Посвящается Лорду Лазуриту. С 2006ым!

Чтобы опасаться странных попутчиков, встречающихся на пустынных трассах, наверное, самому нужно быть нормальным человеком. Нат не был нормальным. И порой, стоит заметить, сомневался в том, что он человек. Уж больно отличались его взгляды на мир и жизненные устремления, если сравнить их с тем, что крутилось в головах среднестатистических правильных граждан Соединенных Штатов. (Хотя теперь это было даже модно!) Ко всему, Нат не был и гражданином США, он был гражданином Мира! По крайней мере, намеревался таковым стать со дня на день. Только, наверное, для этого не стоило красть многоколесного монстра, пока его отец валялся пьяным в воняющей дизтопливом и старыми тряпками пристройке к их светлому дому.

Так вот, Нат мчался за рулем здоровенного короля дорог по асфальтовой ленте, уползающей раскаленным языком куда-то за линию горизонта. И надеялся, что, как минимум, до утра никто не спохватится, что пропал целый трейлер. Ну, а что пропал сын, дело десятое. Нат никогда не был домоседом и к его исчезновениям в родных пенатах порядком привыкли. Конечно, он не сомневался, что даже проспиртованному мозгу его папаши хватит серого вещества, чтобы связать воедино два события и догадаться, кто увёл в неизвестность дорожное чудище.

Серое вещество… серая трасса… Наверняка (быть иначе просто не может!), дорога мыслила сама по себе. Так  думается, если катить по ней третий час, предварительно заправившись по самые глаза самодельным пойлом, которое щедрой рукой разливали за хлипким зданием местной дискотеки его Бывшие приятели.

Звание друга никто из них не заслуживал. А, по мнению Ната, его нужно было бы заслужить, потому никто из них не держал его в маленьком городке, где новости распространяются с первой космической скоростью.

Первая девушка Ната, маленькая крашенная в ярко-рыжий цвет неопределенного возраста китаянка, Лин, родителей которой невесть какими судьбами забросило в стоящий на переплетении путей из больших городов в те, что еще больше, тоже не была причиной остаться. Может быть, потому, что Нат ее никогда не любил, а, может быть, потому, что она была первой девушкой почти всех его приятелей…

Пейзаж не становился однообразнее. Он и был никаким с самого начала маршрута навстречу вселенной. А парень засыпал, ловя себя раз от раза на том, что клевал носом и тяжелые не первой свежести пропахшие табаком и ветром (окно рядом с ним было открыто до упора уже час)  темные волосы падали на руки, намертво вцепившиеся в «баранку». И, вероятно, потому, что ему встретилось первое яркое пятно, вдруг выхваченное дальним светом из темноты, или потому, что тем самым Нат только подчеркивал свою ненормальность, игнорируя все дорожные сказки, он затормозил рядом с голосующим незнакомцем.

Нат не был одним из Детей Весны. Но, в прочем, относился к чудикам вполне дружелюбно. Пожалуй, даже, они были для Ната куда экзотичнее восточной девушки под боком. Та, наверное, уже греет чей-то другой бок, подумалось Нату. Укола ревности не последовало, и он посчитал это несомненным знаком того, что место, в котором он обитал прежде, его отпустило.

Хиппи влез в тёмный затертый временем салон. Смешные бусины блеснули на его светлых волосах в свете лампочки, включенной Натом при остановке. Прошуршав тканями цветастого балахона, хиппи уселся рядом и бережно устроил подле себя гитару в изрисованном чехле. От экзотического фрукта, как и положено таковым, пахло чем-то неизведанным, притягательным и приятным, и еще немного потом и травкой.

Нат велел машине тронуться с места. И послушный стальной зверь покатил дальше. Какое-то время ехали в молчании. Почему-то не хотелось начинать радушную беседу, которую заводят дальнобойщики в кино с первыми подсевшими к ним идиотами. Не хотелось спрашивать, куда едет блондин. Осознание того, что вот он и есть один из тех самых граждан мира, оттягивало уголки губ в бестолковую улыбку и грело легкой радостью где-то под ребрами. Спустя четверть часа первым заговорил хиппи. Он протянул Нату маленькую только что раскуренную трубку, которую можно было без труда уместить в зажатом кулаке, и сказал:

- Хочешь?

Да. Нат хотел. И с каждой затяжкой – больше! Всего и сразу. И… о, диво! вдох за вдохом Нат понимал, что исполнить свои мечты так просто… так же, как катить по бесконечной дороге, не важно куда. Всё может быть просто, словно вдруг подобрать на обочине дитя весны, а потом… кажется, это называется, джа? Ната пробрал смех…

Дальнейший путь оказался еще веселее. Мир плыл куда-то и утаскивал за собой. Наполняясь цветами веселого балахона хиппи и всех его пёстрых фенек. Небо становилось алым и перетекало в оранжевый и канареечно-…белый. Когда Нат сообразил, что это рассвет, и первый кайф выветрился из его головы, он испуганно крутанул рычажок, поднимая окно. Не хватало только, чтобы их остановили какие-нибудь озлобленные утренней сменой копы из дорожного патруля.

Нат сердился на себя! За то, что так просто мог бы лопухнуться с копами, и что полночи верил в полный бред, придуманный его же воспаленным мозгом… и… просто его отпускало. А рядом спал хиппи. Сон – ничего так идея. Натэниэл сам себе удивлялся, как до сих пор не уснул за рулём. Он свернул на тряскую подъездную дорогу, надеясь на способности восемнадцатиколёсного трейлера. Надо сказать, не самая незаметная штуковина. Но Нат ведь заехал за деревья. Да и населенного пункта поблизости не видать. Стало быть – сон!

Перебравшись через хиппи, Нат влез в скрытую завесью из старого одеяла берлогу, где спать куда уютней, чем просто на сидении грузовика. Так и не отгородившись от мира, Нат устроил голову на потертой подушке. Кажется, еще две такие же лежали в гостиной на диване. Там, где проводил вечера, пялясь в телевизор, его папаша, когда не напивался до зеленых чертиков и не делал слабые попытки поработать. Сейчас по «ящику» все гудели про Вьетнам. И Нату даже подумалось пойти повоевать, но, покопавшись в своих предпочтениях, он решил, что найдет, куда приспособить свой боевой настрой и юношеский пыл, а быть гражданином мира порядком интереснее, чем лежать тухлым гниющим трупом с отрезанными ушами и кормить вьетнамских червей в какой-нибудь вонючей канаве.

Нат Думал. И засыпалось почему-то очень неубедительно. Он свесил руку и только чуть позже поймал себя на том, что теребит бисерные феньки на золотистых руках хиппи. Он все еще не знал его имени. Нату подумалось, что было бы забавно сейчас разбудить его. Выгоревшие на солнце волоски на руке зажать бисером фенек и совсем нечаянно потянуть. Это, должно было быть больно. Нат как-то на себе проверил разок, чего стоит его бывшей Лин выщипывание бровей…

Но почему-то он этого делать не стал. То ли в памяти всплыло что-то про ненасилие… то ли просто с недосыпа было лень шевелиться… А ещё, видно, в последнем облаке джа, колыхнувшемся в голове, родилась странная мысль, что дитя весны совсем как Белоснежка, и если его, спящего в обнимку с мятой натовой курткой, даже немножко обидеть, сам он, Нат, будет хуже любого мерзкого гнома…

Парень уснул, с поворотом головы темные волосы упали на глаза, спасая их от тревожащего тонкие веки дневного света. Ему грезился хай-вей, усыпанный бисером, светлый улыбающийся хиппи, который играл на гитаре и голос его становился… становился…

Нат проснулся. Кажется, он проспал часов десять. Потому, что уже вечерело. Блондин с бусинами в волосах правда играл на гитаре. Он пел про «Люси в Небесах с Бриллиантами», ровным счетом не обращал никакого внимания на проснувшегося Хозяина автозверя и улыбался, кажется, самому себе, хотя, скорее, подумалось Нату, мыслям об ЛСД. Шатен проскрежетал зубами, потянулся, на сколько позволяла берлога, и вытек на сидение. В три приема он оказался за пределами кабины, тело ныло и требовало к себе внимания.

Когда Нат кое-как опомнился, он заметил, что волосы хиппи мокрые. Только потому, верно, что задел их голым плечом, влезая обратно на свое почетное место. Они продолжали общаться краткими взглядами. И всякий раз глаза блондина, светлые и благостные, как у довольного божества, или как у обкуренного битника, смеялись. Поначалу Ната это немного сбивало с толку. К столь внезапному и тесному контакту с инопланетянином (таковым для него хиппи пока что и являлся) он, честно признаться, не был готов. Потом, убедившись, что над ним никто не собирается тупо и зло пошутить, Нат постепенно расслабился. Улыбаться хотелось в ответ. А к восприятию Натом именно вот этого индивидуума добавилась еще одна сказка. «Русалочка».

Хиппи был так же мил и лучист, так же неотмирен и обаятелен и почему-то все время или почти все время молчал. То бишь диалог у них как-то не завязывался. И если ещё ночью Нат сам подумал было, что не собирается вести дебильные разговоры с неизвестно кем, пусть он хоть трижды не такой, как весь его табун знакомцев, то теперь он начинал искать поводы заговорить. И почему-то страшно волновался. Очень не хотелось показаться хиппи неподходящим в граждане мира. Ведь кому, как не одному из Этих знать о свободном человеке как таковом… И кому, как не им… Тут Натэниэл себя одёрнул. С какой вообще стати он должен пытаться понравиться какому-то там безымянному!? Он смотрел, как улыбаются глаза блондина, перебирающего струны гитары. Интересно, сам он налепил на нее до дури тупой цветочек или его подружка?.. Нат почему-то искренне надеялся на второе. Но как-то представление о Подружке с понятием Свободы у него не вязалось… И не успел Нат опомниться, как задал пришедший в голову вопрос…

Хиппи улыбнулся уголками обветренных губ, а глаза спрятал за ресницами, разительно темными на фоне спадающих на брови прядей.

- У меня нет подружки, - он поднял руку, обвитую феньками, кивая на нее так, словно это все поясняло. Нат выдал протяжное «хмм», бархатное и красивое, самому понравилось. И все равно спросил опять.

- Я что-то должен был понять?

Хиппи не стал смеяться и прикалываться. Он вроде бы даже сделался серьезнее и начал объяснять. У него получалось делать это так, словно он какой-нибудь местечковый проповедник, а вовсе не так, как умничали на счет чего бы то ни было местные ботаники, разговаривая с Натом так, словно он дебил, забывающий глотать слюну, не то, чтобы запоминать ему сказанное. И такое обращение хиппи со слушателем Нату понравилось… А тот рассказывал про феньки. Даже отвлекшись немного на свои мысли, Нат улавливал сказанное, ему казалось чрезвычайно важным ответить блондину таким же вниманием, что оказывалось и ему самому. Может быть потому, что вот так просто еще никто не был с ним обходителен. Правда, Нат не был уверен, входило ли в понятие обходительности то, что оппонент жует травинку и сушит волосы, потряхивая пряди одной рукой. Гитару хиппи зажимал ногами, а другую руку держал поднятой, поясняя Нату, что какая фенька значит.

Так за какое-то время Нат успел уяснить, что феньку можно принимать только от того, кому ты доверяешь, потому, что плетут ее, что-то желая тому, кто будет ее носить и это самое что-то обязательно сбывается. Ещё он узнал, что ближняя к кисти фенька и есть объяснение того, что подружки у хиппи нет. Штуковина была почти сплошь из белого бисера с редкими вкраплениями красных бусин. Что, как рассказал, блондин, означало поиск сексуального партнера. Нат успел немного смутиться тому, как часто и легко хиппи употребляет слово «секс». Девственником уж Нат не был давненько. Но жаргон был привычнее вот этого… странного слова... с запахом восточных масел, с фактурой гладкой простыни или травяного ворса, яркого после дождя, и влажным блеском заласканной нежной-нежной кожи…

На хиппи почти все остальные феньки были фиолетовыми, что было как-то связано с магией, коей по мнению дарителей их носитель несомненно обладал. Рассказывая об этом, хиппи сделался совсем уж серьезным, и глаза его как-то застыли. Нату не понравилась эта часть. Солнце должно быть солнцем. Дети весны должны оставаться собой и дальше. А в мутных от легкой близорукости глазах блондина вдруг, совсем неправильная, появилась зима. Нату показалось, что сейчас самое время перевести тему…

- Почему у тебя волосы мокрые? – он открыл дверцу, впуская в салон больше ветра.

Хиппи опять смеялся глазами, но говорить перестал. Неспешно указал рукой в сторону зарослей и показал три пальца…

Нат выбрался на землю, разминая затекшие от долгого лежания-сидения суставы и, бросив синий взгляд на парня, пошёл в указанном им направлении. Протопав пару минут, он поймал себя на мысли, что ни с чего просто доверился совсем незнакомому человеку и теперь бредет в полумраке пролеска невесть куда, как за нестройными тонкими силуэтами деревьев показался изгиб речки. Из-за усилившегося ветра, трепавшего кроны, Нат поначалу не слышал шума воды, но сейчас уже уверено рвался к ней.

Купание пошло на пользу. Только мокрые потяжелевшие волосы, отросшие ниже лопаток, не добавляли радости. Но в общем и целом Нат готов был продолжать маршрут.

Ближе к ночи хиппи опять сказал ему «хочешь». И опять в голове Ната рисовала яркие радостные картины легкого будущего добрая джа. На сей раз хиппи достал из темноты своего рюкзака что-то явно поубойней. Нат даже остановил трейлер уже в третий с момента его старта из родного города раз. Спрыгнуть на упругую землю и на легких ногах, быстрых и требующих бега, нестись куда-то… вот, что ему было необходимо в эту новую ночь! А потом кружиться до одури и пока есть силы хохотать. И, запутавшись в ногах, совсем не обидно упасть навзничь, потому, что рядом инопланетянин упал еще раньше и теперь бился в странном угловатом, как солнечные лучи на детских рисунках, смехе, выгибался и мял в ладонях терпко пахнущую соками жизни траву. Нат повернул голову, перестав наблюдать за смеховыми корчами хиппи и уставился в небо. Полное колышущихся на черных нитках тяжелых капелек тугих переливчатых звезд, оно рванулось навстречу Нату, заставляя его забыть о дыхании и раскрыть в немом крике восторга переполненный смехом рот. Небо рушилось на землю, но это было вовсе не страшно, небо скапывало в уголки глаз светом и тайнами, забиралось в глотку и клокотало в нутре, звуча и сияя почище всего, что Нат видел в своей жизни, и это было в самый раз! В самый чертов раз, решил Нат, сегодня его забрало куда лучше вчерашнего…

Проснулись они почти одновременно. Среди ночи, закоченевшие от холода. Забрались греться в салон и опять молчали, что перестало вызывать волнения у Ната, а хиппи так и вовсе было побоку, подумал парень. Молчать было естественно. Уютно. Как была уютна берлога за старым одеялом. Как могла бы быть уютна любая другая тёплая постель, раздели он молчание тёмной комнаты с хиппи. Кто бы ещё мог так правильно и упоённо молчать под одною с ним крышей, даже если знакомы чуть больше суток, даже если крыша под всё новым небом? Никто. Вот так просто отвечал себе Нат. А пока они добирались до ближайшего на трассе места, где можно было бы поесть. Нат прихватил с собой деньги. Не Бог весть сколько. Но пока они были и это уже хорошо.

В свете дорожной забегаловки парни отогрелись и поели. Если оно хорошо прожарено, думал Нат, вгрызаясь в мясо кого-то на булке с кунжутом, то не важно, кем оно было раньше. Расслабляясь, Нат только сейчас заметил, какого пронзительно-небесного цвета глаза у его русалки. Тут парня передернуло, сравнение вырвалось из глубин подсознания уж больно по-бабски пошлое, вроде стишков про «голубые фиалки» и «любит - не любит». Он сделал кислую мину, как лимон проглотил, хиппи на это не улыбнулся и глазами не блеснул. К слову, цвет тех был замечен из-за яркого освещения в закусочной, обычно в полумраке кабины зрачки его глаз были очень большими, почти на всю радужку, и джа тому виной… как-то их удивительный цвет до того оставался незамечен. Может, не самое подходящее место для таких открытий. Но Нат этому в тайне порадовался. Потому как нечего пускать розовые сопли, а вот так нормально, сидя в круглосуточной кормушке без всякой там романтики заметить… какие у другого мужика красивые глаза!!!

Нат подскочил из-за стола и кинулся в уборную. Холода на лицо было мало и мало, и мало!

Он упёрся руками в умывальник и дышал, как загнанный зверь. Вода капала с кончика носа, ресниц и подбородка, стекая на него по губам. Нат отфыркивался и встряхивал лохматой головой. Промаргивался и опять повторял процедуру. Потом встречался в замусоленном зеркале со своим ошалелым отражением, посмевшим думать такую муть, и всё начиналось сначала.

Когда Нат пропадал уже четверть часа, блондин забеспокоился. Конечно, всякое может быть, но он решил проверить… В очередном заходе вскинув голову Нат встретился взглядом с вошедшим в «комнату для мальчиков» хиппи. Красно-оранжево-белые завитушки на его балахоне только ярче делали голубой пронзительно-свежий с едва уловимым ультрамариновым отливом цвет его глаз. Нат рыкнул и взвился, ткнув хиппи пальцем в плечо… Открыл рот, сказать что-то осуждающее. Поймал губами воздух раз, другой и, протолкнувшись мимо него, выскочил на улицу. Воздух ночи ударил в ноздри запахами густого зрелого лета. Звуки умиротворенной тьмы прошлись бархатным покрывалом по слуху. Лихорадка спутанных неуловимо быстрых мыслей утихала в голове. Нат успел влезть в кабину, и просидел, унимаясь, откинувшись на спинку кресла. Через лобовое стекло в потеках от дохлой мошкары на Натэниэла с упреком глядело рдеющее на востоке тонкой проволочной полосой мудрое небо.

Нат огрызнулся, потом начал оправдываться. Объяснялся с последними потухающими уже звездами утра. Потом сцепил зубы и распахнул дверцу…

На углу закусочной, потеряно глядя на носки своих выкрашенных в клубнично-красный цвет ботинок, стоял хиппи. Он не знал, что делать. Он не хотел расстраивать своим присутствием явно из-за него рассердившегося водителя. Но ведь и трейлер не уезжал. И потом, там все еще была его гитара… А водитель вспыхнул агрессией, и это было ой как плохо… Для блондина Нат был Водитель. Имени его, как и угонщик имени хиппи, он не знал до сих пор. Не то, чтобы Нату стало вдруг совестно за свое поведение. (Не виноват же инопланетянин, что у него глаза удались в мамочку, решил добросердечный Нат, оправдывая перед собой скорее его, не себя…)И не то, чтобы уж больно стало жаль погасшее вдруг весеннее вселюбящее солнце в феньках. Просто вот такой виноватый вид Нат совсем не любил. Хиппи был в глазах Ната как радостный щенок, так же льнущий к миру и так же облаивающий встречную мразь, улавливая суть ее своим кристальным чутьем. А за побитых щенков Нату было обидно. И решив обогреть несчастного хиппи, словно не он на него только что и сорвался просто за красивые глаза, Нат с чувством выполняемого священного долга протянул ему руку…

- Меня зовут Нат. Натэниэл, если хочешь. Но, в общем-то, лучше Нат.

Парень так был горд собой в этот момент, как, наверное, бывают горды лучшие ученики школы в момент вручения им специального диплома. В прочем, как именно они бывают горды, у  Ната было самое общее представление, школу он окончил со скрипом, не потому, что был идиотом, просто ему было совсем не до того…

В общем, Нат был чрезвычайно доволен собой, потому сразу не уловил ответа хиппи. На вопросительно поднятые брови тот мгновенно среагировал и повторил, едва касаясь пальцами ладони Ната… (странное же приветствие…)

- Лаям. Моё имя Лаям.

Трасса укладывалась под колеса послушно и равномерно. Без всякой тряски и нервов. Когда авто идет столь ровно, не долго и уснуть. Потому аварии случались довольно часто. Но сейчас Нату не хотелось спать. И этот день, а позже – и вечер, они провели без сопровождения доброй джа.  Хиппи играл всё подряд. Перепел половину всех Биттлз, а потом переключился на что-то совсем новое, Натом еще не слышанное. Звон струн и голос, так легко справляющийся с переходами тональностей, это было именно тем, что приятно улавливать день напролет. И что не наскучивало. Лаям был совсем другим. Отличным ото всего и всех, что Нат прежде знал. В его представлении странный народец хиппи был хоть и веселым, но не столь приятным, каким оказался случайный попутчик в бусинах и с семицветиком на корпусе пятиструнной гитары.

Ехать с ним было куда веселее, чем могло бы быть в одиночестве. Лишних вопросов он не задавал, а угонщику отцовского трейлера такое положение дел было на руку. Странно только, что за ними до сих пор не увязалась машина патрульных с мигалками. Неужели старый хрыч не заявил в полицию? Но так-то оно и лучше!

Вечер темнел все больше, и хиппи упаковал гитару в цветастый чехол, что когда-то давно был равномерно черным, а теперь изобиловал нашивками с названиями музыкальных групп и яркими лентами, вроде той, которая шла вокруг головы хиппи над бровями.

- В Сан-Франциско сейчас фестиваль. Мы едем как раз в ту сторону, - вдруг сообщил хиппи посреди их уже привычного сумрачного молчания.

Нат кивнул, поддерживая его. Куда ехать, ему было без разницы. Потом мысли о том, что в большом городе засветиться с краденым трейлером как нечего делать, заставили его помедлить с устным ответом. Но ведь едут пока. И «хвоста» за ними не видно. Так почему бы нет?

- Что там, на фестивале?

- Лето любви, - Лаям пожал плечами, словно эта фраза всё и объясняла. Нат усмехнулся.

- Конечно… Лето любви, - перед его мыслевзором рисовалось что-то уж больно разухабистое. И как не посетить Такое, когда возможность есть? – И ты будешь там… ну, на фестивале, искать этого своего сексуального партнера? – Нат бросил смешливый взгляд на хиппи. Тот опять улыбался, словно на него снизошло просветление, и все стало по барабану.

- Может быть. Какая разница? Я умею любить всех, - он опять пожал плечами. А формулировка Нату понравилась.

- Умеешь? То есть? – он уже начинал тихо подхихикивать. Хиппи на него, наверное, и сам действовал, как раста.

- Просто умею любить всех, - он кивнул, бусины зашуршали. Темный из-за расширенных в полумраке кабины зрачков взгляд вперился в Ната. Тот следил за дорогой в полглаза и потому на взгляд ответить успел, а потом опять отвернулся к лобовому. У Лаяма сложилось впечатление, что ему не верят. Он приподнялся на сидении, становясь на колени, и подполз к Нату. Парень уже собирался повернуться, посмотреть, что задумал инопланетянин. Как мягкий язык погладил уголок его губ, и губы хиппи, чуть обветренные, но мягкие, прижались к уголку его губ очень нежно, и как-то интимно, подумалось Нату. А глаза водителя раскрылись широко-широко. Хиппи улыбнулся, на выдохе улыбку его было слышно. И сел обратно.

- Видишь, я же говорил, что умею. Тебе было приятно?

Нат ответил быстрее, чем сообразил, как следовало бы нормальному парню на это отвечать.

- Да… - слово вышло глухим, но вполне различимым. И хиппи улыбнулся опять. Пошарив в глубине рюкзака, он достал маленькую трубочку, развернул бумажный пакетик с травой и принялся забивать ее.

Всё было, как надо. Хиппи над ним не смеялся. Никто не смеялся. И потому у Ната даже не получилось поддерживать в себе напряжение. Перемалывать полученные ощущения не выходило, они ускользали. Взрастить в себе отвращение к этому моменту не удалось, переживать по тому же поводу – тоже. Нат расслабленно вздохнул и хиппи передал ему раскуренную собой трубку. Только на сей раз Нат впервые задумался о том, что только что ее касались губы хиппи, те, что так тепло и мягко тронули его пару минут назад. По телу покатилось тепло и ещё легкая электрическая дрожь, джа опять была хороша. Только опустив взгляд, Нат понял, что дело вовсе не в травке.

Ночь плыла, большая гордая птица, между перьев которой застряли звезды. Они плакались Нату, что очень скучают. Нат отвечал им, что скоро... совсем скоро вернётся. А вот куда? Спроси он об этом у себя, едва ли нашёлся бы с ответом.  Хиппи полулежал рядом, запрокинув голову, рот его был приоткрыт и зубы, перламутровый жемчуг, сияли, как будто он поймал на язык комочек неона. Лаям светился весь и пульсировал этим светом неравномерно, как дышал, то быстрее, то медленней, с замираниями и вне любого понятного ритма. Нат засмотрелся и не заметил, как мимо стекла в кабину протиснулась гибкая плавно-лучистая звезда. А потом, когда синий свет её привлёк внимание Ната, как по команде, следом за ней, игнорируя наличие стекла, в кабину слетелся еще ворох звездочек поменьше. Искры странного воздушного люрекса колыхались по четко очерченным дугам, Нат их видел, он мог поклясться в этом! Так же четко, как мерцающего рядом хиппи в полузабытьи. Казалось, сам парень меняет цвета, подстраиваясь под мир хамелеоном. Они не прекращали движения по трассе, и это было приятно. Нат опустил окно рядом с собой, а потом перегнулся через хиппи, одной рукой придерживая руль, достал до рычажка и опустил второе окошко. Ветер с радостью ворвался в кабину. Нат подумал, что сейчас он разметает мерно кружащиеся светила. Но движение их осталось ненарушенным. Нат расслабился на сидении, откидываясь на мягкую спинку, руки сами собой управлялись с рулём. Он стал следить глазами за кружащимися рядом с ним огоньками, скапнувшими в кабину с неба. Где-то на периферии зрения болталась из стороны в сторону плюшевая зеленая зверушка на шнурке, привязанная к центральному зеркальцу. Нат смотрел на кружение искорок и видел… словно кто-то гнал перед его глазами пленку с недостающими кадрами, а из них следовало, что через пару километров будет поворот на юго-западное ответвление трассы и они его пройдут. А там, совсем рядом, будет пост полусонных патрульных, и потом дорожный указатель, с каким-то городом… Кажется, остановка…

Нат сморгнул, он переминался с ноги на ногу посреди ночной тишины, не помня, как успел оказаться вне кабины. Трейлер стоял на насыпи, в стороне от дороги. Хиппи уже не спал, он открыл дверцу и в обнимку с гитарой выпрыгнул наружу. Нат был с его бока и наблюдал за тем, как тот выбирается, обычно светлое лицо хиппи было почти синюшным, а глаза раскрыты широко, как от ужаса. Неужели последствия травки вдруг стали так плохи? Невдалеке от них на небольшой возвышенности, стоял дом, состоящий словно из одного фасада, так ярко он был подсвечен со всех сторон. Обойдя трейлер Нат увидел, что одно из колес грузовика прорвано. Кажется, это случилось, когда они проехали патруль, где-то на дороге валялся кусок чего-то острого, что прокололо им шину. И теперь ошметок резины мертвой шкурой висел на стальном ободе. Так дальше ехать нельзя. Чем ближе они подходили к дому, тем отчетливей Натэниэл слышал странное жужжание, видимо, от каких-то электроинструментов. Он всё пытался вспомнить, зачем они тут остановились и, перестав идти, развернулся, быстрым шагом направившись обратно к салону. Лаям окликнул его, в голосе хиппи прорвались дрожащие ноты отчаяния и страха. С чего бы? Нет. Нат должен разобраться, он должен вспомнить, такие провалы в памяти, как бы ни была хороша травка, ему совсем не нужны… Нат распахнул дверцу салона. Он не кричал, его желудок не скрутило в тугой поджимающийся к ребрам ком, только тело прошиб холодный пот и вырвалось чуть слышное «Твою мать!» из словно чужого горла, Нат не узнал свой голос. На сидении в кабине трейлера, как раз между его местом и местом, где сидел до того Лаям, расслабленно сидела девушка в грязной подранной сорочке. Ещё бы ей не быть расслабленной. Судя по размерам дыры в голове, она была стопроцентно мертва, а все одеяло за ней, закрывающее собой берлогу, было забрызгано осколками черепа и кусочками мозга. В коченеющей руке девушки был зажат…

Нат подпрыгнул. Кто-то дотронулся до его плеча, и он подпрыгнул. Так высоко, что ударился головой о потолок кабины и тут же схватился за ушибленное место.

Он всё ещё сидел за рулем. Где-то на периферии зрения болталась из стороны в сторону плюшевая зеленая зверушка на шнурке, привязанная к центральному зеркальцу. Хиппи уже не светился и, верно, пытался дозваться его, отключившегося прямо в едущем авто. Никакого мерцания хороводящих звезд рядом не было и то, как забрало Ната сегодня, ему совсем не понравилось. Дебильный сон, чертова джа! Он выругался и бросил на хиппи… на Лаяма мрачный тяжелый взгляд.

Заговаривать ему не хотелось так же, как в первый день их встречи на трассе. Просто не хотелось и всё. Правда, из губ его вырвалось еще одно ругательство, когда Нат увидел ту самую развилку…

- К черту юго-запад! – парень плавно крутанул «баранку» и грузовик пошёл по другому дорожному рукаву. В ответ на удивленный взгляд блондина Нат сказал, - Так будет лучше. Дальше. Но лучше.

Он помолчал еще немного и потом добавил:

- По крайней мере, так мы Доедем…

Когда по трассе в течение последующих десяти минут не встретилось ни одного патруля и шины остались целы, напряжение сошло на нет. Ночь всё ещё царствовала над миром. И вот тогда Нат с особой ясностью понял, что тьма приходит не с неба, тьма вытекает из глубины земли. Её мрак куда страшнее и крепче, чем то звездное забытье, что приносит на своих упругих перьях небесная темнота.

Следующим утром, сделав привал на четыре часа, Нат проснулся первым. Лаям ещё спал. Ближе к рассвету они остановились, и Нат затащил его за собой следом в берлогу, благо, места там на двоих вполне хватало. Рассвет выдался прохладным и серым, зарядил дождь. И в остывшей кабине Нату было бы прохладно, если бы к нему не прижимался из-за тесноты берлоги и наружного холода блондин в феньках. Натэниэл не спешил подниматься и рваться в путь. Пасмурная погода говорила в пользу сна и валяний в тепле. Перевернувшись со спины на бок, парень едва ли не ткнулся носом в теплую щеку Лаяма. Брить там было еще нечего. И Нат впервые за все время их знакомства задался вопросом, сколько же тому лет. Сам Нат был уже полноценно совершеннолетним гражданином… мира. Ему еще весной исполнился двадцать один год. Правда, он тоже не отличался буйной растительностью на лице, и чтобы над ним не подшучивали приятели, Нат усиленно напирал на силовые упражнения. Может, и с Лаямом тот же случай и ему уже тоже за двадцать? Правда, когда Нат осторожно потянул из-под него свою руку, пытаясь перевернуться так, чтобы не задыхаться в увешанных бусинами прядях, он обнаружил, что Лаям куда более тщедушный. Балахон скрывал его корпус. А сейчас Нат отчетливо чувствовал, что в его руках худой мальчик. Черт, и сколько же ему лет? Надо будет узнать сегодня, как проснется. Но тогда хиппи и сам начнет задавать вопросы, а это уж совсем ни к чему. Нат вздохнул и решительно пополз через лежащего с краю Лаяма.

Ещё два дня им понадобилось, чтобы добраться до Сан-Франциско. Лето любви уже месяц клокотало вовсю. Нат был в восторге от увиденного. Дело было вовсе не в раскуривании травки всюду и не в сексе где придётся и с кем попало, а в самом ощущении шума огромной волны. Цунами, что вот-вот снесет устои старого закоснелого мира. В Сан-Франциско верилось в серьез, что самим своим существованием дети весны могут изменить мир, дело было не в победе одних сил над другими, а в самом ощущении бушующей молодости. Движение лавы, способное априори изменить положение земель и потревожить покой континентов, политиков в их огромных кожаных креслах, налогоплательщиков, преступников, старых дворников и молодых мамочек, просто всех. Нат осознавал себя частью этого буйства и был тем счастлив. Что до Лаяма, он, похоже, был разочарован. Поначалу Нат не замечал этого в самом деле, потом старательно делал вид, что не замечает, потом сработал защитный рефлекс и Нат начал потихоньку издеваться над Лаямом. Он пытался растормошить хиппи. Выходило не очень. Хиппи словно заплатил собой за то, что привез Натэниэла в эдем, где, если бы не он, тому было бы не суждено оказаться. Но Нат одергивал себя, что за бред, он же сам сорвался из плесневелого городка и, уйдя в путешествия по трассе, втек бы в это движение так или иначе. К тому были все предпосылки.

Новый вечер затухал, уступая ночи. Нат сидел в компании сутки знакомых ему ребят, друзей, кажется, Лаяма, или и тот их прежде не знал. Но разве это так важно? Барышня с распущенными, как почти у всех ее подруг, волосами вплетала ему в космы бусины. Кто-то вчера уже подарил ему феньку, Нат не помнил, кто. И при каких обстоятельствах. В памяти осталось только ощущение самого момента – искристая, как сам царящий вокруг праздник, радость и невыразимая легкость мировосприятия. Нат был довольно вспыльчив по своей натуре, но здесь никаких приступов агрессии с ним не случалось. Конечно, неделя это не срок, а именно столько они зависали в Сан-Франциско.

Были вечера, когда Нат терял Лаяма в толпе, но тот все равно возвращался к трейлеру утром, никогда не задерживался надолго со своими сексуальными партнерами, что за навязчивое словосочетание. Другими вечерами они зажигали вместе, Лаям танцевал, пока хватало сил, а уж на танцы их у него было предостаточно. Нат так и не узнал, сколько ему лет. Почти все время рядом с блондином была одна и та же девушка с длинными темными волосами, она носила точно такие же клубнично-красные ботинки, как и Лаям. Когда-то они выкрасили так обе пары в один вечер. Кажется, они были знакомы с прошлого лета. Девушка была ярой приверженкой культа природных сил и утверждала, что умеет гадать по огню. А ещё жила она в довольно странной семье. По стране они катались втроем с ее однокашницей блондинкой, обладательницей больших наивных глаз, и молодым человеком, брюнетом, в отличие от среднестатистического хиппи, коротко стриженным. Как успел заметить Нат, с этим юношей Лаям не ладил. Старался, конечно, поддерживать мир по мере возможностей, но что-то переключалось с почти слышным щелчком, когда эти двое были рядом. Лаям срывался раз за разом, но не устраивал представлений в духе семейных сериалов, а просто уходил. Разок Нат попытался выяснить у брюнетки, что к чему. Откуда эта вражда? Но вразумительного ответа так и не услышал. Наверное, это тот тяжелый случай, когда люди просто не переносят друг друга, и ничего с этим не поделаешь. Порой ведь проще оставаться недругами, чем пытаться разобрать ситуацию и преодолеть взаимонеприязнь раз и навсегда. в остальное время все было так легко и понятно, что единственная вдруг обнаружившаяся интрига становилась все притягательней. Нат просто должен был докопаться, в чем тут дело. Когда он вызвал на разговор Лаяма, получил только тяжелый взгляд  и молчание сроком в весь оставшийся вечер. И только одну фразу. «Если ты с тем же вопросом подойдешь к Энди, считай, что ты меня предал». Предал в чем? И что тут такого, просто спросить? Нельзя сказать, чтобы фраза эта совсем не сработала, но любопытство только усилилось. Что такого было между Лаямом и Энди? Должна же быть причина! Теперь, после того, как Лаям так взвился, сомнений не оставалось. Что-то очень важное просто обязано быть!

Но за блеском прекрасного лета любви у Ната было все меньше поводов вдаваться в выяснения. Ночи с любвеобильными девушками были поводом забыть о Лаяме вовсе. Но когда тот не возвращался под вечер к трейлеру, на Ната находила тоска. И вроде бы ничего особенного между ними не было, друзьями они стать не успели. Про блондина угонщик ничего толком не знал. Да и тот был так похож на своих друзей, увешанных лентами и феньками, что на вдруг возникший вопрос, почему Ната тревожит факт его отсутствия раз от раза, он ответа не нашел.

Сан-Франциско менял Натэниэла. Он преобразился внешне и теперь ходил таким же ярким и солнечным. Когда-то удивившая идея браслетов на мужских руках теперь не казалась дикой. В нем, как и в Лаяме, тоже углядели что-то несомненно мистическое и навязали ему фиолетовых фенек. Потом три проведшие с ним ночь девушки дружно сплели ему бело-красное украшение, символ свободной любви. Нат позерствовал. Почему-то ему было катастрофически нужно продемонстрировать его именно Лаяму. Не одному же блондину заводить речи о Сексе. Блондин заметил обновку, да, но не дал понять это Нату. У хиппи создавалось впечатление, что меж ними завелась какая-то дикая игра, и правила к ней придумываются на ходу. По крайней мере, Лаям их чувствовал. Или так просто думалось его задымленному травкой мозгу.

Хватило всего минуту пронаблюдать, как Нат говорит с Энди, показательно отведя того в сторонку. И хиппи вскипел. Отгоревшая было история с узнаванием старых лаямовых тайн всколыхнулась. И кучка пепла стала фениксом пламенеющим и яростным во вспышке своего возрождения. Лаям втиснул кому-то в руки свою гитару, как только закончил петь, все равно остаток песни он не отводил взгляда от разговаривающих у трейлера парней. А теперь он шел на не сгибающихся ногах. Медленно. Слишком медленно, потому, что на губах Энди уже плясали огоньки хитрой улыбки. А Нат каменел от изумления.

Значит - всё, сказал.

Лаям рванул на себя водителя за плечо, неумело, тот в развороте хлестнул блондина по лицу волосами, бусина расцарапала щеку, кем-то неаккуратно разрубленная на две.

- Тебе так важно было знать!? – Нат впервые слышал в голосе хиппи злость и, наверное, отчаяние. Но останавливать его он вовсе не собирался. Похоже, Лаям решил, что Нат опять взялся за выяснение причин неприязни Энди и Лаяма. Так зачем же развеивать его заблуждения, теперь представился такой шанс узнать от первого лица все подробности и отправить эту интригу на свалку истории.

Музыка летела яростными разноцветными брызгами, полными оптимизма. Ночь накалилась от веселья. Нат успел на ходу заметить, как с кем-то тискается его недавняя знакомая, одна из тех барышень, что все время терлись рядом с Энди. Ее каштановые завивающиеся волосы налипли на влажный лоб и кудри красиво подпрыгивали при каждом рывке, судя по всему, она была здорово пьяна, если даже не забралась со своим новым другом подальше от лишних глаз…

- Куда мы идём? – как-то отстраненно поинтересовался Нат, пока Лаям волок его за руку к кабине.

- Тебе же было интересно, что такого особенного он про меня знает? Так почему бы не убедиться в этом самому лично? И, да, не бойся, уголовной ответственности не понесешь, я совершеннолетний.

О, сколько всего можно выяснить невзначай…

= Разве?

Уловившая фразу Лаяма его старая знакомая, та, что разгуливала в таких же ботинках, рассмеялась и бросила в спину расстрельное:

- Не верь, Нат, ему семнадцать…

- Почему-то я так и думал, - Нат успел ответить прежде, чем его запихнули в кабину такие сильные сейчас руки Лаяма. Мальчик забрался следом и захлопнул дверцу, от души дернув на себя.

- Раздевайся!

Нат моргнул. Не шелохнулся даже. Осмысливал, к чему бы это все? А потом зашелся хохотом.

- Ну, конечно!

- Что? – глаза хиппи сузились, никогда еще Нат не видел в них столько злости, - Тебя еще не передернуло от мысли, что ты несколько ночей подряд спал рядом с педиком!?

- То есть?... – веселье с Натэниэла враз сошло.

А выражение на лице Лаяма с ярости сменилось на отрешенность

- Так он тебе не сказал…

- Нет, - на Лаяма смотрели совсем чужие глаза, так же Нат глядел на него в их первый вечер, полный молчания.

Как и тогда, он сбегал, только на сей раз от услышанной правды. Это было неправильно, узнать, что человек, с кем ты был готов делить спокойствие и всплески ночных, дневных, вечерних дорог, с кем ты мог забываться сном, спасаться от холода утра, обнявшись под одним одеялом, оказался Инопланетянином уже не в том экзотично-приятном свете, а лживым чудищем из непонятых сказок. Хотя, почему лживым? Лаям вообще ничего о себе не рассказывал, разве это можно причислить к вранью? Да, решил Нат. Только что он соврал про свой возраст. Что он еще успеет сделать?

- Выметайся…

Лаяму хватило одного слова. Его не было в кабине раньше, чем Нат успел вдохнуть.

Водитель закрыл глаза, следить за тем, куда денется Лаям, не хотелось, а глаза стали бы предательски делать это, дай Нат им возможность. Прождав немного, он поднял веки. В хороводе бьющего многоцветным бисерным весельем фестиваля Лаяма было не различить.

«Он слишком похож на них всех …»

Четверть часа по трассе прочь от Сан-Франциско – это давало свои результаты. Уединение салона и гул ветра у рубящего темноту опущенного стекла действовали умиротворяюще.

Прогнать так всю ночь, пока не сморит сон, забраться в берлогу и уйти в царство Морфея, а потом, глядишь, в новом дне уйдет ощущение, что побывал на балу монстров. Кажется, Нат опять начинал ковыряться в себе, когда задумался, такие ли монстры его новые знакомцы? Так ли мерзок ему только открытый мир?..

Рядом на сидении ловила отблески дорожных огней унизанная бусинами лента со светлых волос. Нат смял её в кулаке, запах экзотического фрукта раздразнил ноздри. И лента полетела за окно.

Нат вжал педаль газа. Страшный стальной зверь набирал обороты, всеми восемнадцатью своими колесами ускоряя свой ход по трассе. Агрессию нужно было куда-то девать. И парень спускал её в скорость. Так быстро, как только мог, так… недостаточно быстро… На новом километре уже отчетливо слышался металлический стрекот, трейлер явно замедлял ход. Ещё пару сотен метров, и грузовик заглох.

- Конечно! - Нат вылез из кабины, все еще полный энтузиазма гнать дальше в темноту, вспарываемую огромными глазами-фарами трейлера. За грузовиком выстилалась каплями, как кусочками булки в сказке, дорога тёмных пятен. Машинное масло вытекло, монстр сдох.

Нат пинал огромные колеса, носился кругами и орал, но толку в этом не было ничуть. Не унявшись ещё, но уже теряя энергию, Нат забрался обратно в кабину, сердито дернул в сторону одеяло, забираясь в берлогу. Сжавшись в позу зародыша, он выключился, как будто масло кончилось и у него, талант засыпать быстро присутствовал несомненно.

Утро не пришло светом ясности. Что делать с умершим трейлером все еще было непонятно. Бросить его на дороге тоже было возможным вариантом, все равно едва ли его кто-то сдвинет с места. Но куда в таком случае деваться самому?

Нат не подозревал до этого утра, как он привязан к некоторым вещам. Избавиться от затихшего грузовика оказалось труднее, чем уехать на нем же из дому.

Но когда солнце было в зените, мысль сорваться автостопом, как хиппи, куда угодно, выглядела все более подходящей.

Нат полулежал перед рулем, рассеянно дергая за прядь с навязанными на нее бусинами. Совсем себя разукрасить под хиппи он не дал, и сейчас эта прядка была единственным напоминанием о проведенных в Сан-Франциско днях. Как наивно было полагать, что там он нашел себе друга. И даже не там, ещё раньше, на дороге. За них придумали встречу асфальтовые километры хай-вея, а фестиваль Нат покидал в одиночестве. Вернее, сбегал, трусливо поджав хвост перед тем, что ему было непонятно, незнакомо и …чуждо? Нет, перед тем, что было аморально, омерзительно и неестественно. Нат улыбнулся кисло. Конечно, от таких пуританских рассуждений он сам же и рвал когти. А теперь прикрывается соображениями моралистов? Лаям не принёс ему зла, даже не приставал, странно, ведь голубые они такие развратные типы…

Времени переосмыслить, так ли это, у Ната было предостаточно. Полдня питаясь одним сигаретным дымом, он дошёл до мысли, что, в общем-то, ковыряться в секретах Лаяма его никто не просил. А сам мальчик не дал ему повода подумать, то тот не совсем нормален. В таком случае, так ли это важно, педик хиппи или нет, если это никак не отражалось на их отношениях? Но это должно быть так неприятно – иметь связь с мужчиной. Нет. Заниматься сексом. Интересно, там, на фестивале, пока Лаям искал себе пару, он спал с парнями? С кем, например? Рядом терся худенький мальчик с рыжей копной, должно быть, тоже голубой, наверное, с ним… Вот тут Ната таки догнало уколом ревности. А потом всполохом мысли его вытрясло из грузовика. Хватило секунды вспомнить, как Лаям облизывал уголок натова рта, и то, какие при этом он испытал приятные чувства, чтобы понять, инопланетная зараза прокралась в его собственный мозг! Нату не приходило пока в голову, быть может, он был инопланетянином сам, изначально?...

Но когда рядом с заглохшим трейлером недолго за полдень остановился набитый неформалами фургон и из него высунулся все такой же весенний и яркий, как в первый день на трассе, Лаям, когда хиппи протянул ему руку, Нат готов был её принять.

Последний кусочек старого мира, чужой планеты, кусочек, надо сказать, солидный, большой многоколесный трейлер, остался на обочине, забытый и оставленный дороге. Откуп за случившуюся на трассе встречу.

Нат принял руку. В фургоне клубилась джа, кто-то пел, кто-то, незнакомый пока, целовал пьяные губы читающей по огню брюнетки. В салоне всегда находилось место инопланетянину. Так почему бы не быть одним из них?

- Если тебе так важно… - начал на каком-то километре пути хиппи. Нат жестом попросил его умолкнуть.

- Было бы важно, я бы остался там. Но… это не страшно, что ты умеешь любить… всех, - признания давались тяжело и выглядели крайне нелепо. В прочем, объясняться им никто не мешал.

- Держи, - хиппи извлек из глубин рюкзака феньку, - Я не скажу, что я загадывал, это важно, просто прими, если... хочешь.

Время текло в молчании и сцепке взглядов. Не отводя глаз, Нат принял подарок. Доверие. Вот, что это значило. Не важно, какие секреты есть у хиппи, он расскажет, когда посчитает нужным, так ведь? Нат улыбнулся и натянул на руку феньку, широкую, семицветную радугу.