромат риса. От волнения Зой потерял сознание. Спустя десять минут он уже покорно ел с руки учителя и плакал, потому что было вкусно, необыкновенно вкусно. Получалось так, что мальчик касался ладони сенсея то губами, то языком и целовал и облизывал ее.

Зойсайт никогда не забудет тот рис и тепла рук учителя.

«Я должен быть благодарен не за то, что он мне сделал, а именно за то что сделал», – размышлял потом про себя Зойсайт, вкладывая все плохое в первое «сделал», и все хорошее – во второе. Политика кнута и пряника принесла свои результаты. Кунсайт появлялся, когда его душе было угодно, оставляя мальчика одного на двое или трое суток без еды, мог не разговаривать с ним неделю, и Зой терпел и радовался, когда ему уделяли внимание.

Он привык и к темноте, и к тишине, и ко всему. Он больше ничего вообще не боялся. Все свободное время он думал о чем попало или просто спал. Ему было скучно, но учителю Зой не признавался. «Лучше не надо», – подсказывала интуиция.

Мальчик тщательно исследовал крепление цепи, и, подергав его, решил, что любые попытки вырвать его с корнем будут бесполезны. Снять же кандалы, которые, кстати, во сне перемещал сенсей, чтобы у Зойсайта не оставалось шрамов на теле, тоже не получалось. Удивительно было, когда однажды он заснул с окольцованной левой ногой, а проснулся – с правой рукой. Но потом привык, и даже сделал вывод, что самое удобное, когда цепь находится на левой руке.

Учитель спросил его: «Почему ты не пьешь вино?» И мальчик честно сказал, что не хочет стать пьяницей. «Я буду разбавлять его, привыкай», – проговорил учитель и действительно подливал потом в стакан немного воды. Зойсайт повиновался. Он и не догадывался, зачем нужно вино. Это позднее объяснил учитель.

10.

Однажды, проснувшись, мальчик увидел на стене светящуюся фигуру, прямоугольник, закругленный с одной стороны. «Это что еще такое?» – Зой испугался еще больше, чем когда-то темноты. Однако фигура не повела себя агрессивно, а только время от времени стала светлеть.

Это, конечно, сделал Кунсайт. Мальчик много времени провел в темноте, его глаза отвыкли от света, и, если бы учитель просто однажды появился в спальне с факелом, Зой бы ослеп. А так он постепенно заново привыкнет к свету.

Для мальчика было счастье: ему казалось, что это волшебство, что он может видеть каждую трещинку на той, озаренной стене.

Приходов учителя Зой не мог замечать даже со светом: видимо, сенсей знал, когда тот бодрствует и, если не хотел разговаривать, просто дожидался, что мальчик заснет.

В тот вечер (для него это был доподлинно вечер) Кунсайт вошел в спальню с факелом и зажег все остальные, висевшие на стенах. Это было невероятно ярко и хорошо! Мальчик так радовался, что забыл даже постесняться сначала: одежду учитель ему так и не вернул. Зато потом как взвизгнул, и мигом исчез в ванной!

— Я, в принципе, и туда могу войти, – смеялся сенсей, он ведь все это время видел голое тело мальчика. – Чего ты стесняешься?

В ответ последовало нечто нечленораздельное, выходить Зой явно не собирался.

Прицепив последний факел к стене в коридоре, Кунсайт подошел к ванной и, наклонив голову, хитро спросил:

— А хочешь, я тоже разденусь?

Из темноты проема высунулся маленький курносый нос, а потом и рыжая челка. Из-под бледного лобика на Кунсайта смотрели два зеленых взбудораженных глаза. Зой не верил своим ушам.

Учитель не мог сдержать улыбку.

— Иди сюда, – протянул сенсей, схватил Зойсайта за руку и вытащил на свет. Мальчик вырывался, мычал и краснел, но ничего не помогло: в следующий момент он уже лежал на кровати, резко контрастируя бледной кожей с чернотой покрывала.

Дальше началось нечто совсем необыкновенное: учитель снял с него цепь. Мальчик от удивления не знал куда деться и что делать. И нельзя не сказать, что эти метания доставляли Кунсайту огромное удовольствие.

— Зой, а ты когда-нибудь целовался с девушкой? – бесстыдно глядя в широко раскрытые изумрудные глаза мальчика, спросил учитель.

Молчание.

Кунсайт притянулся, смотря на Зоя и улыбаясь ему одним взглядом, и коснулся губами бледных губ мальчика. Тот перестал дышать. «Задохнешься ведь!» – мысленно хохотал учитель.

Перед глазами все плыло, ничего непонятно, и жарко, жарко как. Ощущение преступной близости учителя, досягаемости его тела и неправильности всего этого перемешивались внутри Зойсайта в сладкий, тягучий коктейль. Впервые уступая глубинному, титановому желанию, мальчик мучился и страдал.

— Сенсей, – прерывисто дыша, шепнул Зойсайт.

Кунсайт прижался губами к худенькому плечику, дрожавшему и пылавшему. Поток наслаждения рванулся в детскую душу. Зой откинулся на спину и замер: на потолке было нечто. Огромный, страшный, злой черный дракон протягивал к нему свои лапы, выдыхал фосфорное пламя и рычал. Желтые, дикие радужки хищных, сверкающих глаз и красные склеры пугали Зойсайта и магнитили его взгляд.

Страх волнами гулял по телу, добавляя иллюзии правдоподобности. Мальчик прижимался к учителю, почти не чувствуя, как сенсей елозил языком по груди, покусывая соски, целовал его пупок... Ласка, ужас и инстинкт связались в одну электрическую нить и били ей худенькое тело, направляя разряд удовольствия вдоль позвоночника. Зойсайт обнимал и целовал учителя, все время пытаясь отвести взгляд от дракона, но ничего не получалось, и он плакал и дрался и хотел вырваться.

Вдруг вместо жутких глаз чудовища Зой увидел серые, ласковые глаза учителя. Они как будто удивлялись чему-то. Какое облегчение... Мальчик впился губами в Кунсайта, наслаждаясь блаженством безопасности, и растворился в этом ощущении до конца.

11.

С того дня все резко переменилось, и время и ход событий ускорились. Свет в подземелье горел всегда, и сенсей приходил каждый день. Зой дожидался его сидя на коленях на кровати. Он все равно стеснялся своей наготы и, так как Кунсайт неизменно отказывал ему в одежде, он просто разорвал простынь и соорудил из нее нечто наподобие набедренной повязки. Учитель был в восторге, когда увидел, как Зой в этом одеянии, прислонившись спиной к стене, полуприкрыв глаза и попивая вино из стакана, перебирал ногой цепь, которой был привязан.

Теперь было хорошо, спокойно. Мальчик чувствовал себя уверенно.

Тюрьма ненадолго стала раем. Зой и не думал убегать, он целыми днями валялся на кровати и только ждал, когда придет его любовник. Он не чувствовал теперь унижения, и свободы не надо было.

Это была всего лишь передышка, чтобы потом полнее постигать боль. Короткое счастье взаимности, чтобы быть благодарным всю жизнь.

В тот раз Зой улегся под бок учителю и начал уже засыпать, когда рука сенсея скользнула по бедру и остановилась на выступающей тазовой косточке.

— М-м-м? – промурчал мальчик сквозь дрему: он уже устал.

— У-у-м, – ответил в том же ключе Кунсайт, злодейски улыбаясь.

Он отодвинулся, и положил Зойсайта на спину, и водил пальцем по тонкой, податливой коже. Мальчик засыпал, и ему было все равно. Учитель положил руку на его плечо, погладил знакомый изгиб, скользнул чуть ниже... и боль порвала мальчика: сенсей знал волшебную точку страдания – своего рода «нервный» рычажок, силу действия которого Зой быстро ощутил. Мальчик в мгновение очнулся, попытался избавиться от этого, но его как замкнуло, парализовало и болит – не вырвешься. Лицо перекосила уродливая гримаса, в этот момент Зой был просто отвратителен. Учитель улыбнулся шире: мальчик часто дышал и неуклюже дергался, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.

Каждое прикосновение Кунсайта удесятерялось болью и терроризировало мозг. Учитель знал, что делал: он покрывал тело мальчика горькими поцелуями и впитывал в себя трепетание плоти. У Зойсайта потекли слезы: такого жуткого сочетания страдания и наслаждения он не мог себе даже представить. Кунсайт медленно продвигался к ногам.

«Я не вынесу», – подумал Зой. И точно, в тот момент, когда губы учителя коснулись его члена, он потерял сознание...

Очнулся он уже один. Все тело болело. Мальчик хотел повернуть голову, но не смог. Еще немного поерзав, он снова забылся.

12.

«Я не хочу так», – сказал он Кунсайту. – «Неважно, что ты не хочешь. Я хочу».

Чудо одухотворенного секса сменилось содроганием боли. Учитель бил Зойсайта, резал ранки ножом и посыпал их солью, а потом долго целовал эти кровавые нарывы.

С грустью теперь мальчик изучал в ванной синяки на своем теле и, словно это облака, гадал, на что они похожи. Двойственность восприятия выливалась в неоднозначность отношения. С одной стороны, любовь по прежнему цвела в душе и грела изнутри, с другой – ярая ненависть стала копиться в темном углу той же самой души.

Если Зой начинал роптать, то действия Кунсайта ужесточались, и звонкий смех учителя был все злее и злее. Мальчику пришло в голову, что его просто используют. Долго так не могло продолжаться.

И прервалось это тогда, когда настал предел чувствительности: боль больше не болела. Кунсайт понял, что Зой привык, и это ему не понравилось: «Вот и кончился ты весь. Больше ничего не можешь чувствовать», – холодно произнес сенсей.

Учитель ушел, и понятно, что надолго. Но эта фраза запала в душу мальчика. «Больше ты ничего не можешь...» «Ничего не можешь чувствовать...» Она послужила ей катализатором. Тяжело дыша, Зойсайт поднялся на ноги, обвел мутным взглядом комнату и со звериным ревом ринулся в сторону двери. Цепь натянулась, не отпуская. Дьявол, проснувшийся в мальчике, развернулся, страшно водя зрачками в поисках причины неудобства. А когда нашел, то так рванул эту цепь, что железный штырь, пятидесяти сантиметров в длину, вылетел из стены и со звоном упал на пол.

«Я убью тебя, сенсей», – сладко подумал Зойсайт и, приходя в гармонию с собственной ненавистью, ринулся догонять учителя.

Взбесившемуся пленнику повезло: Кунсайт не закрыл ни одну из дверей. Ту бесконечную лестницу, от которой когда-то кружилась голова, Зой проскочил в одну минуту. Он вылетел из шахты со скоростью торпеды. Солнечный свет, забытый, такой приятный, и воздух, полный чистоты и свободы наполнили мальчика, и горячо загорелся пламень его ярости.

Он без труда выбрался из сада и скоро увидел Кунсайта.

— Сенсей! – заревел он, с разбегу набросившись на учителя и пытаясь задушить его цепью. Кунсайт не ожидал нападения, растерялся, и неизвестно, как бы все закончилось, если бы в этот момент Сигма не налетел сбоку на мальчика и не сбил его с Кунсайта.

Увидев собаку, Зой сразу же вспомнил, как долго он мучился из-за нее. «Он никогда не сидел на привязи», – услужливо шепнула память. В животном порыве мальчик с размаху саданул добермана цепью по голове и одним ударом снес ему полчерепа. Сигма мгновенно затих и рухнул. Но, вскипяченный злостью, страдая, Зой ударял его еще и еще. Прошло время, прежде чем он, задыхаясь, сообразил, что делает и зачем.

Вдруг он услышал треск разрываемого воздуха: учитель хочет ударить его сзади. За долгое время в темноте и тишине реакция Зоя стала первоклассной. Он развернулся и выбил цепью палку из руки сенсея. Часто дыша и смотря кровожадно, мальчик вдруг понял, что учитель его боится, да, его учитель его боится. «Да, прекрасно», – злобно рассмеялся Зой.

— Что же... Я больше не могу чувствовать, – полусипя, полускуля, заговорил он, – теперь будешь чувствовать ты, учитель...

Цепь взвилась в воздух и налетела на Кунсайта, разрывая кимоно, оставляя огненный след на матовой коже.

— Ай, – не удержался от восклицания учитель. О, какая сладость это слышать!

Зой бил учителя и цепью, и ногами. Страсть и месть, политые кислотной любовью, дымились в душе мальчика. «Что я делаю?» – донесся до его сознания крик откуда-то издалека. И он начал целовать, гладить и ласкать это любимое, в крови, тело. Он все не мог отдышаться, от тепла его дыхания Кунсайту становилось жарко, от прикосновений – больно, а плоть привычно отзывалась на ласки. Зой был настроен решительно: он нашел у сенсея точку страдания и защемил ее, впервые видя со стороны, как напрягается и дергается тело от этой муки. Искусанные, огненные губы касались Кунсайта жадно, страстно, бесстыдно. Прежде чем нанести этот страшный поцелуй, Зой долго водил рукой по члену Кунсайта, играя с ним и пощипывая. О да, учитель был сильнее своего ученика: он мужественно терпел шальные ласки. Но и его выдержке был предел: горячий выдох Зойсайта, раскаленные губы – и у Кунсайта потемнело в глазах.

13.

— Что с тобой? – учитель внимательно смотрит на мальчика, стоящего на коленях. Впервые за последнее время, Кунсайту бросилось в глаза, как тот истерзан, худ и страшен.

Зойсайт обернулся, и с пронзительной резкостью в глазах прошептал:

— Я люблю тебя, сенсей...

14.

Это были уже дни агонии ноября, когда проливные дожди сетью занавешивают воздух, а кусачий ветер, злобствуя, отрывает у деревьев дрожащие листики.

Погода не ладилась ни к черту, и Зой целую неделю торчал в «секретной» библиотеке, которую ему показал сенсей. За последние четыре месяца подземелье стало ему домом, и он не побоялся вернуться туда. Он чувствовал скорое расставание, а в этих охровых, шершавых стенах осталось столько воспоминаний...

Свет лампы равномерно падал на страницу большой древней книги, которую читал Зой. Учитель соврал ему, когда сказал, что в подземелье нет электричества: оно все замечательно озарялось, стоило только включить небольшие, незаметные стилизованные светильнички, разбросанные в огромных количествах по всем галереям и комнатам. Мальчик читал вслух, но даже так его мысли были далеко от предмета того, что машинально преобразовывалось в слова.

«Есть ли предел твоей воле, сенсей? Есть ли граница, за которой ты становишься обычным человеком с обычными слабостями?.. Как просто все... Ты меня очаровал – я за тобой потянулся, ты стал меня воспитывать – я покорно слушался, ты полюбил меня – я ответил тебе, ты разлюбил – а я только страдаю сильнее... Как просто все... Две красные лампочки на потолке и немного зелья в вино – и я вижу страшных драконов, прижимаясь к тебе, а тебе нравится наблюдать. И все это не ты, все твоя воля. Ты больное и мутное зеркало: ничего не можешь чувствовать сам, без света чужой жизни. Вот и я... покривлялся в твоем черном стекле и больше не нужен... Но что же дальше, сенсей? Что?»

Зой не видел учителя уже пять дней. Но он знал, что Кунсайт рядом, где-то наверху, ходит, читает, смотрит в окно. Может, даже спустится... Надежды грели мальчика, лучше справляясь со своей работой, чем факты, которые не могли ни в чем убедить.

А в это время в причудливом домике был гость. Высокий широкоплечий господин, на которых как влитой сидел пиджак с синеватым отливом, с длинными, каштановыми волосами, бархатным взглядом и легкой улыбкой, увлеченно что-то доказывал Кунсайту, держа в руках пиалу с чаем.

— Ну в чем причина того, что ты отказываешься? Разве Зойсайт был так плох? – его голос журчал и переливался.

— Даже слишком хорош. И в этом все дело, – сенсей стоял у окна и не смотрел на собеседника.

— Ладно тебе! Джед отличный мальчик. Вы даже чем-то похожи: он такой же странный, нелюдимый и устремленный, – уговаривал господин.

— Почему ты так стараешься, Нефрит? Какая твоя выгода от этого? – обернулся учитель.

— Моя выгода уже со мной. Я бы сам забрал его, но ты же знаешь, знаешь, знаешь... – он подмигнул сенсею.

Кунсайт о чем-то подумал и сказал:

— Хорошо. Когда он будет здесь?

— Когда тебе это будет удобно, конечно же, – довольно проговорил Нефрит.

Когда он ушел, учитель вернулся в дом и уселся, свесив одну ногу на пол, на тот самый подоконник, где в первый день приезда мальчика лежал Сигма.

«Тебе придется уйти, Зой... Ты насладился в полной мере вкусом равенства. Теперь все», – думал Кунсайт, смотря в окно. И в который раз вспоминалось: «Я люблю тебя, сенсей...» «А зачем было рвать цепь и убивать мою собаку, а потом бить меня?» – отвечал образу учитель. Впрочем, это был излишний труд: хребет отношений был сломан, и Кунсайт уже решил, что сделает с Зоем, а свои решения он не обсуждал.

15.

Чайник на плитке закипел, и горячая вода с журчанием полилась в кружку. Ароматно запахло шоколадом. Зой направился в библиотеку, но, пройдя коридор, отделявший спальню от кухни, вдруг передумал: ему захотелось увидеть сенсея, хотя бы издали. Сердце знало каждый уголок здесь, и оно вело его по старой дороге, по длинному тоннелю, через залу с озером, наверх, в сад.

Мальчик остановился. Дверь была закрыта.

Зой все же толкнул ее, но массивное дерево даже не скрипнуло. «Сенсей...» – шепнул мальчик. Он сел на ступеньку, спиной прижавшись к двери, и стал медленно отхлебывать теплый шоколад из кружки.

Прошли те времена, когда можно было кричать, метаться и гадать, зачем же учитель запер его. Все было ясно, как день. Все было просто. Но то, что Кунсайт все же сделал это, еще раз полоснуло ножом по сердцу, напомнило о тщетности надежды быть с ним, о ничтожности и ненужности Зойсайта.

«Надо выбираться», – подумал он. Но ни одной из эмоций, что он испытывал, оставшись в темноте, не пережил Зой сейчас. У него совершенно не было желания освобождаться: жизнь без учителя теряла всякий смысл.

Не зная, зачем, мальчик все-таки осмотрел каждый камушек у каждой стеночки в поисках второго выхода. Его не было. «И ладно», – решил Зой и вернулся в библиотеку.

Первое время он даже не бедствовал: на кухне было много запасов, а привычка мало есть самой судьбой культивировалась в мальчике. Но и риса, и муки, и чая было конечное количество: скоро продукты стали исчезать. «Значит, скоро, – подумывал Зойсайт, замечая, что банки и мешочки опустевали. – Все равно отсюда не выбраться»...

Эта мысль пришла к нему, когда он листал какую-то книгу. Она содержалась всего в одном слове: «Озеро». И, как это часто бывает, Зой сразу же представил, что выбравшись наверх, можно будет увидеть сенсея. Не раздумывая дальше, он отправился в большую залу.

«Вода не движется, – оно искусственное, – думал мальчик, глядя в темный омут. – Видно, судьба мне подохнуть здесь... Так, а как набирается вода? И где же слив? Наверное, внизу, мне просто не видно... Проверить? Там темно... Но разве я боюсь темноты?»

Зой улыбнулся и с какой-то непонятной радостью на сердце (от осознания силы своей, что ли?) прыгнул в воду. «Ага. Глубоко. Спускаемся». Он нырнул ко дну, но не нашел его в первый раз: там было метров семь глубины. С прикосновением же руки к поверхности возникло воспоминание, и, вынырнув, Зой твердо решил выбраться.

Ощупывание стенок показало, что на противоположной к главному коридору стороне, есть труба, диаметр которой свободно позволял в ней плыть. Это был не страх за жизнь, не инстинкт самосохранения, а только трезвый взгляд на ситуацию: Зой прикинул шансы выбраться. «Неизвестно, куда ведет эта труба, и потом, даже если к выходу, мне не хватит воздуха, – подумал он и тут же сам себе ответил.  – А не все ли равно, как умирать? И вообще, может мне хоть когда-то повезет».

Решив так, он стал нырять и залезать в трубу, как можно быстрее, ощупывая ее, но неизменно возвращался: воздуха на самом деле не хватало. Выбравшись из воды после очередной неудачной попытки, Зой пошел на кухню, достал из мусорки пару пластиковых бутылок, связал их нитью, найденной там же, и плотно прикрутил крышки, – такой вот акваланг. Пара часов ушла на тренировки, но теперь можно было надеяться, что времени будет достаточно: мальчик знал, где лежат еще три бутылки.

Нырнув в трубу и проплыв в ней пару метров, Зой открутил крышку одной из бутылок и вдохнул. Непривычка давала о себе знать: он глотал воздух жадно. Зато продвинулся немного вдоль трубы, выяснив, что она идет под уклоном вверх. Теперь нужно было возвращаться. Зой достал вторую бутылку, и, так как в это время он не работал руками, его подняло под свод. Тут мальчик спиной ощутил отверстие.

Это была вентиляционная шахта. Ощупав ее рукой, Зой выяснил, что там чуть-чуть и нет воды, сунулся туда головой, вынырнул и часто-часто задышал. Это был успех. Подвинувшись, мальчик умудрился наполнить свой импровизированный акваланг.

Он поплыл дальше, внимательно теперь ощупывая верхнюю часть трубы и скоро обнаружил еще одно вентиляционное отверстие. Там была и третья шахта, и, добравшись до нее, Зой уже вполне уверовал, что выберется.

Но четвертой не было. Мальчик потерял драгоценные двадцать секунд, ощупывая то место, где она предположительно должна была быть, но не нашел ничего. Сам не зная почему, Зой решил плыть дальше, наскоро трогая поверхность трубы. Шахты все не было и не было. Рука ли провидения вмешалась в ход событий, интуиция ли подсказывала, что нужно делать, но мальчик вдруг совсем перестал прикасаться к железным стенкам и как мог быстро поплыл в середине.

Он стукнулся о стенку. «Это конец, я не смогу вернуться назад», подумал Зой. Но тут тело потянуло наверх, и неожиданно для себя, мальчик вынырнул на поверхность, где был воздух и свет. Бассейн полумесяцем – место дьявола. Красная плитка, как на дне озера в подземелье. Все верно. «Черт, а классно все же», – обрадовался Зой.

Мокрый и счастливый, он вышел из сада. «Сенсей», – звал про себя учителя.

Вдруг на одной из дорожек дома Зой увидел мальчика, беловолосого и коротко стриженого, с голубыми глазами и выражением недоумения на лице.

— Кунсайто-сама! – позвал голубоглазый мальчик.

Учитель вышел из дома. Он не удивился Зойсайту.

— Выбрался... Что же, раз так, то можешь уйти, – холодно бросил сенсей, смотря как падают капельки воды с кончиков рыжих волос.

Многое было понятно уже при виде этого маленького блондинчика, а теперь в глазах Кунсайта читалась непреклонность. Сейчас Зой хорошо понимал, что говорят эти глаза.

— Спасибо, сенсей...

6 лет спустя.

— Зачем ты пришла, Ами?

— А ты что же, мне не рад? Я не могу прийти просто так?

— А все же?..

— Зой-кун, пойдем на праздник, пожалуйста, – попросила девочка, пытаясь заглянуть ему в глаза.

«Разумеется, ты пришла за этим. Ну неужели я не знал?»

— Ами, ты уже звонила днем, и я сказал, что не пойду, – устало отвечал Зойсайт.

— Ну почему? – в ее голосе проскальзывали высокие нотки: явный признак приближавшейся истерики.

«Ну за что опять?»

— Я не хочу.

Зойсайт отвернулся от нее и сел за письменный стол, на котором лежал незаконченный этюд. Возмущенная его невниманием, девушка громко затараторила:

— Ты совсем, совсем меня не ценишь... Тебе все равно, есть я или нет. Ты знаешь, я изменила тебе. Изменила и ничуть не жалею, потому что ты холодный и бесчувственный.

«Ами, милая! Ты мне изменила? И больше не краснеешь, когда в супермаркете твой взгляд попадает на презервативы?»

— Молодец. И с кем же, позволь узнать? – голос Зойсайта выдавал его равнодушие.

— С-с нашим учителем, м-мистером Санджойном, – немного запинаясь, ответила девушка.

— Ну и взяла бы его на праздник. Я тебе зачем?

Большие синие глаза девочки широко раскрылись. Губы собрались в линию – она готова заплакать. Держась из последних сил, она подошла к Зойсайту сзади, обняла его за шею и сказала:

— Зой-кун, я хочу ребенка.

«У-у-у... Она в отчаянии. Интересно, кто ее надоумил говорить всю эту ерунду, Усаги или Рей?»

— Убирайся, Ами. Я не хочу тебя видеть, – снимая ее руки, отрезал Зой.

Она опять начала что-то скоро говорить, захлебываясь слезами и жужжа над самым ухом. Это раздражало.

«А если вот так?»

Он развернулся, встал перед ней и внимательно посмотрел в ее глаза. Тяжелый, пронзительный взгляд зеленых глаз заставил Ами замолчать.

— Убирайся, – повторил Зой, старательно сдерживаясь. Это был ее последний шанс уйти, но Ами им не воспользовалась. Девочка стояла, молча смотря своими расстроенными телячьими глазами в его, равнодушные и разозленные.

Зой с размаху ударил Ами по лицу, она не удержалась и, падая, ударилась головой о тумбочку. Она рухнула на пол и не двигалась. Он подошел, положил ей руку на шею.

«Ты даже не успела удивиться, милая Ами. Не заплакала и не привела меня в бешенство. Спи спокойно, ангел мой. Будь благодарна за то, что я у тебя был».