Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.  

Part

Энная попытка

От автора:
Данная история могла быть рассказана от лица любого из Лордов. Или, что куда вероятнее, не рассказана вовсе.

…Прошло добрых пять минут, прежде чем скучающий женский голос приказал:
- Поднимите его.
Одним рывком меня поставили на колени. По знаку той, перед чьим взором я находился, один из стражников обнажил меч и приложил холодное лезвие к моему затылку.
- Я буду спрашивать, а ты отвечать. При первой попытке уклониться или обмануть меня тебе отрубят голову. Ты все понял?..
- Да.
- Итак. Зачем?
…пожалуй, я не смогу понять, зачем я убил его.
Он забился на моём кинжале, как бабочка и точно так же, как и это хрупкое насекомое после смерти он стал куда прелестнее.
Я не смотрю на него в этот миг. Зачем? Я точно знаю, что он похож на всех остальных любовников в мире, которых счастье словно вдруг ударило по лицу. Кожа, будто припудренная специально для такого важного случая. Смиренное выражение лица, так и не сумевшее скрыть злую улыбку, тщетно прячущуюся за синеватыми губами…
Я поднял глаза, почти в трёх шагах, на возвышении, в высоком резном кресле сидела женщина лет пятидесяти. На её холёном лице не отражалось никаких чувств, былая красота угадывалась более чем легко, но взгляд был полон такого льда, что становилось страшно. Так вот она какова, наша Королева.
- Ты не поймёшь.
Тяжёлый удар под лопатку бросил меня на пол. Первые удары я стерпел молча, затем, когда начали бить по ничем – даже одеждой -  не защищённому животу, не выдержал, начал кричать.
Через несколько минут меня оставили в покое, очевидно, посчитав, что если я получу своё наказание сполна, то не смогу отвечать на вопросы Великой.
- Еще раз.
Меня опять ставят на колени. Что такое?.. почему болит голова, по ней ведь, кажется, не били?
А. Вот оно что - чтобы я не падал, меня держат за волосы.
- Зачем. Ты. Это. Сделал.
…ему повезло, в отличие от меня он умер не только вовремя, но и красиво. Мне же, кажется, не грозит ни одна из этих граней счастья. Хотя…
Проведя языком по губам, сочащимся кровью и отогнав мимолётную мечту о глотке воды, я вновь рискнул посмотреть в две чёрные дыры, в центре которых мерцают две маленькие Смерти. И я уже знаю, что они мои, что они существуют специально для меня и только им я принадлежу. Она хочет лишить меня души…
- Нет, ведь тогда всё было… будет напрасным!
Я, кажется, вызвал её удивление. По крайней мере, лоб, полуприкрытый рыжими с серебрящейся проседью волосами, взрезала новая морщина.
- Что ты сказал?..
- У тебя ничего не выйдет. Я не умру.
… прежде чем Благословенная успела пошевелиться, юноша широко раскрыл рот, словно умирающая рыба, вытащенная на берег и тут же с каким-то диким рыком стиснул челюсти. По его подбородку и груди обильными струями полилась кровь, а сам он обвис в руках окаменевших стражников.
Разумеется, ни сейчас, ни после никому не было дела до того, что на его левой щеке появился слабый след пыльцы, подобной той, которой покрыты крылья молочно-белых мотыльков. Как раз тех, что в изобилии появляются ранней осенью.

***

Когда после долгого путешествия я приехала в этот город, я поняла, что его сумрачные улицы были созданы лишь для того, чтобы убить остатки тепла, сохранившиеся в кончиках моих пальцев.
Молнии расчерчивали дымчатое небо, раскрашивая его то жжёной сажей, то кобальтом, то орошая землю сахарным дождём. Ну а я, я просто беспечно слушала пение этих самозваных художников.
Ты поймала меня на улице в ловушку из моих собственных снов, когда я видела саму себя, вот только зачем? Я тебя не узнала. Да и ты меня, признайся, не до конца.
Ну а когда ты сухими губами притронулась к узкому плетёному браслету на моей руке, я поняла, что это должно было случиться.
- Я уже видела тебя, верно?
Только я всё-таки не узнаю тебя, никогда. Даже если буду зло и отвлечённо воссоздавать из половин твой образ всю оставшуюся жизнь. Я тебя всё-таки больше ненавижу, чем люблю.
- Если мы больше не встретимся в этой жизни, - ответила ты мне на это, - то встретимся в какой-нибудь другой, будущей. Так или иначе. Но если так, то мы всё равно не узнаем друг друга в этой жизни, даже если наши души прорастут одна в другой. Неважно, какого мы будем пола, где мы будем жить и кого будем любить – мы всё равно не узнаем друг друга.
- Разве что перед самой…
- …смертью. А вот и она.
В древнее дерево ударила молния, и оно зашаталось, как раненый монстр древности.
Ты чужой мне теперь, но всё-таки я успеваю взять тебя за руку перед тем, как  зашевелилась под нашими ногами земля.

***

Ничего и никого.
Холодно. Пусто.
Наверное, даже звёзды умирают.
Нет, уже умерли - несмотря на то, сколько света они отдали. Несмотря на миллионы прожитых лет… они мертвы. Может быть, просто исчезли. Может быть – остались мёртвым грузом для Вселенной.
Я, наверное, тоже такое мёртвое солнце? Думаю, что да.
Нет, я лгу.
Много ли света я дал?
Едва ли.
Тогда кто я?..  и когда я ошибся?..
- Возможно, стоит просто попробовать еще раз?

* * *

Я замученным взглядом наблюдаю за движениями её тщательно нарисованного рта. Губы сдвигаются и раздвигаются, превращаются в ярко очерченное кольцо и снова сжимаются. Они то обхватывают фильтры сигарет, оставляя на них своеобразные путевые вехи, то прижимаются к горлышку бутылки с дешёвым вином. Это всего лишь разговор, а её губы – единственное яркое пятно в сегодняшнем дне.
- Так вот она мне сразу на это сказала, что ни за какое бабло вообще в жизни не станет…
Ничего не поможет. Чтобы я сейчас не сделал, что бы ни сказал – всё будет фальшиво и пресно. Тем не менее, если я буду продолжать кивать в такт конвульсивным подёргиваниям помады, я сойду с ума окончательно. Если скажу что-нибудь – даже неважно, соглашусь ли, или посмеюсь над ней и глотну еще немного противно-тёплого вина, то… да ничего. Ровным счётом ничего. Ведь, в конце концов, я сам виноват в том, что не смог вовремя отбросить эту девицу от себя. А если за прошлое цепляться, оно при прощании больно впивается множеством острых зубов.
- Ты бредишь. Пойдём отсюда, на сегодня более чем достаточно.
- Тебя кто-нибудь любит?
Я пожимаю плечами, неопределённо улыбаюсь. Интересно, будет ли её тошнить наутро…
Она пьяно мотает головой, смотря на меня при этом абсолютно трезвым взглядом. А на губах – странная застывшая улыбка, заставляющая забыть обо всём, что она говорила до сих пор.
Жутковатая картина. Глаза, её глаза…
- Любит… точно! Как раз таких вот любят! Любят, гадов, дураки… дуры. Того, кто, не колеблясь, разменивает людей, любят того, кто может проиграть свою девушку в карты и отправить её в бордель, отрабатывать долг! – я пытаюсь что-то возразить, прервать этот поток бреда, а на лицах окружающих всё отчётливее вырисовывается недоумение, смешанное с брезгливым любопытством. - Как коровы, идущие на убой! Смотрим на вас преданно, а вы… Вы нас обманываете, продаёте и продаёте, а мы вас любим и любим!
…я молча поднимаюсь и выхожу из бара.
Океан в твоих глазах оказался грязной серой лужей. Не надо меня обманывать, я буду рад заблудиться и без твоей неуклюжей помощи, самостоятельно. Так легко принять тебя за кого-то другого.
Так приятно.
Так просто. 
Так нелепо.
Из чувств остаются только усталость и гадливость.   И осознание того, что я - такой же незначительный и мелочный человек, как и все вокруг. Осознание того, что я умер и внутри меня пустота.  Пустота эта проявляется во всем – в словах, жестах, мыслях… она вырывается наружу даже из глаз – взгляд, кажется, навсегда прикован к грязи на моих ботинках. Если я прикасаюсь к миру, он непременно пачкает меня землёй.
Не хочу идти назад к себе прежнему, такому бессмысленному.
Не хочу идти вперёд, продираясь к себе в будущее, туда, где я могу быть только таким, как все.
Смотрю – с усилием, но всё же – вверх.
Как странно. Звёзды.
Я в городе – и всё равно вижу звёзды.
Несмотря на городской смог, на серый воздух, на фальшивые огни, которыми этот Город гордится так же, как безуспешно молодящаяся дама – давным-давно вышедшими из моды побрякушками, я хотя бы могу видеть звёзды.
Жаль вот только, что не знаю ни одной из них по имени… впрочем, это, наверное, взаимно.
- Забудь об этом.
Прежде чем я даже подумал о том, что стоит повернуться на звук голоса, прежде, чем я ощущаю в своём теле рваные лепестки неспешно раскрывающейся боли, я понимаю, насколько фальшиво прозвучали эти слова. Фальшиво, картонно и глупо. От них прямо-таки несло дешёвым театральным гримом и пылью, скопившеюся на старом густо-малиновом занавесе.
Я ведь, кажется, был таким же дурным актёром?.. Вам, Леди, не повезло. Я был обманут… ну а Вы… Вы – будете. И закончите Вы столь же бесславно, как и я. Разве что на пару сотен лет позже.
Удовлетворённая улыбка всё-таки проступила сквозь рваную кожу губ, лишь на мгновение запутавшись в закипевшей в уголках рта тягучей слюне.
Подошедшая поближе женщина безразлично смотрела на распростёршееся на асфальте тело. Благо, что прочитать его последние мысли она не успела – иначе откуда было взяться равнодушию?...

Эпилог.

- Я тебе еще раз говорю, это – не образцово-показательное вскрытие, которые показывают в кино, а обычная работа… да что я тебе рассказываю, сам знаешь, что у нас и холодильника нет, уже пять лет как сломан…
- Ну да, верно… и всё-таки, возьмите меня посмотреть! Мне для практики!
- Ну ладно. Иди за мной тогда…
- Воняет как, чёрт!
- Формалинчик-с!... та-ак, вот он наш, болезный. Нашли на улице, без видимых повреждений... разве что на голове рана небольшая. Инструменты-то захватил со стола все? Ничего не забыл?
- Нет… вроде бы…
- Пилу взял?
- Вот она! А мы вчера фильм учебный смотрели, американский – там даже циркулярные пилы из специального металла были, для черепной коробки…
- Твою налево, не береди душу! Мы не в Нью-Йорке живём, чтоб тебя! Скажи спасибо, что хоть формалином исправно обеспечивают.
- Угу… значит, этот?
- Да. Красавец, нечего сказать – руки вместе, пятки врозь… на зарядку ста-а-ановись!
- Ну что ж вы так…
- А что? Сам виноват. Кто его просил вообще ночью по окраинам шляться?
- Может, у человека горе было, а? Он и вышел прогуляться…
- Пьяный он был, я тебе говорю.
- Да нет… смотрите, какой…
- Ну да, такие не напиваются, за рожей за своей следят…блин, сигарету потуши!
- А, да… извиняюсь. Ну что, начинаем?
- Ладно. Ба-алин, волос-то сколько… какого черта, спрашивается, не побрили?... Скальпель давай и распаратор.
- Распа… что?...
- Ты дебил, что ли?
- …нет…. я забыл просто…
- Блин, чему вас только учат! Двоечник! Грабли вот эти давай, дауниссимо, кожу сдвигать!
- А! Вспомнил! Да, вот!
- И не отвлекай меня теперь, я череп пилить буду – еще забрызгает…
- Фу, скрипит как…
- А ты чего думал? Привыкай давай. Это тебе еще повезло, на настоящих операциях не был… и не побываешь, наверное, с такими-то знаниями. Ну, вот… мозг достали, следов раны на нём нет, она, значит у нас что?...
- Поверхностная?...
- Смотри-ка, правильно. На, подержи-ка, я пока требухой займусь… хотя, нет, кинь его во-о-он в тот подносик, нечего в руках ценные ткани мять. И не зеленей так, нечего тут. Сам попросился. Ну, давай, смелее… кидай давай и возвращайся, ассистировать будешь…
- Попал!
- Нахер… нахер, я тебя спрашиваю, кинул?! Подойти и положить аккуратненько тебе в голову не пришло? Чудило!
-  Кхм… Сейчас разрез будем делать, по грудной клетке, да?
- Он самый. Тэк-с… давай теперь опять распаратор, мышцы с жиром отодвинем… хотя какой тут жир, смотри-ка… прям спортсмен!
- Рёберный нож дать?
- Молодца… да, лёгкие – смотри какие чистенькие! - к мозгу положи, потом ими займёмся.......Стоп……. твою же мать…
- Что?
- Что за…
- Да что случилось-то?
- Сердца нет…
- Как это нет?!...