* * * 

Наш общительный, обаятельный, артистичный звездный демон заслужил восторженное поклоненье и привязанность всего войска. Как-то раз Нефрит одним своим появлением успокоил юм-офицеров, которые возмутились во время пограничного конфликта и уже были готовы взбунтоваться. Нет-нет, Мастер Нефрит не запугивал юм кровавой расправой — он просто пообещал разжаловать их в дворцовую прислугу, и боевые демоны в ужасе умоляли звездочета избавить их от такой позорной кары.

Его наружность с первого взгляда поражала шиком и многокрасочностью, а со временем, если знакомство с астрологом продолжалось, впечатляла еще больше. Женщины влюблялись в него до одури: в броских, пылких чертах Второго Лорда отражалась душа – противоречивая, испытанная, властная и оригинальная.

Он был гораздо смуглее, чем принято изображать, его непослушные темные кудри сверкали и струились, как хотели. В очертанье его высоких скул сквозило что-то кошачье, но это впечатление с избытком компенсировалось твердыми линиями рта и подбородка. И конечно же, самым замечательным, запоминающимся в его лице были знаменитые, густо-синие глаза — головокружительные, улыбчивые, внимательные.

Звездный демон тщательно заботился о своем внешнем виде, о личном комфорте, благополучии, и в этом пункте весьма отличался от лорда Кунсайта, который довольно прохладно относился к астрологическим прогнозам, а при случае говорил: “Что за глупость! Если удар предназначен тебе, можешь рассыпаться пеплом, зарыться в морское дно — судьба и там найдет тебя. Один ее каприз, и не потребуется атаки противника: погибнешь, попросту напоровшись на собственный меч”.

А когда он вновь отправился на южные границы, — посреди глухой полуночи, во время разыгравшейся непогоды (ее величество прямо-таки обязана была по заслугам оценить его рвение!) — демоны Нефрита приносили добровольные кровавые клятвы Металлии ради благополучного возвращения Господина.

Да, Нефрайто-сама делал все возможное и невозможное, чтобы возбудить к себе не просто страх и трепет, но всеобщую любовь и преданность.

Он мог, к примеру, демонстративно отвергнуть донос о подстерегающей его опасности. Он заявлял, что презирает доносчиков и не намерен даже близко подпускать их к порогу собственного замка. На самом деле, дворцы лорда Нефрита были ограждены мощнейшими щитами — почувствовать и вполне оценить эти щиты могли разве что маги высшего класса, поэтому Звездный Лорд был надежно защищен от неприятных неожиданностей.

Нефрит обожал роскошь — в его замке юмы преподносили закуски на чистом золоте, и бывали случаи, когда милорд пышно одаривал сотрапезников, просто за то, что они с большой охотой угощались за его праздничным столом.

Воздвигая замки, он пытался выдумать что-нибудь неслыханное, невиданное, а главное — совершенно бесполезное, хотя его любимым убежищем во все времена оставался массивный, несколько угрюмый, уединенный дом с прекрасной обсерваторией и обширной библиотекой.

Он завел себе роскошный зверинец и регулярно пополнял его. Если Кунсайт обладал способностью налаживать контакты с хладнокровными рептилиями, самые безобидные из которых не вызывали особой охоты к ним прикоснуться, Нефрайто-сама предпочитал пушистых тварей кошачьих пород. Его признанными любимцами были косматые, свирепые львята — редкостные звери, украшением которых являлась смугло-синяя всклокоченная шерсть, мерцающие клыки, замечательно разумные, говорящие глаза.

Звездный ши-тенно входил в число демонов, избранных королевой — милости ее величества он переносил с потрясающей стойкостью и вдохновенным притворством.

Любовные романы повелительницы и темных лордов, в общем-то, почитались тайной… Но так как в курсе этой тайны был практически весь двор, перешептывания окружающих составляли для ее величества источник невинных женских радостей.

Связь государыни с двумя сильнейшими боевыми магами являлась как бы залогом побед ее величества. Позиции ши-тенно были тверды, непоколебимы, и невозможно было вообразить себе, что наступит день, когда Берилл окружит себя фаворитами, похожими на красивых никчемных лакеев, лорд Кунсайт будет фактически отстранен от дел, а Нефрит попадет в немилость.

Тем не менее, оба лорда — Звездный и Льдистый — сражались бок о бок, проявляли солидарность во время дворцовых интриг. У них было много общего в том, что касалось литературных предпочтений, эротических вкусов…

Должно быть, Кунсайт отлично знал цену астрологу. Он ценил гибкость ума, изворотливость, боевую мощь лорда Нефрита… и тем не менее отдавал себе отчет: да, Нефрит предаст его. Это случится в тот момент, когда демон Хаоса будет слаб и уязвим. А поскольку роковой день лорда Кунсайта еще не наступил, темный маршал был спокоен: он никогда не даст астрологу реального шанса восторжествовать над ним и обрести первенство!

(Примеч. автора: Айтверис — в мифологии летучий дух в виде огненного змея).

Впрочем, нахальное создание хвасталось недолго, ибо в один прекрасный день Нефрит заметил пристальный интерес лорда Кунсайта, направленный на мальчишку. И тут же, нимало не колеблясь, подарил его Ледяному Королю, отрекомендовав многочисленные достоинства и предупредив о некоторых досадных качествах болтливого парня.

Если верить астрологу, мальчик был необычайно восприимчив — в отличие от его отца и матери, которых ему, Нефриту, пришлось порешить в юмопитомнике. Как показало время, Нефрит действовал с дальним прицелом, и не ошибся в расчете: Ледяной Король принял мальчишку под свое покровительство. И ловкий звереныш мгновенно выгрался в роль фаворита, тотчас же настроив против себя всех остальных кунсайтовых юм.

Да, Айтверис, когда хотел, мог быть поистине изводящим зверенышем, и я отказываюсь понимать, как удавалось Кунсайту бороться с некоторыми его особо злостными свойствами. Айти явно не хотел понимать основных правил поведения одомашненного юмы, для которого господин — демон стихий — существо хоть и вполне доступное на внешний, поверхностный взгляд, однако абсолютно запредельное по своей внутренней сути. Для рыжего парня закон был не писан, и он позволял себе выходки, поистине скандальные.

Его ребячливая заносчивость нравилась одному Кунсайту, и нет ничего удивительного в том, что Айтверис в конце концов свято уверовал в собственную безнаказанность. Однажды он так разошелся, что надулся и повернулся спиной к своему бывшему господину! Нефрит взбеленился и заявил, что юме это с рук не сойдет. Однако же Кунсайт воздержался от карательных мер, а всего лишь сделал мальчишке строжайшее предупреждение. Разумеется, дело не получило огласки, так как все свидетели конфликта, по понятным причинам притворились, что ничего не видят.

Поскольку я влился в число ши-тенно сравнительно недавно, я считался менее опытным демоном, чем старшие лорды. В ближайшем будущем в Темном Королевстве должен был появиться еще один повелитель стихий — Владыка Огня и Ветра, и нашей непосредственной общей задачей был поиск этого самого четвертого, ветреного и пылкого лорда.

Если бы мы знали, как выглядит четвертый демон стихий! Увы, никакими точными сведениями мы не располагали, хотя в Миллениуме были связаны друг с другом достаточно близко.

Кто вправе похвастаться целостностью воспоминаний?.. Согласно откровениям Металлии и нефритовым звездным прогнозам, Лорд Огня уже возродился! Однако до поры до времени у нас не было никакой возможности вычислить его местонахождение. Мы просто надеялись в определенный момент почувствовать явление ши-тенно, так, как это произошло со мной, в начале моей карьеры. Несколько лет провел я в учебном центре, прежде чем была опознана моя сущность демона стихий. Конечно же, я полагал, что в определенный, счастливый момент времени, мы поймаем знак — и присутствие Огненного Лорда обнаружится.

В ту пору, когда лорд Кунсайт командовал армией при Ауконе, а лорд Нефрит занимался проблемами южных провинций, я оканчивал средние классы учебного центра, ведущего подготовку боевых магов благородного аристократического происхождения. Правда, изредка (в виде самого исключительного исключения) там все же обучались юмы — особо одаренные, взрослые индивиды, имеющие боевой опыт.

Мое происхождение считалось вполне аристократическим: наш семейный клан издавна практиковал "обаятельные" заклятья, предназначенных для тех, кто хочет узреть "неизреченное". Кроме того, в нашем роду водились гадатели-сновидцы, рассеивающие предзнаменования на основе расшифрованных образов-снов.

Причудливый перламутровый космос нашего замка вертелся вокруг меня, обволакивая мягкой иллюзорной дымкой: все были любезны, приветливы со мной — высокие гости, посещавшие время от времени наш дом, неулыбчивые маги, подмахивающие паркет длинными черными мантиями, прелестные, нарядные ведьмы, многочисленные возлюбленные моего веселого отца.

Сколько помню себя, в моей глубине, под гладкой поверхностью, обитали сны и предчувствия, нередко по ночам принимавшие самые чудовищные и причудливые формы. Маски… До поры до времени маски егозили и насмешничали, их черты, их скользкие чертенята переплетались, и я не мог обрести над ними власти.

Одна ярко выраженная магическая способность отличала меня, начиная с самого раннего детства: помню, я всегда умел различить даже в самой густой, жизнерадостной толпе демона, которому суждено в ближайшие дни умереть насильственной смертью. Я чувствовал тесный леденящий душу запах, и этот взгляд вовнутрь, и угловатые бледные тени, разлетающиеся от лица, каким бы неподвижным или безмятежным это лицо не казалось.

Окружающие признавали мою магическую одаренность, и я поступил в учебный центр уже в возрасте шести лет, гораздо раньше большинства моих сверстников.

Когда я прибыл в стены академии, в одно мгновение все для меня переменилось. “Это непростительно — приучать будущего воина, мага к подобной роскоши!” — сказал, как отрезал, мой первый учитель, старший боевой офицер Апатит. Юмам было приказано без сожаления отучить меня от всех пагубных привычек, которые я имел несчастье приобрести в родовом гнезде.

Внезапная перемена отношения со стороны взрослых шокировала меня и надолго выбила из колеи, однако послужила испытанием для приобретения терпения и упорства. Не только пустые капризы, но и всякое неосторожное воспоминание о вольготной жизни в раннем детстве ставилось нам, воспитанникам обучающего центра, в вину. Легкомыслие, беспорядочность, неорганизованность беспощадно преследовались.

Меня завораживали демоны, которые сумели чего-то добиться! И конечно же, я прочел все, что можно было обнаружить о лорде Кунсайте и его поразительной карьере.

…Да, кажется, еще совсем недавно я учился в академии, получал прекрасные отметки по всем дисциплинам, пользовался расположением самых строгих и аккуратных педагогов.

В те дни, когда моя сила ши-тенно пробудилась, я с самого первого мгновения понял, что произошло нечто важнейшее, глубоко таинственное, то, что окажет влияние на всю мою дальнейшую судьбу.

Мое первое глубокое погружение во Тьму случилось внезапно, и в тот миг я не проявил ни малейших признаков самоконтроля.

…Я чувствовал, будто падаю внутрь самого себя, к центру моего мозга, оказавшегося гулким и бездонным, как колодец. После окончательного, сумасшедшего мозгового завихрения, я очнулся в космическом водовороте, который потянул меня через некое узкое, тесное отверстие – вверх… Меня обуял ужас, потому что почудилось, будто я вот-вот вылечу в бесконечное, безвоздушное пространство. И все-таки ничего ужасного со мною не случилось – меня окружали опытные демоны, уже пережившие нечто подобное и наделенные даром управлять самыми немыслимыми состояниями.

Помню, как внезапно во мне вспыхнуло сознание, что я – один из Четырех высших демонов стихий, находящихся под непосредственным воздействием Богини Металлии. Я определенно чувствовал и понимал, что Темная Богиня занята ускорением какого-то физиологического процесса, происходившего в моем организме, что мое развитие протекает под ее непосредственным бдительным надзором.

Период пробуждения энергий оказался довольно жгучим, довольно продолжительным, и впоследствии я задавал себе вопрос – происходило ли что-нибудь подобное с двумя другими, старшими ши-тенно?

В самый острый миг болезни я вдруг ощутил глубокую, ослепительную, причудливую связь, соединившую мое существо с судьбами старших лордов — подобной близости я не ощущал даже по отношению к демонам, спаянным со мною кровными узами! Конечно же, впоследствии острота мистических переживаний угасла, притупилась, тонкая вязь, пробежавшая по лезвию древнего меча, сделалась незримой и сокровенной… Однако в миг пробуждения мое ощущение достигало упоительной, экстатической силы!

Помнится, лорд Кунсайт навестил меня в тяжелейший, критический период моей болезни. Его появление я воспринимал как бы сквозь сон – я видел его на темно-синем, вибрирующем фоне. Я не испытывал ни малейшего ужаса, но только сильнейший трепет — трепет, сконцентрированный в области солнечного сплетения.

Кажется, лорд Кунсайт с кем-то разговаривал, и все черты его лица были нахмурены, сосредоточены. Когда Ледяной Лорд приблизился к моему изголовью и наклонился, чтобы заглянуть мне в глаза, чувство прикосновения, контакта достигло предельной степени. Я вдруг остро осознал, что моя беда – это его беда, моя радость – его радость, и волна всеобъемлющей близости не только к нему, но и ко всему живущему, земному, подземному, небесному, необъятному затопила мой мозг, мое существо. Я зажмурился, мне казалось, что душа расколется на тончайшие брызги, и я делал немыслимые усилия, чтоб овладеть состоянием, захлестнувшим меня.

Подобное ощущение, хотя и совершенно иной окраски, иного тембра, вызвала близость Металлии, которую я воспринимал довольно болезненно в течение многих дней. Я понял, что имеют в виду некоторые мистики, утверждая, будто душа и сознание могут становиться как бы “единой эрогенной зоной”. Я чувствовал себя и фаллосом, и влагалищем, я становился “одновременно тем, что внедряется в энергетический поток, и тем, что раскрывается для принятия Богини”.

Постепенно мой организм усвоил новые токи, и экстатическое состояние угасло, покинуло меня – ко мне вернулась моя обыкновенная работоспособность. Королева, Кунсайт, Нефрит никогда не заговаривали со мной о моих первых, тяжелейших днях. И я вновь и вновь задавал себе вопрос – переживали они что-нибудь подобное по отношению к Богине, друг к другу, когда случилось их пробуждение? Облечь вопрос в слова я не осмелился, так как оба демона тщательно избегали этой щекотливой темы.

Теперь, когда ступень высшего Посвящения оставалась позади, я обладал полным правом заклинателя стихий и мог чувствовать себя на равных с Кунсайтом и Нефритом, однако абсолютного, совершенного равенства между нами быть не могло (кто бы сомневался?). Рядом с двумя старшими ши-тенно я волей-неволей чувствовал себя скованно — быть может, просыпалась тревога, оставшаяся еще со времен обучения.

Все, что поручала мне ее величество, выполнялось мною с безукоризненным профессионализмом. Кто-то ведь должен был вывозить на себе прорву дел, связанных с политикой двора. Кто-то должен был заниматься научно-исследовательскими изысканиями, которые ее величество неизменно поощряла и поддерживала. И я уставал до черных кругов под глазами, но обязан был сохранять внешний шик и лоск — ведь без моего участия в светской жизни двор, естественно, не мог обойтись.

Я хотел побеседовать с Нефритом и выяснить как можно подробней его впечатления относительно завершившихся переговоров с представителями неблагонадежной западной аристократии.

Даже в самые худшие времена ее величество обожала устраивать балы-маскарады, на которых присутствовали ее любимые, особо приближенные демонессы, высшие юмы офицерского ранга, а по возможности также и ши-тенно.

Мне не пришлось искать встречи с Нефритом: астролог сам нашел меня в полной зале – он был слегка навеселе, костюм сидел на нем безукоризненно. Держался он, как всегда – чрезвычайно прямо и независимо.

Едва мы поприветствовали друг друга, Нефрит выразил живейший интерес по поводу моих последних работ — изысканий в области юмогенетики.

— Я общался с неким Шпатом. Так вот — он занимается подобными вопросами, он очень интересен как исследователь, и я думаю, вам стоит выйти на связь и обменяться информацией.

— Шпат? Должно быть, это кто-то из представителей волотской аристократии?

— Да. Он мне рассказывал о собственных опытах, и честное слово, его замечанья были весьма оригинальны и компетентны. Леди Карнеола устраивала прием в его честь.

Оживленным хозяйским взором он окидывал пеструю толпу.

— Гм. Леди Карнеола…

— Она самая. Дама, у которой был весьма горячий роман с Ледяным Королем.

— О какой горячности может идти речь, когда дело касается придворных особ?

— Что поделаешь! Демоны высочайшего класса иногда грешат возмутительной страстностью.

— Демоны высшего класса способны вовремя опамятоваться и заключить взаимовыгодный союз, основанный не на страсти, а на разуме.

Нефрит засмеялся.

— Ты так думаешь? И сколько же самых тщательных, взаимоспасительных расчетов самых классных демонов рушилось, чуть только вспыхивала страсть, которую отметали во имя здравого смысла… или, там, целесообразности!

Он был разгорячен, и не столько вином, сколько собственным возбуждением.

— Ладно-ладно, согласен с тобой, — продолжал он. — Разреши переврать известный тост, Джедайт, и выразить банальную истину: всякий дух влюбляется по-своему. ДУхи тьмы и хаоса — любят стремительно и смертельно, огненные – жарко и безумно, иллюзионисты – платонически и красноречиво, а дураки, вроде… хм… ну, в общем, крепко и самозабвенно.

В его твердом, непотопляемо самоуверенном, красивом лице проскальзывало какое-то незнакомое мне прежде выражение любопытной, тревожной… нежности? Внезапно он приподнял бокал с вином и продекламировал тихо и шутливо:

И будит сердце, спящее во мне…

“Природа женщиною милой задумала…” (Скажите, пожалуйста!)

Я пытался понять, ради чего отталкиваю этого потрясающего ловеласа моим суровым, нахмуренным молчанием? В его жестах, в его выраженьях, взглядах сквозил намек — намек вполне отчетливый, сделанный, очевидно, без намерения оскорбить, унизить.

…Весь последующий разговор мотался из стороны в сторону: Нефрит прерывисто делился впечатлениями о состоявшейся поездке, представлял мне своих новых знакомых.

— Маркиз Лал, вчера прибыл с юга. Одевается исключительно в прямое и черное — оригинально, ты не находишь? Особенно учитывая цвет лица маркиза… Кстати, его магия совершенно лишена дара конструкции. Он склонен к вариациям, краснобайствам. Я сегодня поговорил с ним всего несколько минут, и он успел-таки меня заинтриговать! У него редкостный дар: по ходу какой-нибудь жутко серьезной беседы вдруг возьмет да и всыплет изрядную щепоть соли, и весь спор оборвет шуточкой – замечательное свойство, ты еще оценишь!.. Вон, посмотри, дама в пушистом парике и сиреневой маске — наша гостья из северо-западной Кахалонгии, мы с ней только что, минуту назад, говорили о тебе.

— Обо мне! Разве она меня знает?

— Да нас с тобой и Кунсайта все знают! Ты не запамятовал, случаем? Ведь мы — ши-тенно. И позволь спросить… ты что же, совсем не собираешься танцевать?

— Я не танцую — по крайней мере, в тех случаях, когда представляется возможность отвертеться.

— Ну, сегодня вечером тебе такая возможность вряд ли представится, — смеясь, сказал Нефрит. — На балу, посвященном коронации ее величества, танцуют решительно все — юмы, ведьмы, ши-тенно, ее королевское величество. Отказываться было бы глупо и скандально, милорд Джедайт.

Откуда-то сверху, слева к нам выплыло эфемерное создание в маске — крылатой ящерице, и астролог, галантно улыбнувшись даме, на прощание крепко пожал мою руку.

Кульминационным моментом бала по обычаю являлся легкий, грациозный танец, который начинала сама королева. На мгновенье утихли разговоры, прекратился шум, хохот и шелест.

Ледяной Лорд галантно предложил даме руку, улыбаясь своими знаменитыми равнодушными, сумеречными глазами, и они первыми закружились по залу. Вообще, лорд Кунсайт танцевал только в исключительных случаях, и только с целью продемонстрировать: в этом смысле он еще может получше некоторых. Я наблюдал их танец со стороны веранды, потягивая шампанское.

Берилл передвигалась на позолоченных точеных шпильках. Ее королевский оскал являл миру тусклые, крупные, хищные резцы. Я был под хмельком и забавлялся тем, что увлеченно гадал: каким образом Ледяной Король ухитряется испытывать пылкие чувства к этой неподъемной, косящей на один глаз, грудастой стерве! Я пытался нырнуть взглядом в замочную скважину королевской спальни... Вообразить, какими приемами изощрялась ее величество, когда в глухие, долгие, темнокоролевские ночи ее маршал находился в берилловых покоях — при исполнении.

Тем временем их уже окружили танцующие пары. Шелковые подолы, волосатые ноги, благопристойнейшие укладки, прыгающие локоны — все это мелькало у меня перед глазами.

В последующие часы, всякий раз, когда я разыскивал Нефрита глазами в толпе, я мог заметить, что его окружало одновременно по три-четыре дамы, и он умудрялся галантно шутить и любезничать одновременно со всеми — а ведь это требовало изрядного мастерства.

Его разговор был жив и оригинален, его замечания метки и красочны, а тосты забавны и не лишены здравого смысла.

Тем временем Лорд Кунсайт развлекал какую-то умопомрачительно длинноногую благородную особу, половая принадлежность которой для меня так и осталась загадкой. По-видимому, демон Хаоса аннулировал воздействие своих знаменитых энергетических полей, чтобы не вгонять очаровательного собеседника (или собеседницу?) в состояние неконтролируемой паники. Время от времени Ледяной Лорд усмехался, замечая в толпе что-то потешное.

Я был не в духе, а потому не стал дожидаться финального аккорда, объявлявшего об окончании вечера, и отбыл в свой замок.

…Как и всякий полноценный демон, я был вполне себе бисексуален, — конечно же, время от времени я завязывал отношения с представительницами темнокоролевской знати, но я не мог не увидеть в себе определенной ограниченности. Притягательное, болезненно-проникновенное общение с существами мужского пола казалось мне куда более захватывающим, чем интимные причуды темпераментных демонических фемин. Рутинная предсказуемость женщин вызывала ощущение безнадежной скуки.

Самая бедная из моих фантазий являлась мне в более ярком, убедительном, многослойном ореоле, чем самые реальные опыты с обольстительными представительницами женского пола. Ощущение пресноты, безвкусицы парализовало страсть, и хотя никаких внешних проблем не возникало, внутренне я оставался холоден, как ископаемое.

Я наблюдал за ним понемногу. Мои представления о нем постоянно перевертывались с ног на голову.

Просыпаясь ночью, я видел его с реальностью галлюцинации: упрямый лоб, серые глаза, светящаяся белобрысая челка. И руки в перчатках — ярче снега.

Его лицо едва уловимо менялось, как будто тучи пролетали по быстрому небу, а мое нутро было охвачено липким ознобом.

В моей жизни я не знал демона более далекого, неприкосновенного и парадоксально притягательного. Сколько себя помню, я восхищался им! Он сжимал темный мир, как игрушку – двумя пальцами, затянутыми в прохладный шелк белых перчаток. Все нити были сосредоточены в его руках, и когда он дергал за них, королевство содрогалось, будто плоский картонный Арлекин.

Из просторных окон его гостиной открывался чудесный вид. У самых стен замка был разбит небольшой сад. В нем я замечал иногда рой каких-то крошечных, сумеречных существ с широко распахнутыми горящими глазами. Они опускали хоботки и усики в недра распластанных кроваво-ярких цветов, устремленных в пустоту холодного серого неба.

Вдали тянулась сиреневая горная гряда, а еще дальше простиралась пустыня, с ее летящим, двигающимся, как колымага, песком.

Садовые растения ютились на глинистой почве, покрытой радужными узорами плесени.

…Гостиная была заполнена неярким мерцающим светом, на столе поблескивали нетронутые фарфоровые блюдца, не было никого, кроме юмы Пепильон. Это была последняя диковинка Кунсайт-сама — изящный, маленький, крылатый монстр. Она приблизилась ко мне, радужно переливаясь и струясь, поинтересовалась, что милорд будет пить: чай, кофе, горячительные напитки?

На усмотрение хозяина, благодарю за заботу.

Затем поднесли выпивку: нечто, разлитое в граненые, серебристые рюмочки. Жидкость была кристально ясная, ангельски прохладная, и я храбро выпил. Меня прожгло до основания, причем не сразу, но по нарастающей. Я принял в рот что-то запашистое, свежее, мясное, щедро перченое и заверил Его Тёмность, что я бодр и свеж как никогда, и это была чистая правда.

Мы обсудили проблемы, связанные с королевскими юмопитомниками. Дело в том, что в последние недели я был занят выведением юм, декоративность которых очень тонко сочеталась с изысканными бойцовскими качествами. Зная интерес милорда к моим зоонаходкам, я обрисовал ему ход экспериментов.

Самым потрясающим достижением до сих пор оставались уникальные Демонические Сестры, тренировать которых собирался непосредственно лорд Кунсайт — поэтому, естественно, он хотел получить их подробнейшие характеристики, так сказать, из первых рук.

— Ты видел, как она выговаривает атакующее заклинание? С видом ребенка. Будто в игру непонятных слов вкладывает мудрость и вкус собственного дыхания, — сказал он. – Девочка легко найдет общий язык со стихией.

Я ответил, что чрезвычайно уважаю его опыт в деле выращивания перспективных юм, пообещал заняться моей Тетис лично и уделить ей особое внимание. Если милорд рассчитывал, что я расщедрюсь на подарок, расчет его, увы, не оправдался.

Кунсайт поинтересовался моим мнением относительно ритмики и порога восприимчивости маленькой ведьмы. И тут я заработал короткий недоумевающий взгляд, когда признался, что в лабораторных условиях зафиксировать это пока не удалось.

— Ну так зафиксируй посредством личного контакта, — довольно бесцеремонно посоветовал Кунсайт-сама, и я, сделав над собой усилие, холодно сказал, что “оставляю подобного рода контакты лишь на самый невозможный случай, когда лабораторные методы окончательно себя исчерпают”.

— Твой аристократизм, Джедайт, прекрасно тебя характеризует, — невозмутимо ответил Кунсайт, — но ты безумно усложняешь собственную жизнь.

— Между повелителем и чернью должна сохраняться дистанция. Разве не вы сами говорили это, лорд Кунсайт?

— Надо же… И часто я опускаюсь до подобных банальностей? — вопросом на вопрос отреагировал мой собеседник.

— Значит, вы изменили ваше мнение?

— Ну не то, чтобы изменил, Джедайт. Просто могут быть некоторые исключения даже среди самых устоявшихся мнений и правил. Ши-тенно формирует материальную оболочку юмы, поэтому контакт демона с собственной тварью — дело вполне хозяйское. Неужели ты всерьез опасаешься, что к тебе пристанет плебейская грязь?

Ужасная небрезгливость, звучавшая в его голосе, меня покоробила, а он продолжал, не обращая внимания на мой принужденный вид.

— Я же говорю об очевидных вещах, Джед, и не понимаю, какого дьявола ты нервничаешь? Контакты с “живыми шедеврами” могут доставлять некоторое удовольствие… Впрочем ладно, ты прав, не буду спорить — юмы достаточно примитивны, особенно вначале, когда не испытывают иных чувств, кроме страха и беспомощности.

— Из всех животных чувств это самое для них подобающее, милорд, если уж речь зашла об отношениях между юмами и господами. Право, я не испытываю никакого желания играть элементарными эмоциями… “шедевров”. Тем более что неравнодушное прикосновение к животной ауре может спровоцировать всплеск эмоциональной нестабильности.

"Лорд Джедайт! это был намек, или мне показалось?.."

…Скрипнула дверь, Лорд Кунсайт едва заметно усмехнулся, не оборачиваясь, и я со своего места почуял ритм возбуждения.

На верхних ступенях лестницы показался Айтверис: слегка непричесанный, расхристанный (еще бы, любовнику Первого Лорда нет дела ни до кого, кроме Первого Лорда!), он стоял и щурился на матовый серебристый свет, льющийся от потолка. Мальчишка поймал на себе улыбку Кунсайта, растаял (кто бы не таял, о дьявол!..), и незамедлительно присоединился к нам, устроившись на диване, в уголке, в самой смиренной позе.

— Через полчаса я покажу тебе моего Ангиса, Джедайт, — пообещал Кунсайт. — Клянусь, этот зверь в высшей степени великолепен, и контакт с ним ни в коей мере не оскорбит ваше достоинство.

Все оставшееся время Кунсайт любезно импровизировал всякие необыкновенные истории, а я украдкой наблюдал за Айти. Мальчишка обволакивал серебряного демона взглядом своих огромных (черти с медом!), неотрывных глазищ. Выражение его маленького точеного подбородка смягчилось, будто он весь сосредоточился в ощущении близости Короля Хаоса.

Я уже не понимал, что со мной творится: это было какое-то смутное, напоминающее голод, тошное эротическое ощущение, и оно с каждым мгновением становилось все неотвязней, жарче, острей.

Зверинец располагался под открытым небом. Клянусь, это было впечатляющее зрелище – наблюдать, как огромное, белое, перепончатокрылое существо бродило по холму.

Этот гигант представлял собой разновидность аспидов, населяющих суровый лесистый север. Крылатый змей с птичьим носом и двумя хоботами, как правило, селился в горах, и не садился на землю, а только на камень. Его появление предвещало беду, опустошенье, гибель живущих.

Кунсайт знал, что мне будет приятно видеть этого зверя, поскольку маги Иллюзий умеют заговаривать созданий подобного сорта. Аспид не переносит звука труб: одно ухо прикладывает к земле, а другое затыкает хоботом. Поэтому с помощью трубного клича можно выманить его на битву и, если удастся, связать раскаленными магическими веревками. Обыкновенный аспид имеет пестрый радужный вид, однако зверь Кунсайта поразил меня редкостным бледным окрасом.

Когда Кун и Айти подошли, ревнивый гад принялся царапать землю когтями и размахивать хвостом, будто чешуйчатым знаменем.

— Мы можем войти, — Кунсайт распахнул врата и вошел в вольер.

Тут я заметил еще нескольких тварей, показавшихся на вид более спокойными. Невысокий дракон с черной щетиной, имеющий, подобно демону-астароту, две короткие лапки и ходящий на хвосте, очевидно, предназначался Айтверису.

Мальчишка подошел к животному, с нежной привязанностью потрепал по черной гриве. А затем первым оседлал зверя! В резвом узоре его движений мне почудилось что-то такое щенячье, веселое, бесшабашное — как будто юма откровенно наслаждался одобрением хозяина… будто некое щедрое свечение оживляло его игру.

Мы с Кунсайтом тоже прыгнули в седла. Мой дракон был плавен, послушен, и своими ладонями я почувствовал его вздымающееся, неровное дыхание. Его кожа на ощупь напоминала сырую, гладкую, голубоватую глину.

Мгновение как бы приостановилось, увязнув во мгле жаркой, жаждущей крови: зверь, вставший на дыбы… блестящий оскал улыбки серебряного демона… длинный кнут… нападающий, отрывистый, хлесткий щелчок. Прыжок зверя влился в ауру заклинателя, напомнив полет птицы, приобретая цельность и завершенность.

Мы приземлились на пустыре, поблизости главного портала, открывающего вход в юмопитомник. Пустырь был окружен глухой цепью — пологие холмы напоминали вереницу бредущих друг за другом бизонов, поросших густой, розовато-серой шерстью.

Кунсайт оставил мальчишку присматривать за животными…

И это было очень кстати, поскольку я не мог оторвать глаз от того, как они общались — от самых незначительных слов, самых непродолжительных взглядов. Воровато, жадно, короткими перебежками я собирал и фиксировал впечатления.

Клянусь, в тот миг я ненавидел Ледяного Лорда больше, чем когда бы то ни было!

Юма-охранник почтительнейше поприветствовал нас и объявил, что в юмопитомнике уже присутствует лорд Нефрит. Это сообщение меня порядком удивило, удивило и… обрадовало!

В отличие от меня (изыскания в области юмогенетики входили в число моих многочисленных прямых обязанностей), и в отличие от лорда Кунсайта (который занимался решительно всем), Нефрит редко появлялся в юмопитомниках, предназначенных для периодов зачатия и раннего развития организмов.

Нефрит и Кунсайт поприветствовали друг друга, и я проследовал вслед за Первым Лордом в вольер, где содержались повзрослевшие особи.

Существа самого причудливого окраса и самой различной степени мохнатости оповестили о себе радужным пронзительным многоголосьем, которое, впрочем, мгновенно утихло, как только юмы заметили появление высоких посетителей.

Демонические Сестры — стройные поджарые создания бойцовского вида, с характерным устройством конечностей и летательным приспособлением, вживленным в верхнюю часть лица, заслуживали продолжительной лекции. Но поскольку лорд Кунсайт предпочитал всякого рода лекциям разнообразные “непосредственные контакты”, мне пришлось ограничиться самой необходимой информацией.

— Он разберется и без нас, Джедайт, — тихо сказал мне астролог, насмешливо подсматривая трепетную юмскую реакцию на Первого Лорда. — Я думаю, мы заслужили право отдохнуть.

Вряд ли можно было назвать отдыхом погружение в тишину моего унылого уединенного вечернего замка! Храбро удерживая бастионы спокойствия, я вдруг понял: в течение предстоящего вечера я просто не сумею удовольствоваться компанией очередного радужноволосого маленького любовника.

Кроме скуки, душевной разбитости, растерзанности, боли — меня тревожило чувство (или предчувствие?), для которого я пока что не умел изобрести названия. Влеченье, которое я ощущал по отношению к Нефриту, сложно было бы назвать сексуальным…

Любопытство? Тоска? Одиночество? Злость? Какой из махровых уродцев моего вечернего букета источал наиболее провокационный запах?

Я улыбался в ответ непринужденному смеху, играющему на смуглых откровенных губах — вкуса этих губ я еще не испытал. В интонациях и жестах астролога чувствовалась возбуждающая, властная, стихийная сила, та самая, которою вспыхивало каждое движение Первого Лорда. А кроме того, во взгляде звездного демона сквозила не просто заинтересованность, но самое искреннее, самое неподдельное восхищение — как будто Нефрит видел во мне ту же самую темную силу, подобную своей, видел и любовался ее игрой.

Старая, глупая, фантастическая боль, так хорошо мне знакомая, отступила перед этим новым, неожиданным, острым желанием. Я хотел глотнуть его силы, его дыхания, его прикосновения, его участия.

* * *

В холле громоздко и жарко пылал камин — языки пламени пронизывали решетку, отбрасывали на стены причудливые блики.

Синие глаза Нефрита посверкивали иронично и возбужденно. Он пригласил меня сесть, потом и сам откинулся в кресле, мельком бросив взгляд на купол — туда, где открывалась знаменитая величественная панорама звездного неба.

— Какое оно хрупкое… миниатюрное, — сказал он, чуть заметно усмехаясь. — Одно из двух: либо мои горизонты раздвинулись, либо Вселенная съежилась до размеров моей гостиной.

Его длинные задумчивые пальцы нервно скользнули по искристым граням пустого бокала. И это хрустальное движение, прикосновением рождающее звезды на преломляющейся поверхности, сам не знаю, почему, глубоко меня тронуло.

Что такого особенного было в его небрежной позе, в его сосредоточенном, даже напряженном смуглом лице?.. Я чувствовал, что минуя доводы моего рассудка, помимо моей воли, звездный демон берет власть если не над моим сердцем, то над разумом. Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся, тепло и почти что нежно.

— Ты выглядишь усталым, Джедайт. Неужели до такой степени замучили тебя все эти юмопритоны, лабораторные и архивные дела? Веришь ли, мне приходится не легче: всезнающие советчицы, там, наверху… да, они мудрей и безумней самих демонов. Они вечны, как мы, но их вечность не холодит и не греет, Джедайт. Честное слово: я почти счастлив, провести вечер вот так, рядом с тобой. А еще, знаешь, я рад, что Кунсайт берет на себя демонических сестричек: тебе — одной проблемой меньше, а Кунсайт… что и говорить, в искусстве укрощения ему нет равных.

Тем временем юмы прислужницы внесли ужин и уставили стол изысканными яствами.

— Не перестаю изумляться, как ему удается терпеть мою стервозную рыжую комету, — было вполне естественно, что Нефрит заговорил о Кунсайте и его юме, ведь мы только что с ними расстались. — Чувствую, я вовремя сбагрил мальчишку с рук, ведь мое-то терпение далеко не железное. Ты заметил? Кун таскает его с собой повсюду.

Нефрит как-то странно улыбнулся — не то ласково, не то пренебрежительно, и я опять почувствовал себя уязвленным.

— По-видимому, Айти весьма привязан к новому хозяину, — выдавил я из себя, ибо мне хотелось поскорей замять эту тему.

— Привязан? Да... Мальчик любит унижаться в постели, и вероятно, Кун дает ему такую возможность.

“Унижаться”? Ах, черт! Юма, получивший право обожать собственного господина… юма, не способный даже вполне оценить это право, — о каком унижении идет речь? И кто просил астролога задевать эту тему, единственную из всех тем, которой я не хотел касаться?

Во мне поднималось раздражение, серебристо холодное, будто чуткая ртуть, реагирующая на прикосновение болезненно жаркой ладони.

— Я не хочу обсуждать их проблемы, Нефрит, поверьте, мне более чем достаточно своих.

Он приблизился ко мне, и его шелковистые властные прохладные пальцы погрузились в мои волосы (вот так все у нас предсказуемо!..).

— А какие у тебя проблемы, Джедайт? — в его глазах я не прочел ни тени насмешки. — Расскажи. Хотя бы приблизительно. Чего ты добиваешься? И по какому поводу переживаешь?

— Я ни о чем не переживаю, Нефрит. Я просто хочу жить. Пытаюсь это делать — весь сегодняшний вечер.

— Просто — жить?

— Да.

Его губы судорожно шевельнулись — до чего же мне хотелось приласкать их ртом! Я ощутимо вообразил себе его подлинное касанье — нежное, сочное, проникновенное. Темные глаза смотрели на меня так пристально, так безумно ярко, что мне стоило огромных трудов не смешаться и выдержать характер. Я почувствовал, как рука Нефрита ложится мне на плечо — сильная, изящная рука, такая же, как…

— Просто жить?.. Весь сегодняшний вечер?

Я почувствовал его улыбку, его дыхание слегка дрогнуло.

— Ты говоришь с видом ребенка, который не жил вовсе, — сказал он. — Ты просто ребенок, Джеди, упрямый, сумасбродно-старательный ребенок… Которому никогда, ни в чем не было отказа именно потому, что он такой усидчивый симпатяга.

Интонации астролога порядком уязвили меня. Забавно. Милорды все еще полагают, будто я нуждаюсь в опеке и наставлении? Что ж, если им нравится, пусть тешатся, до поры до времени. Тем забавней окажется финальная часть спектакля. “Какого черта вы обо мне беспокоитесь, лорд Нефрит?”

Кажется, он почувствовал мои мысли и ощущения, потому что покачал головой с видом, весьма скептическим.

— Готов прозакладывать душу, ты не просто хочешь жить — вживаться, вчувствоваться. Ты мечтаешь устроить всех и вся в соответствии с твоими фантазиями. Неужели иллюзии имеют такую власть над демоном — Повелителем Иллюзий?

— Я пришел не за тем, чтобы выслушивать лекции, Нефрит, — сказал я.

— В таком случае, зачем же?

То, как он говорил со мной, то, как он поступал — каждый его жест и каждое слово, все укладывалось в рамки моих предчувствий, моих ожиданий. И тем не менее, картина, даже вписанная в рамки, казалась такой… сочной, пульсирующей, искристой, живой! И тому были тысячи причин: рука, сжимавшая мое плечо, черные густые ресницы на фоне искристо-синих радужек, ироничные и вместе с тем такие доверчивые губы... И это смуглое лицо, огромное, во все звездное небо, в пышном темном солнце струящихся, ветреных волос.

Я все еще был разбит в кровь о льдистую утреннюю неутолимость, но вот мне улыбались вечерние звезды, и в эту улыбку хотелось впадываться — с отчаянным криком, с уверенностью, что сколько бы ты не падал, дна не достигнешь.

Поэтому я не потерялся и не уничтожился под его взглядом, а улыбнулся навстречу странным глазам и тревожному насмешливому лицу.

— Зачем все-таки ты пришел, Джед?..

…Прежде, чем дар самообладания вернулся ко мне, я прижался ртом к его губам так крепко, что ощутил гладкую влажную поверхность его зубов и жаркое отзывчивое касанье языка.

А потом? Что ж, потом произошло именно то, чего я ждал и добивался: я получил возможность ввериться его сильным, требовательным, взволнованным рукам, влиться в его властное тепло. Я ощутил затылком прикосновение чего-то грубоватого, ворсистого, а где-то над нами, в зените, по-прежнему решетчатый и громоздкий, вспыхивал и дышал камин.

Я приготовился к болевому удару, который неизбежно должен был последовать — в тот вечер я хотел боли, я почти добивался ее, и надеялся, что она будет вдоволь беспощадна и ослепительна.

Однако мои ожиданья не оправдались. Нефрит был нежен, Нефрит был упоительно, плавно, немыслимо, сумасбродно нежен! Он медлил так осторожно, так чертовски аккуратно…

Его нажим разжигал упоительные точки у основания самых древних, самых таинственных корней, и я терялся в его счастливом зное, под прикосновением солнечных рук.

Он сам выбрал ритм, он двигался плавно, протяжно, гибко — желая облегчить болезненность первого контакта. А я… я в сущности целую жизнь провел под отчаянным, баснословным напряжением, и теперь, когда я пытался это напряжение стряхнуть, мне было не до случайных трещин и не до глупых ссадин.

Потом его взгляд вдруг оторвался от моего лица, его голова спустилась к моей груди, и он принялся ласкаться ко мне распаленным, шершавым, ловким языком. В том ощущенье, которое я переживал, была даже некая чрезмерность!.. Казалось, ничто в мире больше не имело значения, кроме этих прикосновений, кроме этой слепящей, сияющей обнаженности.

— Ты совершенство…

Да, он был совершенен: его упрямый холодный лоб, утонченно изогнутый рот, откинутые сияющие волосы, раскосые, равнодушные глаза… его смуглое лицо было таким…

Я почувствовал, как приостановился Нефрит, как он сжал руками мои плечи.

— С кем ты разговаривал, Джедайт?

Ритм его движений невыносимо замедлился, и я ощутил, как по сердцу покатился скользкий ледяной комок.

— Хочешь, чтобы кто-то другой был здесь?

— Что!..

Прошло несколько недель.

Наши встречи с Нефритом сделались регулярными, и я уже не находил в этом обстоятельстве ничего отталкивающего, непривлекательного. Напротив: я все чаще ловил себя на мысли, что благодарен Звездному Демону за то, что он у меня есть.

Рядом с ним было так утешительно, так содержательно, ярко. К тому же мне казалось, Нефрита, вполне устраивал наш роман. Иногда, правда… Иногда я замечал в его взгляде какое-то озадаченное, болезненное, напряженное выражение. А впрочем, я не слишком отягощал интуицию, ибо жизнь предоставляла мне редкую возможность разрядиться, и не воспользоваться этой возможностью было просто немыслимо. Ведь астролог нравился мне именно тем, что позволял жить легко, стремительно, увлекательно, самозабвенно.

С утра и до вечера я был по горло занят рабочими хлопотами. Едва приближался вечер, я уже ждал ночи, ждал появления Нефрита. Моя голова шла кругом от его поцелуев, и мы с удовольствием играли наши роли: его лицо приближалось к моему лицу, наступала темнота, оставались только наши губы…

И я бывал почти счастлив — хотя бы оттого, что мне в очередной раз удавалось загнать в угол неистребимую, тоскливую память.