Старый дон был известным любителем пошутить. Он держал в своем доме дюжину австралийских аборигенов – они вырезали для него бумеранги, если он просил, изображали для него кенгуру. Дон любил все экзотическое. Он даже табак курил не обычный, а выращенный в особой теплице специально для него. Он ненавидел сам держать тонкие сигареты. Его молодой помощник вставлял их в длинный мундштук и подносил его к губам дона. За это дон и любил своего помощника. За это и еще за то, что он был внебрачным сыном сестры его ныне покойной любимой супруги.

В Семье, конечно, поговаривали, что дон был со странностями. Но почти никто не решался сказать ему этого в лицо – разве что помощник, когда помогал дону курить. Он так и говорил:

- Дон! Вы такой странный…

- Это ничего, мой мальчик,- спокойно отвечал дон,- главное, что у меня есть ты.

Юноша знал, что дон стал таким недавно – сразу после того, как скончалась его последняя жена – тетушка помощника. Помощник – его, кстати говоря, звали Зизи,- очень любил тетушку Берилл и тоже переживал из-за ее смерти, несмотря на то, что собственноручно подал ей тот самый приправленный отравой кофе. Дон тогда сказал, что с этой штукой шутки плохи – стоит зазеваться, и она начнет жечь.

Зизи не понял, кого дон имел в виду – отраву, кофе или тетушку. Тетушка Берилл страдала пироманией. Доктор Семьи утверждал, что это – следствие детской травмы, когда она случайно, обронив свечу, сожгла спальню своих родителей вместе с ними, пока они занимались любовью.

Зизи склонялся к мысли, что доктор прав – увидеть, как занимаются сексом твои родители, очень тяжело для ребенка.

Так или иначе, тетушка Берилл была пироманкой. Однажды она случайно прожгла сигаретой новый пиджак дона и, решив, что вещь безнадежно испорчена, сожгла его совсем.

Может быть, из-за болезни своей жены дон и не любил курить самостоятельно.

Дон очень хотел научиться правильно бросать бумеранг – так, чтобы он возвращался прямо ему в руки, но боялся, что травмирует себя, поэтому заставлял своих ассистентов учиться этому у него на глазах, а когда у них что-то не получалось, кричал на них и называл недоумками.

Зизи эта участь, к счастью, миновала. Дон часто брал его за руки и говорил:

- нет-нет, мой мальчик, эти руки не созданы для бумеранга – они для стрельбы из винтовки.

Возможно, Зизи и унаследовал страсть своей тетушки к огню. Иногда, заперевшись в своей комнате, он клал в хрустальную пепельницу скомканный лист бумаги и поджигал его – аккуратно, совсем с краешка. А потом долго смотрел за тем, как огонь разворачивает бумагу – смотрел внимательно, словно накрепко фиксируя в памяти каждое мгновение этого зрелища.

У Зизи вообще была прекрасная память. Он помнил почти каждый день своей совсем не длинной жизни. Помнил, например, как тетушка Берилл, когда он был еще совсем малюткой, носила его в капеллу слушать фуги и хоровое пение. Он сидел у нее на коленях молча и почти не шевелясь, чувствуя, как руки тетушки мелко дрожат, и только надеясь, что ее длинные выкрашенные красным лаком ногти не вопьются в его маленькое хрупкое тельце. Когда Зизи подрос и пошел в школу, тетушка Берилл охладела к музыке. Позднее, уже став помощником дона, Зизи пытался уговорить его сходить вместе в капеллу на фугу, но дон наотрез отказался.

После смерти тетушки Берилл дону досталась самая большая доля ее богатого наследства. Дон стал главой семьи, получил бесконечный счет в банке, большой дом, три шкатулки с фамильными бриллиантами, шестнадцать тысяч галлонов бензина, коробок спичек и умного исполнительного секретаря.

В обязанности этой части фамильного достояния входило отвечать на телефонные звонки, тушить пожары, варить кофе и массировать запястья тетушки Берилл, намазывая их жирным кремом. Когда же секретарь достался дону, он стал практически ненужным. Зизи жалел его, но в то же время боялся, что рано или поздно секретарь Джакомо займет его место. Поэтому он предпочитал претворяться его лучшим другом.

От безделья Джакомо увлекся органической химией. В винном погребе дона он взял несколько бутылок самого лучшего коньяка, смешал его со швейцарским шоколадом – потом проделал еще несколько каких-то сложных реакций – Зизи несколько вечеров подряд заставал Джакомо склонившимся на какими-то колбами и пробирками – и получил половину стакана вязкой светло-коричневой жидкости.

Эксперимент Джакомо поставил над шофером дона.

Дон всегда любил большие черные машины с широкими белыми полосами на капоте. Он предпочитал водить сам, сажая своего шофера на переднее сидение рядом с собой и то и дело повторяя с наставительным видом:

- Вот как надо… Теперь – поворачиваем этот рычаг вот так… Это же как танец – без резких движений, в единстве – шаг за шагом.

Шофер служил у дона не намного меньше, чем тот был женат на Берилл, и поэтому спокойно относился к большинству его причуд. Но в тот день, когда Джакомо угостил его незнакомым напитком, дон, спустившись в гараж, нашел своего шофера на месте водителя – в тот вечер они оба попали в аварию.

Когда австралийские аборигены узнали, что это Джакомо заколдовал шофера дона, они направили несколько своих людей к его комнате, чтобы те начертили на двери знаки, изгоняющие зло.

Зизи просидел рядом с боном несколько ночей подряд. На грани беспамятства дон рассказывал ему что-то о прошлой жизни – о Семье, о тетушке Берилл, которую тогда называли королевой, об огне и бумерангах. И о любви.

Когда дон пошел на поправку, Зизи уже был точно уверен, что они влюблены друг в друга, хоть дон и говорил, что не любит громкого слова «любовь».

Однажды, помогая дону курить, Зизи вместо того, чтобы в очередной раз поднести мундштук к его губам, сам набрал дым в рот и, наклонившись к дону, осторожно поцеловал его.

У дона было сломано три ребра, поэтому он не мог зайти дальше поцелуя, и Зизи успокаивал себя этим, если дон отказывался от близости с ним, даже когда сняли гипс.

Зизи пошел за советом к Джакомо лишь тогда, когда однажды дон забрал из его рук мундштук с почти докуренной сигаретой и сделал последнюю затяжку сам.

Значки, начерченные аборигенами, стерла радивая горничная, только до верхнего угла двери она не смогла дотянуться – там, между резных завитушек, все еще ухмылялась морда какого-то существа.

Зизи вошел без стука и сразу заметил Джакомо – он сидел, скорчившись в углу, низко склонив голову, и его тяжелое дыхание буквально оглушило Зизи.

В комнате стоял отвратительный запах, но юный помощник мужественно подошел к своему другу, присел рядом с ним на корточки и потрепал за плечо.

Поднять голову для Джакомо было очевидно настоящим подвигом. Лицо его сильно осунулось – Зизи даже на мгновение засомневался, что перед ним сидит действительно секретарь. Но в следующий момент Джакомо распахнул глаза. Зизи, не сдержав испуганного возгласа, отпрянул – перед ним сидел вовсе не Джакомо. Белки его глаз – иссиня-белые – были испещрены тонкими алыми линиями, а в глубине зрачков плескалась боль посаженной в банку морской рыбки.

Зизи вскочил на ноги – он хотел уже броситься прочь из комнаты, позвать дона – уж дон-то наверняка спасет его от этого странного существа.

Существо сделало судорожное движение в его сторону.

Зизи застыл, не отрываясь глядя на него.

- Дверь…- прохрипело существо,- дверь….

Зизи обернулся к двери – он оставил ее за собой чуть приоткрытой, но вообще-то дверь была самая обыкновенная – в доме дона везде стояли такие.

- Дверь?- осторожно переспросил он,- Дверь?..

Существо произнесло еще что-то нечленораздельное и замолкло.

Зизи бросился прочь из комнаты к дону. Конечно, сам дон не отправился разузнавать, что произошло. Вместо себя он послал с Зизи двух ассистентов. Когда они зашли в комнату Джакомо, Зизи остался снаружи. Похоже, разговор на этот раз получился более  плодотворным – через несколько минут один из ассистентов вышел, быстро стер последний значок с дверной панели и приказал Зизи вызвать скорую.

Только тогда, когда Джакомо увозили в белой машине, Зизи окончательно убедился, что это действительно он. Джакомо был в сознании и все время звал тетушку Берилл, тоже, как и дон, называя ее королевой.

Зизи хотел поехать вместе с ним, но дон не пустил его. Тогда помощник спросил, что же случилось с Джакомо. Дон объяснил ему, что дело было в тех значках на двери, изгоняющих зло. Пока оставался хотя бы один из них, Джакомо был заперт и никак не мог выйти.

Конечно же, Зизи не поверил – Джакомо вовсе не был злым. Потом, правда, он пришел к выводу, что так получилось,  скорее всего,  из-за того, что Джакомо слишком долго служил тетушке Берилл.

Дон сказал, что, как только секретарь вернется в Семью, он найдет для него какую-нибудь ответственную работу – без нее Джакомо было скучно и тяжело.

Зизи не решался продолжать строить отношения с доном, пока Джакомо был в больнице – он ведь так и не спросил у него совета.

Дон посылал к секретарю в больницу своего личного шофера – того самого.  Зизи замечал, что он всегда возвращался просто сияющим. Когда Джакомо наконец выздоровел, Зизи узнал, что они с шофером влюблены друг в друга.

Дону это совершенно не нравилось – шофер буквально менялся на глазах. Он стал носить дорогие костюмы и воровать из погреба хорошее вино.

Наблюдая за любовью Джакомо и шофера, который теперь выглядел даже шикарней самого дона, Зизи забыл на время о своей собственной любви.

Шофер не принадлежал к Семье – дон не смог бы передать его в наследство, и потому вскоре он перестал быть шофером и уехал из дома Семьи в соседний, и дон, казалось, разучился водить машину и почти перестал выходить на улицу.

Зизи, не отходивший от дона, слушал его теперь в пол уха, поглядывая в окно его комнаты, надеясь, что мимо него по тропе пройдут вместе Джакомо и шофер.

Дон явно был очень зол. Он даже забросил свои занятия с бумерангом, даже начал курить ночами без мундштука. И однажды утром в прокуренной спальне дон нашел решение. Он вспомнил, как поступила бы на его месте его бывшая супруга.

Зизи узнал, что Джакомо не стало, тем же утром, но чуть позже. Похороны в Семье всегда справлялись очень торжественно и шумно. Отчасти из-за того, что довольно часто виновник торжества в начале праздника был еще жив.

Джакомо не звал на помощь, когда на крышку его гроба посыпались белые цветы – в конце-концов он был собственностью дона – частью его наследства. Он смирился с мыслью, что не всем суждено быть Котами-в-Сапогах.

Тем вечером, закуривая третью сигарету – Зизи опять помогал ему – дон говорил что-то о том, что все повторяется, только тетушки Берилл больше нет с ними.

- А я, дурак, думал, что это что-то изменит,- и засмеялся, поперхнувшись табачным дымом.

Зизи был в замешательстве. Теперь он целыми днями был занят. Дон взвалил на него всю работу,, которую до этого придумал для Джакомо. Из окна кабинета Зизи видел, что шофер ходит кругами вокруг дома Семьи, лишь иногда останавливается и. задрав голову, глядит в окно бывшей комнаты Джакомо.

Однажды ночью он пришел в комнату Зизи, воспользовавшись своим старым ключом, и, прижав его к постели так, что тот не мог пошевелиться, жарко шептал ему в ухо, что ненавидит его, что это он во всем виноват.

Зизи знал, что он тут ни при чем, но побоялся спорить – шофер был слишком расстроен и серьезен.

Он ушел из его спальни за несколько минут до утра. Зизи хотел сразу же нажаловаться дону, но его не оказалось дома – он отправился на утреннюю прогулку, оставив Зизи короткую записку, в которой просил не ждать его к обеду.

В Семье все, кроме особо приближенных к дону, были равны, и они редко пускали к себе чужаков. Тетушка Берилл подарила шофера своему любимому супругу на годовщину свадьбы, но забыла сделать его членом Семьи.

Именно поэтому Зизи не слишком расстроился, когда разобрался с шофером сам.

Вредить другим членам Семьи было строго-настрого запрещено, все же остальные под это правило не подпадали. К тому же дон сам ни за что бы не использовал эту часть тетушкиного наследства…

Дом по соседству – старый и высохший – сгорел быстро – еще до обеда. Правда, когда Зизи вернулся домой, дон уже пришел обратно с прогулки.

Помощник так и не понял – разозлился дон на него или нет. Он позвал Зизи в свои комнаты, взял за руки и долго-долго молчал.

- Больше я этого не допущу,- наконец, выпуская его пальцы, произнес он.

С тех пор в доме Семьи стало строго запрещено использовать огонь. Даже газовые плиты с кухни выбросили на помойку, заменив их электрическими. Дон даже решился на то, чтобы выбросить еще одну часть тетушкиного наследства – восковые спички.

Зизи тосковал по огню. В доме не осталось ни одной – даже самой маленькой искорки. Дон даже бросил курить – это было хуже всего. Теперь, без этого повода, дон редко приглашал помощника к себе.

Зизи иногда ходил на пепелище соседнего дома – за его спиной всегда маячили несколько ассистентов дона – эскорт, казавшийся конвоем. Дальше этого пепелища заходить он не мог.

Однажды во время одной из этих прогулок пошел сильный дождь. Кто-то из ассистентов тут же бросился к Зизи с зонтом. Но Зизи, резко развернувшись, побежал прочь от него. Где-то чуть дальше, но совершенно недостижимая, появилась радуга, и Зизи решил добежать до нее.

Естественно, его догнали. Ассистенты дона были с ним очень вежливы. Один из них обездвижил его, но оставил в сознании. Дон, узнав о его проделке, запер его на чердаке.

Чердак дома Семьи был в несколько раз больше, чем собственная комната Зизи, но здесь было очень темно и пыльно.

- Так лучше, поверь, мальчик мой,- сказал дон, запирая дверь.

Зизи оставили большой фонарь, и в его свете он разглядел разбросанные тут и там ящики. Зизи открыл несколько из них – внутри оказались длинные одинаковые синие платья, когда-то принадлежавшие тетушке Берилл.

Он достал и примерил одно из них. Платье было ему немного велико и волочилось по полу несколько больше, чем должно было. Зизи распустил по плечам свои длинные волосы и задумался над тем, что неплохо бы было найти на чердаке еще и зеркало.

В этот момент дон открыл дверь.

Он замер на пороге – луч фонаря мешал разглядеть фигуру в платье четко.

- Где он?- медленно и тихо спросил дон,- что ты с ним сделала?

Зизи не сразу понял, кого дон имеет в виду. Потому он сделал короткий шаг в его сторону.

- Не приближайся ко мне.- резко выкрикнул дон,- я убрал тебя. Теперь все иначе! Где он?

Зизи хотел что-то сказать дону, но неожиданно закашлялся от поднявшейся пыли. Кашель был похож на странный злобный смех.

Платье тетушки было слишком узким, и Зизи, запутавшись в подоле, не мог больше сделать ни шага. Он раскинул руки, чтобы сохранить равновесие и не упасть.

Дон, не произнося больше ни слова, наугад схватил из-за двери белую канистру – у пироманки-тетушки всегда была припрятана канистра-другая. Быстро скрутив крышку, дон окатил Зизи прозрачной жидкостью с ног до головы.

Помощник все же потерял равновесие и упал.

Дон достал из кармана что-то блестящее. Даже в тусклом свете фонаря Зизи понял, что это – зажигалки, при помощи которой  он зажигал дону сигареты.

«Он все-таки курил без меня»

Так же молча дон щелкнул зажигалкой, и в следующий момент тело Зизи охватило пламя, о котором он так тосковал.

Не обращая внимания больше на горящее тело, дон выпрямился. Зизи не стал звать на помощь и кричать – он помнил, как вел себя Джакомо на своих похоронах. В конце-концов он, помощник, тоже был собственностью дона.

Пламя перекинулось на другие коробки с платьями. Дон метался между ними.

- Зизи!- неожиданно крикнул он,- Где ты? Выходи, она тебя не тронет.

Зизи откликнулся – он не мог не сделать этого, раз дон звал его. Огонь уже почти уничтожил его, и потому, когда дон, сев рядом с ним, резко перевернул его, он почти не ощутил боли.

- Я вместо нее… Я вместо нее,- только и твердил дон.

Зизи не успел ничего ему сказать в ответ…

Ассистенты вынесли их с чердака за секунду до того, как рухнула крыша. Зизи к тому моменту уже несколько минут был мертв.

- какая красивая смерть…- сказал кто-то из ассистентов.

Дон выздоравливал быстро – через два дня он уже встал с постели и вышел на прогулку в сад, где аборигены тренировались с бумерангами.

Дон отобрал один и некоторое время крутил его в руках.

- Какая глупость, правда?- сказал он, ни к кому не обращаясь. Потом, размахнувшись, с силой швырнул бумеранг.

Описав широкую дугу, через несколько мгновений он лег на обратный курс. Дон спокойно следил за его полетом. Аборигены, отвлекшись от своих занятий, громко заверещали, призывая его отойти с курса бумеранга. Дон, казалось, не слышал их, и никто не решился бы оттолкнуть его в сторону. Бумеранг, рассекая воздух с почти оглушительным свистом, был уже совсем близко.

Дон поднял забинтованную руку и поймал его. Поморщился от боли в обожженной ладони. С легкой улыбкой он обернулся к аборигенам.

- Купились?- кинул он им и, развернувшись, пошел к дому.

Дон окончательно поправился меньше, чем за неделю. Своему новому секретарю и помощнику – молоденькой девушке из бывших ассистентов, он часто любил говорить:

- Нет, моя милая, все не так просто. Больше никаких бумерангов. Я же вместо нее…

Правда, курить дон бросил навсегда.