Дни выстраивались в недели, недели — в месяцы, и я не задумывался над тем, как по прошествии несколько тысячелетий буду кропотливо собирать осколки, восстанавливать последовательность событий, припоминать, какие метаморфозы переживали наши души, наши образы, наши романы.

Дела темной державы шли своим чередом, желанного спокойствия на западных рубежах по-прежнему не наблюдалось. На арене боевых действий вновь возникла наша старая знакомая — леди Карнеола. Ей удалось заручиться поддержкой влиятельной знати, и она сплела заговор чисто по-женски — тщательно и искусно. До такой степени искусно, что все, кто терпеть не мог друг друга, пришли в состояние боевой готовности.

Эта хрупкая, азартная демонесса вдохновила союзников даже не ловкостью расчета или обоснованностью притязаний, но обаянием, темпераментом, талантливо разыгранной уверенностью в победе. Она была захвачена затеянным приключением, и окружающие верили ей — так же, как она сама верила в благосклонность и постоянство счастливых ведьминых звезд.

Лорд Кунсайт изложил королеве план относительно переговоров с союзниками графини, однако Берилл не хотела встреч этой женщины со своим генералом, и рекомендовала не вступать с мятежницей ни в какие сношения.

Эмиссары графини просачивались на территорию Темного Королевства, указывали на опальную леди Карнеолу, как на законную наследницу и владычицу западных земель, и предсказывали, что в ближайшем будущем ее территории объявят о своей независимости.

Сверившись со звездами, Нефрит счел предсказания достаточно правдоподобными, поэтому, рассудив, мы решили, что медлить нельзя. Лорд Кунсайт и лорд Нефрит были отправлены в карательную экспедицию во главе огромной армии.

Враждебные политические группировки тотчас использовали удобный момент, и в отсутствии двух верховных ши-тенно попытались нанести удар: организовали заговор непосредственно вокруг королевы.

Однако перед лицом надвигающейся грозы темнокоролевский двор проявил неожиданную солидарность: угроза королеве представляла опасность для всего нашего темного, лоскутного мира — это поняли все. Позабыв давние обиды, влиятельные придворные маги сплотились на защиту престола.

Леди Карнеола была превосходно осведомлена о готовящемся заговоре, мало того, она даже состояла в личной переписке с главарями банд и деятельно поддерживала их замыслы. Однако дерзкие планы графини рухнули в самый решающий момент. Заговор открылся, несколько заговорщиков были пойманы непосредственно в столице, брошены в крепость и в скором времени казнены.

Карательная экспедиция Кунсайта и Нефрита завершилась в кратчайшие сроки. Опасное противостояние и кровопролитное сражение при Халцедоне закончилось решительной победой королевских войск. Очевидно, Кунсайт и Нефрит отдавали себе отчет, насколько важно — выиграть эту битву: все было тщательно продумано, взвешено до ничтожных мелочей.

А потом состоялось знаменитое побоище… и войска Кунсайта и Нефрита объединенными усилиями наголову разгромили союзников.

К исходу дня ее темнокоролевское величество получила долгожданное, торжественное сообщение: мятежная демонесса взята под стражу и в ближайшие часы будет доставлена в столицу.

Аккуратный лорд Кунсайт сообщил королеве непосредственно с места боевых действий, что леди Карнеола арестована, что узнать, кто конкретно стоял за ней, в полной мере не удалось… Конечно же, милорд не забыл упомянуть о взрывоопасном характере плененной ведьмы, о ее многочисленных связях – должна же была королева Берилл по достоинству оценить его и нефритовы заслуги перед троном!

Лорд Кунсайт обязался во что бы то ни стало доставить леди в столицу живой и невредимой, и конечно же, сдержал обещание. По водворении пленницы под стражу королева поручила мне вести дело Карнеолы. Ее величество лично проинструктировала меня и объяснила, что с подопечной я должен быть официален, суров и по возможности аккуратен.

Признаться, начиная с того момента, я попал в весьма щекотливое положение. Оба ши-тенно — и Кунсайт, и Нефрит — проявляли живейший интерес к делам и самочувствию арестантки, и я остро чувствовал, как не хотят мои лорды, чтобы я был “официально-суров” с их драгоценной пленницей!

Лорд Кунсайт был осторожнее: он вел себя более сдержанно, держался серьезнее и всем своим видом являл воистину непрошибаемое спокойствие.

* * *

Всю эту ночь я провел в отсутствии Нефрита и маялся бессонницей. Наутро моя голова, разбитая о фолианты, нещадно болела, я не принял ванны, кое-как позавтракал. Я нервничал и терялся в догадках относительно планов Ледяного Лорда.

По-видимому, Кунсайт также провел не самую приятную ночь. Тонкий головокружительный винный дух все еще кружил по кабинету, распространяя свое дурманное воздействие.

Я повел разговор вокруг дворцовой политики, однако лорд Кунсайт живо свернул общую тему, высказавшись в том духе, что "видишь ли, Джед, вся политическая мудрость сводится к одной простой вещи: не позволить одержать верх какой-нибудь отдельно взятой группировке. Возможности противников должны уравниваться — нашими усилиями. Сумеем этого добиться — ситуация останется управляемой, и ни один из врагов не будет представлять серьезной угрозы"... Что ж, справедливая формулировка, я не стал с ним спорить.

По его просьбе я принялся излагать подробности судебного процесса: я рассказал, как продвигается следствие по делу графини, и он выслушал меня со вниманием, так что я уже не сомневался — меня пригласили именно ради неофициального делового отчета.

Да, состояние здоровья леди… в общем, сносное. Да, она конфиденциально намекнула мне, что хочет с вами встретиться, милорд.

Ее величество по-прежнему категорически против всяческих свиданий с глазу на глаз. С первого же дня королева приказала применить к заключенной жесткие меры: у графини забрали прислугу, лишили ее возможности общаться с кем бы то ни было, пользоваться книгами.

Разумеется, лорд Кунсайт понимал: кроме жестких мер бывают еще и знаменитые радикальные меры — ломающие рассудок, высасывающие ауру. И можно было не сомневаться, в ближайшее время эти радикальные меры будут применены к подследственной, так как графиня упорно отказывалась назвать имена своих ближайших сторонников. Лицо ши-тенно не выразило ровно ничего определенного, однако я всей кожей почувствовал прикосновение потемневших, кратких, тяжелых всполохов.

Я рассказал ему подробно, как происходил мой последний разговор с подследственной — обстоятельно, со всеми оттенками настроения, стараясь ничего не скрыть.

Когда мой рассказ подошел к концу, беседа дала трещину; я понял, что тема исчерпана, однако тотчас встать и попрощаться было неловко…

Мой взгляд упал на книгу, лежащую на столике в углу: довольно простенький роман — что-то из земной истории. Неужели лорд Кунсайт увлекается подобным чтивом?

— Айти уважает псевдоисторические штучки, — лениво пояснил владелец книги как бы в ответ на мои мысли.

— Разве юма имеет доступ в вашу библиотеку? — спросил я.

— Его доступ к моим архивам ограничен, — пожал плечами Кунсайт.

Источавшееся от книжного томика розовато-зеленое пульсирующее свечение заставило меня вздрогнуть и отвести руку.

— Какого дьявола ты злишься, Джедайт? — вдруг как-то раздраженно усмехнулся Снежный Лорд.

— Я!

— Ты. Не много ли чести для обыкновенного юмы?

— Ну, Айтверис — не совсем обыкновенный юма, — отвечал я. — Этого нельзя отрицать. А мое раздражение вовсе не носит какого-то исключительного характера. Обыкновенное чувство, которое я испытываю по отношению ко всем юмам, даже самым необыкновенным.

— Что же, по-твоему, в нем такого необыкновенного?

— Не знаю, милорд. В нем все очень странно, в высшей степени странно, нелепо, несообразно. Вы избаловали его тем, что держите у себя… так долго и так близко. Между вами не может быть ничего общего, и все же…

Он смотрел на меня искренне заинтересованным взором и терпеливо ждал продолжения. Отвечать было необходимо, и покачав головой, я сказал, тщательно выбирая слова:

— Мне кажется, привязанность ши-тенно к юме выглядит ненатурально.

Его широкие зрачки на мгновение пронзительно сузились в светящиеся точки… и вдруг он весело рассмеялся.

— Очнитесь, Джед! — сказал он, весело наблюдая мое возрастающее, позорно-беспричинное раздражение. — Неужели вы полагаете, что в нас с вами осталась хоть капля этого самого… "натурального"?

Я осознавал, что нужно свести разговор к шутке, иначе мой выпад обернется против меня же самого. В самом деле — я посмел грубо и прямолинейно воззвать к его гордости… К гордости Ледяного Короля?! Глупо, более чем глупо. Неужели наш высокомерный темнейший Первый Лорд не знал, что такое гордость? И коль скоро, будучи в здравом уме и твердой памяти, он отверг хваленые гранки, мне ли его судить? Я отлично понимал собственную глупость, и в то же время решительно не мог остановиться!

К счастью, он и не думал обсуждать “натуралистические” склонности демона Иллюзий, он заговорил о себе:

— Джед, сегодня я расположен быть общительным, откровенным, и вот что я тебе скажу… если оно тебя тревожит. Было время, когда я позволял себе терять голову, но время это давным-давно прошло. Единственное, чего я хочу сегодня — быть уверенным в чьей-нибудь любви, привязанности.

Чьей-нибудь? Так просто?!

— Мне легко доверять ему, Джедайт, — (я слишком пронзительно почувствовал, кого он имеет в виду!) — Несмотря на весь его, как ты выражаешься, примитив, на все нелепости, несовпадения. А может быть, ты прав, и он просто не вполне обычный юма…

— Кстати, — продолжил он, помедлив, — Айти — единственное существо в мире, которое, кажется, до тонкости меня разгадало, и даже после этого умудряется хранить преданность не за страх, а за… Словом, я ему бесконечно признателен за то, что он у меня есть. А может быть, я просто люблю его, ты этого не допускаешь?

— Нет, — твердо сказал я, пытаясь улыбнуться, хотя на какой-то момент сердце у меня подпрыгнуло к горлу. — Полагаю, вы его НЕ любите, милорд. Любовь отнимает разум, расчетливость, ради любви стоит отказаться от многого. От чего вы позволите себе отказаться, точно зная, как скоро и в связи с какими именно обстоятельствами закончится ваша драгоценная любовь?

Он выпил. Потом еще и еще.

— Я знаю, о чем говорю, Джедайт, — сказал он, наконец. — Айтверис всего лишь юма, дары вечной юности — это не про него. Огонь, шелк, золото — глупое сочетанье, правда? А между тем, это все, что в нем есть настоящего. Через пару лет мальчик вживется в свой боевой облик, ведь рано или поздно с ними со всеми это происходит. Ты абсолютно прав, как бы ни был хорош Айтверис, время летит невероятно быстро. И когда времени не останется, быть может…

По губам Ледяного Короля проползла неприятная жуткая улыбка, притяжение утончившихся зрачков усилилось… И я понял его — по какому-то не определенному, неуловимому движенью. Хотя, может быть, мне только показалось!

У меня захватило дух, и сквозь липкий озноб я уже готов был улыбнуться ему в ответ, и выпроводить восвояси остатки изможденного благоразумия, и сказать……..

Мысли шарили по углам и закоулкам чувств, и я вполне отдавал себе отчет: ничего, кроме боли и ужаса, недобрый магнит в его глазах мне не обещал, и к тому же… Да, в нем определенно чувствовалась некая внутренняя разбалансированность. Он мог на другой же день бесповоротно пожалеть о своей “откровенности”. А разве этого я хотел и добивался?

В итоге я избрал небесно-добродетельную линию поведения: твердо объявил, что через пять минут мне необходимо быть у ее величества.

Мы не поэт. Дверь скрипнет. Ветер вскрикнет…

* * *

Помимо Айтвериса, было еще одно существо в Темном Королевстве, для которого время летело неправдоподобно, невероятно быстро.

С процессом леди Карнеолы ужасно поспешили. Несмотря на то, что официально вся документация находилась в моем ведении, фактически вершителем судебного дела была сама королева Берилл.

Ее величество понимала, что претензии леди имели под собой вполне законные основания, а потому на каждый, буквально на каждый пункт обвинений графини она постаралась придумать оправдательные аргументы!

И я хорошо помню, как на дворцовых летучках Нефрит и Кун вынуждены были часами выслушивать не только мои продолжительные отчеты по этому делу, но и обширные комментарии ее величества. Королева, не щадя красок, вновь и вновь объясняла своим лордам собственную позицию, тщательнейше разбирала каждый пункт скандального дела. В такие минуты наша повелительница выглядела так трогательно и наивно!

Берилл всячески клеймила графиню, называла ее вероломной развратницей… И было по меньшей мере странно — слышать такие речи от королевы, чуть ли не по очереди спавшей с особо приближенными демонами. С теми самыми демонами, которые внимали госпоже столь ехидно и столь бесстрастно.

В угоду монархине совет признал графиню Карнеолу виновной и достойной смертной казни. Королева осталась очень довольна, однако целых пять дней не решалась утвердить приговор, боясь выглядеть мстительной, безжалостной, и тем самым вложить оружие в руки своих недоброжелателей.

— Я должна покончить с этим, Кунсайт! – жаловалась она Первому Лорду, впиваясь в его лицо едким проницательным взглядом.

Кунсайт-сама покачал доброй головой и в задумчивости предположил:

— Вы могли бы добиться цели не столь грубым и откровенным способом.

— Что ты имеешь в виду? – заинтересовалась королева.

— Вы можете послать к нашей гостье искусных медиков, а не палачей.

В тот период, о котором идет речь, наши отношения с Нефритом совершенно расклеились.

Боюсь, я не запомнил многого из того, что происходило между нами, однако некоторые нюансы, всплывающие в памяти, достаточно выпуклы и красноречивы.

Да, он светился, светился магией темных звезд, светился каждой черточкой маски, маски беззаботного, счастливого, сильного духом демона — как бы тушью обведенной, без устали подчеркиваемой. А я готов был постоянно, изо дня в день созерцать его в этом романтическом ореоле Звездного Мага.

Его таинственная аура притягивала невиданной, обворожительной силой, его особняк сделался моим пристанищем, но… Хоть я и был польщен его искренностью, распахнутостью, меня все чаще тяготила его назойливая страсть. Как правило, близость срывает загадочный, таинственный покров — а ведь только за этими пламенно-шелковистыми пеленами отношения еще могут хранить сладостный иллюзорный отблеск. Как только власть иллюзий оканчивается и занавес обрывается, мы являемся друг перед другом в самом что ни на есть реальном, карикатурно реальном обличии.

Определенно я чувствовал некоторое разочарование, и должно быть, мое настроение передавалось Нефриту: мало-помалу, в отношениях со мной он принял требовательный, причудливо-высокомерный, жесткий вид.

Все чаще он бывал груб и бесцеремонен в постели. От него исходила пьянящая, сокрушительная, вульгарная мужская сила, возбуждающая и отвращающая одновременно — он требовал подчинения, требовал ответной страсти.

Его глаза скользили по моему лицу, и хотя в густых ресницах поблескивали искорки жаркого, едва утоленного наслаждения, в нем невозможно было уловить даже намека на ту нежность, что рождалась когда-то. Напротив, в его гримасах просвечивало какое-то… омерзение?

Да, невесело было в замке лорда Нефрита — невесело и неуютно. И хотя в его покоях по-прежнему дышал громадный камин, и было тепло, и роскошно убрано — но все время чудилось, будто от бархатных занавесок тянет замогильной сыростью и плесенью.

И хотя в бокалах на столике желтел обыкновенный сладковатый напиток со льдом, рюмки поблескивали истерически-жутковато — словно грозили опьянить, затуманить до смерти.

Да, он по-своему любил меня, хотя и был таким вспыльчивым, непредсказуемым, ревнивым, озлобленным. Он любил меня, и я жил его страстностью, его алчностью, поскольку заменить этого было нечем.

Вот и в тот день, после королевского совещания, на котором ее величество утвердила приговор леди Карнеоле, я дождался вечера и поспешил к Нефриту, потому что на душе было скользко и мерзостно. Потому что, в сущности, мне больше не к кому было пойти.

Астролог находился у себя в кабинете, в шикарном, уютном кабинете, а на его столе полыхали свечи.

— Рад, очень рад тебя видеть, Джедайт. Не составишь ли мне компанию?

Я сел напротив, пытаясь угадать его настроение.

Глаза Нефрита поблескивали красноватым огнем, насмешливо и вальяжно, а я никак не мог прочесть выражение его лица — какая страсть владела им? Он выглядел этаким довольным, скучающим, пресыщенным светским львом.

— Дела нашей драгоценной леди, твоей подопечной, плохи. Ее величество настроено весьма непримиримо, и Кунсайт, исполненный верноподданнического рвения, разумеется, уже все подписал. Я имею в виду приговор. Если графиня надеялась тронуть своего любовника, ее расчет оказался пуст, как выпитая бутылка.

Невзирая на то, что меня мутило от его небрежного тона, я не хотел опять ссориться с ним, а потому промолчал.

— Мне очень жаль, Джедайт, — как-то холодно и безучастно сказал вдруг Нефрит. — Жаль, что ты не в состоянии избавиться от этой старой проблемы раз и навсегда. Знаю, ты не любишь, когда тебя жалеют… Ничего, потерпи. В последнее время мы с тобой так великодушно терпим друг друга!

Он легко вскочил из кресла, приблизился вплотную ко мне и скрестил на груди руки. Этим жестом астролог так отчетливо напомнил мне Лорда Хаоса, что я невольно отвел глаза.

Он смотрел на меня в упор своими синими жесткими глазами, в них была такая небесная, глумливая пустота, и все в нем было так… тупиково, жестко, непроницаемо. Меня начинало трясти, и с трудом овладев собой, я попросил его прекратить. Иначе…

— Иначе? — усмехнулся он. — Что же такое ужасное произойдет, если я не пожелаю прекратить? По-правде говоря, я только начал, Джедайт.

По-правде говоря, не стоило ему начинать этот разговор. Я терялся, силясь вообразить, сможем ли мы хоть сколько-нибудь нормально воспринимать друг друга, если выскажем в лицо некоторые вещи.

Это кажется метель пурга

Да, все, что говорил Нефрит, все было правильно, — невыносимо, безысходно правильно. И даже то, что он сравнил меня с Айти… честное слово, я заслуживал это сравнение.

Пока я наливал себе вино давным-давно мертвыми пальцами, мой взгляд дотронулся до переплета книги, валявшейся на краю стола: неужели лорд Нефрит увлекается подобным чтивом?

Конечно же, нет. Нет!

Эти пульсирующие, мечтательные, бледно-зеленые всполохи, исходившие от страниц, это странное тепло… Мог ли я заподозрить что-нибудь конкретное, определенное?

— В чем дело? — спросил Нефрит.

Я промолчал.

Я схватил со стола книгу, неловко зацепив оставленный бокал вина, и услышал, как Нефрит прошипел какие-то ругательства — кажется, густая, янтарная жидкость перепачкала его бумаги…

А я листал страницы. Я гнался по горячему тонкому следу, но пульсирующее, чужое, запретное для меня тепло убегало сквозь пальцы.

— В чем дело, Джедайт? — воскликнул Нефрит. — Ты что, и вправду свихнулся? Что за…!

Как я мог ему объяснить?

Я ни в чем не был уверен, я не был уверен даже в моем праве предъявлять ему какие-либо претензии. Но мысль о том, что всего несколько часов тому назад здесь находился рыжий ублюдок, была совершенно отвратительна!

О, это не было бредом! В периоды лунных затмений, в периоды перенасыщенности атмосферы грозовыми электрическими разрядами меня изводили галлюцинации и бессонницы, но то, что я предчувствовал по отношению к Нефриту, было посерьезней бреда. Присутствие рыжей твари в моей жизни казалось мне уже какой-то роковой болезнью, неподдающейся лечению.

“Чего ты добиваешься? Какая тебе разница, с кем лорд Нефрит проводит свободное от твоего общества время? Он спит с юмами? Что с того. Все спят с юмами, кроме, наверное, одного тебя…”

Будь это какая угодно другая тварь, я бы отнесся к причудам звездочета вполне благодушно, ибо его многочисленные приключения никоим образом не ущемляли интересов моей немногозначной, и в сущности, нетребовательной любви.

…Снаружи замка было темно и холодно, как в склепе. Было тихо – в особенности после той возмутительно громкой сцены, которую я закатил на прощанье лорду Нефриту, не объясняя истинных причин. Кажется, вид у него был испуганный и даже какой-то виноватый… но это не имело значения!

Разноцветные окна светились где-то вдали, будто раскинутый на темной скатерти пестрый пасьянс. Я слушал вой ветра в темном саду. Лиловые рощи заговорщицким полукругом охватывали угрюмый замок — их отточенные вершины заострялись о ветреное небо.

И, обжигаясь, их пьет.

Тихо, все тихо… О черт!

* * *

В столице было шумно и неспокойно: душная грозовая атмосфера, наполненная слухами, доказывала, что обаяние приговоренной узницы по-прежнему достаточно велико. И хотя грустная история леди Карнеолы, в сущности, уже подходила к концу, мне еще предстояло узнать кое-что странное: к одной из попыток освобождения пленницы оказался причастен лорд Кунсайт.

Да, он навестил леди в темнице, вопреки категорическому запрету королевы Берилл, вопреки здравому смыслу.

Могу представить себе, как он смотрел на то, что представилось его глазам в подземелье замка: от рыжеволосой ведьмы, яркой, душистой, накрашенной, восхитительной, к тому времени оставалась тающая бледная тень.

Я готов поклясться, что нарушение приказа вовсе не подразумевало измену со стороны Первого Лорда. Он был твердо убежден, что сумеет удержать политическую ситуацию под жестким контролем — пусть даже графиня Карнеола вновь очутится на свободе! Он, в сущности, не потребовал даже клятвенного отказа демонессы от притязаний на титул правительницы Западных территорий.

…Леди Карнеола решительно отвергла помощь, предложенную лордом Кунсайтом.

Она заявила, что не отступит — не отречется от того, во что верит, от того что принадлежит ей по праву, ради чего жертвовали покоем и кровью все, кто сражался за нее, все, кто любил ее...

Он беседовал с ней в продолжение двух часов, желая понять причины отказа, достучаться до здравого смысла. Однако ни малейших надежд она ему не оставила, ни к какому согласию они так и не пришли.

В чем заключалась тайна последнего безумного поступка леди Карнеолы? Признаться, даже в ту пору у меня брезжили кое-какие догадки, чуть позже превратившиеся в уверенность.

Все чаще и чаще я обращал внимание на характерные энергетические вспышки пленницы: ее странные золотистого цвета глаза, фарфоровая кожа, взлохмаченная дымчато-рыжая шапка волос — от всего существа асилк-демонессы как бы изливался бесконтрольный, рваный, интенсивный свет.

Недаром я умел безошибочно угадывать состояние существ, к которым подступала неминуемая смерть. Смерть — свирепая, костлявая ведьма, которую не трогают шутки красавиц, которой нет дела до наших эмоций, до нашей хрупкости, заносчивости, веселья, дерзости, злости… иной раз она предупреждает о своем приближении.

Аура леди напоминала бьющуюся, скомканную паутину, и эти последние вспышки производили ошибочное впечатление силы на поверхностных наблюдателей, хотя жить ей оставалось несколько месяцев, от силы год.

Чувствуя запах смерти, леди ждала обещанной казни, она мечтала уйти достойно, красиво, романтично, так, чтоб ее запомнили надолго — и прежде всего те, кто пытался спасти ее, защитить… Так, чтобы первый из темных лордов понял и почувствовал вполне: как и все “бывшие” мужчины леди Карнеолы, испытавшие власть ее цепкой бабочки, он не стал ее повелителем.

Потеряв терпение и, очевидно, желая образумить упрямицу, лорд Кунсайт нанес удар боевым заклятием. Конечно же, его атака не могла сравниться с болевыми ощущеньями, на которые обрекала себя приговоренная (и мне, и королеве Берилл, и Кунсайту было хорошо известно, что эта авантюристически настроенная дама панически боялась обыкновенной физической боли!)

Каково же было недоумение лорда Кунсайта, когда демонесса не только не сумела выбросить защитный экран достаточной энергетической силы, но оказалась даже не в силах исцелить собственные раны!

И конечно же, в тот момент он понял, чем был мотивирован ее безумный, ее упорный отказ — понял, что жизненная энергия и магическая сила оставляют ее… понял, что она уже не может остановиться, что головокружительное скольжение в бездну продолжится до самой ее смерти.

Памятный эпизод встречи с узницей так и остался бы своеобразным лирическим моментом в темной биографии Ледяного Лорда, если бы не… судьба. Та самая судьба, которая помогала Кунсайту выигрывать битвы, выживать на поле дворцовой брани, вдруг в первый раз обратилась против Короля Хаоса. Звезды, которые при всем своем беззлобном, стихийном вероломстве так верно и так долго служили прихотям милорда, на этот раз сочли тягостным — хранить постоянство.

В те дни меня грызла нелепая, опасная, жгучая забота.

Вот уже, наверное, в двадцатый раз я телепортировался в залу, где обыкновенно творил заклинания. Перешагивая порог, я неизменно чувствовал себя как бы на стыке внимания бесчисленных зорких глаз: моя комната имела форму (если только понятие "формы" применимо в данном случае) бездонной многоглазой пучины. Так как наступать сапогом в эту пучину было просто немыслимо — это грозило полной утратой контакта, а кроме того, представляло реальную угрозу, — я левитировал на крохотный островок, расположенный в центре залы, и пытался сосредоточиться.

Уже в течение нескольких дней я проводил сеансы, пробуя установить связь и выяснить: как проводит вечера мой потрясающий мужчина — лорд Нефрит. Да, с упорством, достойным лучшего применения, я хотел убедиться: действительно ли звездочет встречается с Айти, или внезапная идея, застрявшая в моей голове — это всего лишь мания, не имеющая ничего общего с реальными фактами?

До сих пор не знаю, что бы я стал делать, окажись оно правдой — мое скользкое, смутное подозрение… Неужели наш роман с Нефритом прекратился бы? Неужели я бы вновь закатил ужасный беспардонный семейный скандал и потребовал объяснений? Каких объяснений? Обещаний, что никогда, ни при каких обстоятельствах лорд Нефрит не будет спать с юмами?

Разумеется, я отдавал себе отчет: все, что затеяно мною, является непростительной, грубой тратой времени и энергии. Однако мысль о рыжей бестии, которая вклинивалась в мою, то есть Нефритову, постель — эта мысль казалась мне безобразной! Тошнотворной.

Я хотел знать, насколько мои подозрения основательны, и я ухитрялся следить за Нефритом — ведь в течение наших довольно продолжительных любовных отношений я успел обзавестись некоторыми шифр-кодами лорда астролога. И теперь мне удалось протянуть ниточки легчайшей сквозь-пространственной связи, магические провода, с помощью которых я имел шанс хоть и с усилием, но все же проследить: чем занимается, уединяясь в собственных покоях вечерами, лорд Нефрит?

Конечно же, мне приходилось очень осторожно действовать, распределяя собственные движения в пространстве и времени. Если бы дело раскрылось, за мою жизнь я не дал бы общипанной подбитой юмы: при желании астролог нашел бы способ отомстить мне, а я никогда не питал особых иллюзий по поводу моего могущества перед старшими ши-тенно!

Кроме того, я был абсолютно убежден: если бы конфликт с лордом Нефритом возымел роковые для меня последствия, со стороны ее величества не последовало бы никаких карательных мер по отношению к звездочету. Дело в том, что королева Берилл предоставляла ши-тенно право самим разбираться друг с другом в некоторых особо щекотливых ситуациях. Вторженье в личную жизнь — этот проступок явился бы достаточным оправданием для Нефрита, пожелай он отомстить за мою теперешнюю выходку!

И все же, наплевав на благоразумие, я вновь и вновь запускал тонкие щупальца в темные окна астролога, хотя до поры до времени ежедневные-ежевечерние-еженощные старания успехом не увенчались. Лишь на пятый вечер мое упорство было наконец-то вознаграждено! Установив связь, я сразу понял, что воистину — "ищущий обрящет", а кроме того, я убедился, что судьба предоставляет мне шанс оказаться свидетелем весьма любопытной сцены!

Я ощутил знакомую ауру звездного лорда, сильную, яркую, импульсивную, а потом еще одну – мерцающую, беспокойную, постороннюю ауру, носителя которой я тотчас же узнал. Сердце дернулось, и я почувствовал, как шум крови гулко отозвался в каждой частице моего тела.

Нефрит и его бывший юма стояли друг против друга, но к моему изумлению, их лица, жесты вовсе не говорили о только что пережитой или имеющей шанс состояться близости! Нефрит улыбался, однако Айтверис был необыкновенно сосредоточен и хмур. Он так сильно отличался от Айти — “ангела вожделения”, которого я знал и к которому привык, что я не сразу поверил моим собственным глазам.

Взъерошенное, напряженное существо, стоявшее в данный момент напротив лорда Нефрита, было Металлия знает, чем… Мне показалось, лицо мальчишки заметно подурнело: в нем не осталось и следа обыкновенной язвительности, тошнотворной сексапильности, пошлой заносчивости.

Нет-нет. Это по-прежнему был Айти, и все вроде бы оставалось при нем: и его шикарные пламенные кудри, и вздернутый веснушчатый нос, и тонко сработанная задница. И все же от него не исходило ни малейшего сексуального соблазна, его вид не вызывал ни малейшего желания прикоснуться, приласкать, приблизиться! Его кожа выглядела картонно-серой, от него веяло каким-то странным нервным жаром.

Впрочем, стоило только ему улыбнуться — и в этом удрученном, бесцветном подростке мне вновь почудился ветреный, пульсирующий, лучистый Айти! Как будто он только что, сию секунду, пробудился и ожил.

— Мой юный друг, ты выдал себя с головой, — продолжая начатый разговор, вещал Нефрит тоном, в котором, несмотря на всю показную мягкость, звучала издевка. – Должен выразить мое восхищение. Ты держишься весьма решительно и храбро. А если учесть твое положение, то…

— Мое положение — это мои проблемы, это мой выбор, Нефрайто-сама, — отвечал мальчишка, и не думая опускать свои рыжевато-зеленые выпуклые печальные глазищи. — Я больше не должен отчитываться перед вами.

Я ожидал, что Нефрит вспылит, однако события того вечера развивались наперекор моим ожиданиям!

— Ты идиот, Айти, — сказал астролог, пренебрежительно покачав головой, и налил себе в рюмку воды, столь холодной, что матово-алые стекла тотчас затуманились. – Вы оба идиоты, — пробормотал он, сделал глоток и вновь с усмешкой устремил взгляд на Айтвериса.

Я не мог не заметить про себя: что-то в повадках Нефрита изменилось. Если раньше, третируя рыжего юму, астролог шутил, забавлялся, то теперь он злился, и в его синих глазах поблескивала сухая, беспощадная, ядовитая ярость.

— О каком выборе идет речь, мальчик? Твой выбор — слушаться господина, это твой единственно возможный выбор. Ты подчинялся мне до тех пор, пока я не выбрал тебе очередного владельца и не подарил тебя Куну. А теперь твоя главная забота — доставлять удовольствие новому хозяину, не забывая благодарности по отношению к первому! Ты слышишь меня? Не забывайся, малыш, будь умным, покладистым мальчиком, уповай на мозговые извилины, а не только на кудри золотистые… Кстати, твои прелести никогда не доставляли мне особого удовольствия. Если тебе приятно это слышать. За Куна я, конечно, не поручусь, но…

— Мнишь себя важной штучкой при Ледяном Короле, верно, малыш? — усмехнулся Нефрит. — Не обольщайся. Ты для него ровно ничего не значишь. Я знаю Кунсайта тысячу лет. Он никого не подпускает к себе по-настоящему, он никогда не теряет голову. Он всегда остается невредимым в любви. Сколько еще, как ты полагаешь, может продлиться твое фаворитство? Пять лет? Семь лет? Ты думаешь, что сумеешь надолго сохранить привлекательность в его глазах? Наступит день, и Кунсайт заметит перемену. Сквозь шелковую шкурку будет просвечивать твой зверь. И что тогда? Ты будешь не нужен ему, так же, как десятки других бедняг. Ты думаешь, тебе удастся быть счастливее прочих, да? Не лучше ли посмотреть правде в глаза?

По тому странному, потерянно неудивленному выражению, которое разлилось по веснушчатому пылкому лицу мальчишки, я понял, что слова Нефрита не были для юмы откровением.

— А мне не нужна ваша правда, милорд, — тихо и как-то очень твердо сказал Айти, и его сморщенная, усталая мордочка дрогнула болезненно и горько. – Вы не можете судить лорда Кунсайта, даже если знаете его тысячу лет… Ваши обвинения бессмысленны и грубы.

— Скажите, пожалуйста! — Нефрит уже смеялся вполне открыто, он смотрел на Айти с любопытством, будто перед ним стоял экземпляр из дефективного разряда самоубийц. — Великий, загадочный Кунсайт-сама! Кто может понять его душевные порывы?

Я увидел, как Нефрит протянул руку и материализовал бледный, желтоватый свиток.

— Не правда ли, Айти, глупая, ничтожная бумажка? А между тем ее наличия вполне хватит для того, чтобы основательно подпортить кровь твоему лорду, и некоторым по уши влюбленным недоумкам. Понимаешь, мне удалось выяснить, что во времена не столь отдаленные Кун принимал участие в деятельности так называемых “полуночных мельниц”…

Казалось бы, обыкновенные исследования, однако ее величество не поощряла сотрудничество с “полуночными мельницами” — ибо они подводили под свои данные весьма спорные теории, и кончили опасными утверждениями, будто лунное влияние является чуть ли не определяющим для условий жизни Темного Мира.

Согласно второму документу, попавшему в распоряжении лорда Нефрита, Кунсайт имел самое непосредственное отношение к опытам, которые проводились с применением сильнейшего, находившегося под запретом наркотика. Таинственное вещество способно было вызывать парализующую летаргию у демонических существ высочайшего класса.

И наконец, если верить Нефриту, милорд поддерживал контакты с еще одной довольно известной партией, некогда затеявшей авантюристическое мероприятие “Медная Заря” — членство в этом обществе повлияло на карьеры таких печально известных сановников, бывших министров, как, например, маркиз Вивианит.

…Все свои догадки и обвинения лорд Нефрит вкратце изложил перед юмой, который вряд ли был в курсе политических тонкостей, однако чутьем безошибочно понимал, что бумаги, попавшие в руки астролога, угрожают его хозяину весьма серьезно. А добыть эти документы…

— Айти! Глупая голова!.. Добраться до бумаг не составило большого труда — я просто вовремя использовал благоприятные обстоятельства. После того, как мне стали известны основные ключи архивов Куна, преданное исполнительное лицо отыскалось довольно быстро… Итак, ты сам понимаешь: вряд ли мои открытия обрадуют нашу великую королеву. Хотя не исключено — быть может, ее величество попытается извинить маршала, придумает оправдание, так сказать, по старой дружбе и по собственной женской слабости. Что ж, на сей случай у меня припасена еще одна подлинная записка, а добыть ее мне посчастливилось также не без твоего посредничества. Уж я позабочусь о том, чтобы представить документ ее величеству в нужный момент и в должном виде.

В руках Нефрита появился крохотный белый свиток.

— Боюсь огорчить тебя в лучших чувствах, — продолжал астролог, — но одна леди весьма крепко зацепила твоего драгоценного лорда. Потрясающе: в кое-то века Ледяной Король затевает благородное предприятие во имя прелестной дамы и совершает кучу банальных глупостей! И в кои века лорд Нефрит опускается до пошлого шантажа. Да-да, в моих руках – подлинная переписка леди Карнеолы с лордом Кунсайтом. Как ты думаешь, какие оправдания сможет изобрести Кунсайт-сама, если в руки королевы попадет сей чудный компромат?

В то время как длился уничижительный монолог Нефрита, я лихорадочно ломал себе голову над вопросом: неужели Айтверису действительно были известны… скажем так, некоторые секреты господина? Секреты, которые для любого другого низшего демона остались бы тайной за семью печатями. Неужели лорд Кунсайт до такой степени доверял мальчишке, что не стер из его памяти использованные архивные ключи?

И что, в конце концов, потерял в архивах милорда юма… юма, который, как я думал, мог интересоваться лишь пустыми, дешевыми романами? Каким образом лорд Кунсайт позволил ему касаться “избранной” информации? О, какое ужасное, непростительное сумасбродство!

Разумеется, защитное поле милорда воспрепятствовало бы любому постороннему насильственному вторжению в сознание Айти. Но очевидно, защита рухнула в тот момент, когда юма допустил себя до физического и, как следствие, ментального контакта с Нефритом. Ведь речь шла о связи низшего демона, уязвимого по многим параметрам, с ши-тенно, бывшим господином, зависимость от воли которого могла сохраниться.

После потрясающей откровенности Звездного Лорда Айтверис был обречен, и я решил, что Нефрит вряд ли выпустит юму за пределы собственного замка. С какой целью астролог, вместо того, чтобы тихо и аккуратно “убрать” юму, затеял все это бессмысленное разбирательство? Неужели только ради мелочного удовольствия — отыграться на любимой собственности ненавистного ши-тенно… Конечно же, резвясь и откровенничая перед Айтверисом, всецело находившемся в его, лорда Нефрита, власти, демон звезд был уверен, что ему ничто не угрожало.

— Не может быть… — глухо сказал юма, — вы… вы использовали контакт? Вы что-то прочли… не может быть!..

— А ты думал, я сохранил с тобой связь по причине глубокой и пылкой страсти? Никто не может служить одновременно двум господам, мальчик.

— Вы не причините ему вреда… Вы и милорд — друзья… Вы обещали…

Айти не сводил с бумажек Нефрита потрясенных обессмыслившихся глаз, и я видел, как его губы шептали какие-то слова. А потом… потом случилось нечто совсем уж невозможное. Что я мог подумать? Внезапная волна силы — властной, сокрушительной — вздыбилась, дохнула, сверкнула и прошелестела, и в ту же секунду сгустившаяся тишина разразилась неправдоподобной огненной бурей!

Я видел, как записка в руке Нефрита вспыхнула невесть откуда материализовавшимся пламенем, и астролог пораженно вскрикнул, пытаясь заглушить враждебную стихию запоздалыми магическими пассами — магия огня была ему знакома. Однако все его усилия оказались тщетными, так что спустя мгновенье пепел растаял в воздухе, на глазах потрясенного собственным фокусом Айтвериса… и не менее потрясенного Нефрита!

— Что бы это ни было… — наконец вымолвил звездный демон, — что бы это ни было, Айти, но ты — труп.

Между тем, рыжего парня совершенно истощила внезапная стихийная вспышка, вспышка, о которой я судорожно гадал: что же означал этот жаркий всплеск, этот огненный смерч? Я видел также, что лорду Нефриту в тот момент было не до отгадок, ибо он прочел во взгляде своего нежданного противника твердую решимость защищаться.

— Неужели ты вообразил себе, что я опущусь до поединка? — голос Нефрита был сухим и колким, будто обрывок наждачной бумаги. — Ты слишком много о себе мнишь! Лорды не вступают в поединки с юмами. Если низшая тварь слишком много знает, ее просто стирают в порошок и вышвыривают за грань Темного и Сумеречного мира.

В тот же миг я поспешно оборвал каналы связи, опасаясь быть застуканным на месте преступления и желая хоть как-то обдумать увиденное.

Выходит, я был прав в самых худших моих подозрениях, и легкомысленная тварь умудрялась кочевать из постели одного ши-тенно в постель другого. Я представил себе эту картину во всей красе, и… тупо отметил про себя, что вся моя гадливая, бешеная ревность куда-то вдруг испарилась, улетучилась, и единственное, самое главное и основное, что меня теперь по-настоящему интересовало — а не обладает ли Нефрит еще какими-нибудь уликами, задевающими интересы Первого Лорда? И что означала таинственная вспышка сокрушительной силы, поразившая Звездного Лорда из рук Айтвериса?

А в течение трех последующих дней закончилась история леди Карнеолы.

Не знаю, что чувствовал Кунсайт, когда под смертным приговором указывал свое имя.

“Исполните служебный долг, милорд…”

Утренние сумерки едва-едва осветили замок. Леди Карнеола уже проснулась, когда я появился в ее темнице и зачитал смертный приговор, в неизбежности которого она, конечно же, не сомневалась. Мои слова прозвучали в гробовой тишине, и я не был уверен, слышит ли меня приговоренная. Юмы-охранники передали ей черное одеяние, напоминающее плащ с капюшоном.

— Что это? – машинально и глухо спросила леди.

— Вы должны надеть это. Накидка прикроет ваши волосы.

Лорд Кунсайт предъявил графине документ, под которым обозначались подписи первых лиц Темного Королевства.

У нее был вид существа, с которым уже ничего более страшного произойти не может — этакое потустороннее создание, лишенное возраста, признаков пола, страха, надежды, всего временного и относительного.

Я готов поклясться, был такой момент, когда Ледяной Король, приблизившись, сжал ее пальцы: горячим, но осторожным жестом. Его рукопожатие было не слишком крепким, так что графиня могла отнять ладошку, в том случае, если прикосновение было ей неприятно — впрочем, она его не оттолкнула.

В Горе Храма Великой Богини был сооружен жертвенник, и леди Карнеола взошла на него достаточно твердой, быстрой походкой.

Когда священный огонь с четырех сторон охватил жертвенник, она в первый раз закричала. Голос ее звучал сквозь дым и чад, жертвенник превратился в черный столб с извивающимися шипящими языками пламени — и мы почувствовали, как двинулись камни, пласты земли, будто некая подземная, вездесущая сила очнулась от спячки, расправляя конечности.

Да, я видел множество смертей на поле брани, на магических дуэлях, на пирах, где преподносились кушанья, сдобренные ядами… но могу поклясться, казнь женщины, казнь, которой мы явились свидетелями — была переживанием совсем иного плана.

Зрительные впечатления обычно считаются самыми щедрыми, самыми богатыми из всех, которые мы получаем с помощью пяти органов чувств нашего грубого физического тела. Однако в тот час, когда разум находится во власти отчаянья, ужаса, тяжелых иллюзий, мы охотнее всего верим чувству осязания.

В полдень промелькнуло краткое известие о гибели лейтенанта Айтвериса: оказывается, всему причиной был несчастный случай! В одном из пустынных, столичных кварталов он подвергся нападению банды юм-мутантов, не нашел достаточно сил, чтобы оказать сопротивление, и на рассвете его обезображенные останки были обнаружены в восточном районе столицы.

Ледяной Король, посетивший место трагедии, заподозрил причастность Нефрита к гибели своего домашнего любимца, ибо от отпечатков аур юм-мутантов, зафиксированных в окружающем пространстве, исходил едва уловимый, специфический, красноречивый дух. Между Кунсайтом и Нефритом произошел краткий и очень тяжелый разговор.

После гибели Айти в замке лорда Кунсайта еще долго попадались вещи мальчишки, замиравшие по углам, окутанные призрачной, угасающей аурой медово-золотистого оттенка. Кроме того, милорд обнаружил несколько сентиментальных, но довольно прозорливых записок, сочиненных его любовником незадолго до трагедии, — могло показаться, что мальчишка предчувствовал свою неминуемую скорую смерть.

Однажды в беседе с кем-то из знакомых Айти высказал странную мысль: “Знаешь, я пытаюсь найти себя. Толпы существ тысячу лет бродили по земле, под землей, но так и не поняли, кто они есть на самом деле…”

Эти слова настолько оригинально пробивались сквозь привычную грубую броню дешевой наглости, что я, случайный свидетель разговора, почувствовал невольное, мимолетное любопытство.

Прошло немного времени, и мы с лордом Нефритом окончательно помирились. Признаться, первый шаг к примирению сделал я сам: сквозь синие осколки, каштановую растрепанность, пасмурную злость просвечивало одиночество, казавшееся едва ли не острее, чем мое собственное. А может быть, я просто искуснее маскировал мои беды? Я до такой степени привык к моей боли, что уже не искал избавления, но…

как хотелось жить! иногда…

С появлением звезд, с заходом светил, с их неторопливым шествием по небу — все в мире выглядело таким цельным, дышащим, знающим, плывущим к цели. А я казался самому себе в высшей степени нелепым, несуразным, с моим вечным стоицизмом, с этим никому не нужным, неинтересным постоянством.

Лорд Нефрит стоицизмом не отличался.

Его волосы были огромными, мягкими, как шерсть смуглого пушистого котенка — в тот вечер, когда я пришел к нему после долгого, бредового, тягостного дня (после многих тягостных, бездарных дней!), его голова нетерпеливо терлась о мои раскрытые ладони, о мои колени, будто пытаясь стряхнуть путы изнывающего, изматывающего душу ритма.

Мне было тепло. Меня будоражила его привязанность…

Мне было жаль видеть его слабость. Все.

Лорд Кунсайт тотчас выразил готовность заняться новыми проблемами и покинул столицу.

В последний раз, в том далеком воплощении, он был прежним лордом Кунсайтом: искал битвы, испытывал судьбу, но… Хотя сражался он в самых горячих точках боя, для него не нашлось ни вражеского меча, ни огня, ни грозы, ни ветра, ни какой бы то ни было иной атакующей стихии. Воистину: "Умирает не тот, кто хочет, а тот, кто может".

Ледяной Демон добился лишь очередных “славных побед”, за которые ее величество пожаловала ему очередной славный и громкий титул — титул наместника, представляющего интересы государыни в районе Туманных Островов.

После заключения мира, накануне нового взлета политической карьеры лорд Кунсайт вдруг пожелал уехать из столицы. И королева Берилл не возражала: дела в нашем отечестве как будто налаживались, войны были выиграны, положение трона упрочилось. Участвовать в дворцовых забавах, размениваться по мелочам, — ему, Повелителю Хаоса, по-видимому, было скучно.

* * *

В последний раз мы увиделись совсем незадолго до его смерти, положившей конец стабильности завоеванного мира — мира, который не мог удерживаться на магической власти всего лишь двух ши-тенно.

Я прибыл на Острова в полдень, однако в северной местности еще менее определенно, чем на прочих территориях Темного Королевства ощущались времена суток. В сером небе беззвучно зависали какие-то птицы с острыми утонченными кожистыми крыльями – будто крохотные черные косынки, рассыпанные по поверхности мутной воды.

На дне этого мокрого, липкого пространства я двигался и говорил, словно только что очнувшись от забытья. У меня возникло неясное предчувствие, будто я уже был здесь когда-то, во всяком случае, ориентировался на местности без труда.

Когда я вошел в замок, меня поразило ощущение нереальной тишины, а также причудливые угловатые очертания туманного жилища. Как-то не верилось, что здесь проводит свою жизнь демон, еще совсем недавно управлявший армиями.

На окружающих предметах, то там, то здесь, вздрагивали энергетические всполохи, по углам скользили бесшумные тени.

Потом мы пили в гостиной какой-то безумно крепкий, черный чай, а я скользил взглядом по знакомым, таким отстраненным предметам. Мне не нравилась атмосфера его дома: в ней было что-то гадливое, нездоровое.

Прожитые годы, десятки лет свелись к одному ощущению, стиснулись в одну точку, а все происходящее показалось усилиями слепого, который хочет нащупать дорогу в кромешном, липком тумане.

Я не мог отделаться от тяжелых предчувствий: что-то непоправимо усталое было в этих чертах, которыми я жил, так ужасно, так упоительно, все эти годы, в этих тяжелых светлых глазах без блеска, в вертикальной нити, которая на мгновение показалась между бровей и тут же оборвалась.

Но ведь передо мной сидел демон, который был способен на все — с этим прекрасным, и страшным, и отвратительным безумием. Демон, который мог позволить себе решительно все… за исключением, пожалуй, одного: врасти в новую безветренную, нелетную жизнь, вписаться в рамки уютной гостиной, шикарной спальни, сияющей столовой, рабочего кабинета. Слишком болезненно, слишком ненатурально выглядел переход к “новой жизни”.

…Огненный ши-тенно? Разве нет шансов его найти?

Нет, практически не осталось никаких шансов.

Металлия уверяет, что его больше не существует! Ни в одном из доступных для нашего восприятия миров.

О нем никто, ничего не слышал, его никто не видел.

Он словно бы и не рождался в этот мир, в эту Вселенную, опутанную сетью солнца, луны и тьмы.

Как могло такое произойти?..

Нет, он не собирается возвращаться в столицу. Разве тебе, Джедайт, еще не надоело? Управятся без нас — коль скоро впереди целая вечность… вечность…

Вечность?..

У меня рождалось странное чувство, будто поток вечности оказался заперт в тесной, каменной ловушке. (“Как вы считаете, Джед? мы тоже на ущербе?”)

И — как будто звезда зацепилась о гору, — клянусь, в тот миг я каждым нервом вжился в его ощущения, восприятия, образы. Я как будто понял его смятение, я почувствовал близость к нему — такую мятежную, разрушительную.

И (кто бы мог предположить!) острую, бесконтрольную, почти человеческую… нежность?

В конце концов, я решил сказать ему то, что лежало у меня на душе так давно.

“Когда не останется времени, быть может…”

Моя голова закружилась: он принял мои слова, взвесил. Он как бы принял меня всего целиком, опрокинул все щиты… Это в первый раз он ТАК ко мне прикоснулся. И я видел, что все кончено, ибо он уже давно все решил.

— Нет, — сказал он. — Нет, Джедайт, невозможно. Абсолютно невозможно.

Странным образом я почувствовал его голос: будто что-то ломалось во мне, глубже, чем просто на уровне физической оболочки. Все мое существо стремилось врозь, плоть от костей, а я не мог и не мог кончиться. Я жил и жил, с каждым ударом сердца. Пока его ласковые твердые пальцы задумчиво бродили в моих волосах, огибая брови…

— А что, если мы еще когда-нибудь с вами увидимся, Кун? Встретимся, просто как добрые старые друзья, будем вспоминать о прошлом? – хотя мне удалось выговорить это спокойно, я чувствовал, что мое лицо искажено самым откровенным отчаянием.

Оставалось лишь оттолкнуться. Я дотронулся до его плеча: для этого мне пришлось лишь совсем слегка наклонить голову. Платиновые нити жесткого одеяния царапнули мне губы.

* * *

Не хороните нас! Оставьте нас… Вдвоем.

Минувшие тысячелетия, минувшие жизни и смерти, пеплом оседают на кончиках моих пальцев: рукам вечно холодно без этих перчаток, ставших моей второй кожей. Боги… как давно это было — то, что мучает и не оставляет в покое до сих пор!

Я пережил мои привязанности, я пережил мою собственную магию, всех тех, кого любил… всех, кто перестал любить меня. Единственное, что я отчетливо знаю и чувствую: мои безотчетные, многообразные, навязчивые и неотвязные несимпатии и нелюбви.

Что поделаешь? Не люблю многочисленных посетителей, нарушающих мое уединенье среди книжных полок – просто вежливо мирюсь с ними как с печальной необходимостью. Рыжий огонь каминов, увы, не согревает мою душу. Ненавижу это еженощное выпаденье в сонное, бесцветное небытие — на несколько часов оно прерывает бодрствование у моих заветных, незапамятно древних книжных полок.

Только здесь я отчетливо слышу далекие голоса. Голоса, которые вечно спорят – о политических нюансах, о магических таинствах, о власти драгоценных камней, о пророчествах темных звезд, о драконах и об ангелах.

Обнаженно дремлют стальные пружины, остывает круг цифр — обозначенных так неподъемно просто, так плоско, черным по белому. Цифры, стрелки, пружины, времени.

Какую ничтожную власть имели они над нами когда-то…