30 ноября.

Первым, что я увидел, приоткрыв створку фусума, был иней, лежащий на голых ветвях деревьев в саду. Он искрился, желтовато переливался в лучах восходящего Солнца, и на миг показалось, что на ощупь иней должен быть теплым. Я поклонился Императору, произнес короткую молитву и вышел во двор Храма. Ночью был заморозок — вода в вымощенном камнем священном источнике спряталась под тонкой коркой льда. Я резко вдохнул холодный воздух и едва не закашлялся: легкие неприятно обожгло.

В глубине аллеи слышался размеренный шорох метлы: несмотря на ранний час, Рэй уже приступила к своим обязанностям. Я подошел ближе, почувствовал всегдашний запах миндаля, исходящий от нее; её белое кимоно колыхалось в такт движениям, красный оби туго обнимал талию.

— Доброе утро, Рэй-химэ.

Она обернулась — маленькие ручки сжимают древко метлы, накрашенные ноготки — словно зернышки граната.

— Доброе утро, сенсей.

На ее плечи упали первые снежинки — робкая попытки зимы потеснить осень; не больше, чем перхоть небес. Впрочем, слишком прозаичное сравнение.

— В январском небе лепестками вишни притворился порхающий снежок, — начал я.

— И на один короткий миг слегка повеяло весною, — с грустной улыбкой закончила Рэй. — Сей Сенагон, сенсей.

— Прекрасно, Рэй-химэ, — кивнул я. — Сегодня мы ждем твоих новых подруг к обеду?..

— Да, сенсей, — зарделась она.

— Вот и хорошо, — я отвернулся и зашагал прочь — пришла пора возжигать курения и возносить хвалы богам, даже если они и отвечают только юной огненной ведьме, давно забыв обо мне.

И все же интересно, почему она так сошлась с этими девчонками?.. Они ведь совсем не похожи на неё. Что ж, поживем — увидим.

15 дней спустя.

Целый день у ворот Храма крутился некий молодой человек. У него были длинные, словно у ронина, темные волосы — такие уже почти век не носят мужчины его возраста — и пронзительные синие глаза. Спору нет, в Храм может войти всякий, кто желает, но в том-то и дело, что он даже не делал попытки — просто подпирал собой ограду, задумчиво созерцая облака и совершенно никакого внимания не обращая на достаточно прохладную погоду.

Я вышел в тихую, полупустую улицу и встал напротив гостя.

— Почему вы не хотите войти?..

Он опустил на меня взгляд и даже демонстративно наклонился. Какое неуважение.

— Мне и здесь хорошо, сенсей.

— Вот как. Вы ждете кого-нибудь? Или, возможно, совесть не позволяет вам переступить порог святилища?

— Вот ещё!.. — он явно поддался на глупую провокацию. Значит, не просто дожидается свидания или еще чего-нибудь. Странно, очень странно.

— Тогда пойдемте со мной.

Я не понимал, зачем мне затаскивать этого самоуверенного упрямца в Храм. Просто какое-то предчувствие. В конце концов, ничего и никогда не происходит случайно, это единственное, в чем я уверен.

Он прошел вслед за мной по дорожке, как-то нервно озираясь по сторонам. Я почему-то во что бы то ни стало решил поговорить с ним наедине, хотя не знал даже, что хочу сказать. Все было так, словно боги снова вели меня, намекая, указывая, что я должен сделать во имя исполнения их воли... смутно, неясно, волнующе. В сквозной галерее, ведущей во внутренний дворик, я вдруг перестал слышать звук его шагов у себя за спиной. Я обернулся: незнакомец остановился и внимательно рассматривал репродукцию гравюры, украшающую колонну, — один из множества обличий Фудзиямы, сотворенных великим мастером.

— Вам нравится Гокусай? — спросил я.

— Мне нравится Фудзи, — ответил он. — Посмотрите на эти белые камни — словно кости земли, торчащие из плоти.

Мне понравилась метафора. Возможно, я зря заподозрил его в чем-то дурном.

— Как вас зовут?

— Масато Сенджойн, сенсей.

Наш разговор прервал девичий смех: Рэй с подругами, весьма забавные в гайдзинской зимней одежде, весело вывалились из ее домика, переговариваясь и экспрессивно жестикулируя. Обычно, заметив меня, они приветственно кланялись, но сегодня все, видимо, должно было идти наперекосяк. Первой на нас обратила внимание Усаги, глуповатая, но жизнерадостная девочка с длинными светлыми хвостами. Она на секунду застыла с открытым ртом, а потом достаточно сильно толкнула Рэй в бок. Та, наверное, хотела огрызнуться в ответ, но, увидев, на кого ей показывает Усаги, онемела. Третья подруга, Ами, молча таращилась на Масато. Я, ничего не понимая, растерянно переводил взгляд со своего гостя на явно знакомых с ним и ошарашенных его присутствием в Храме девочек.

Впрочем, немая сцена длилась недолго.

— Мне пора, сенсей, — громко произнес Сенждойн. — Простите, что непочтительно вел себя с вами и отнял ваше время.

И, не дожидаясь ответа, он развернулся на каблуках и зашагал прочь.

Девочки тоже сразу заторопились по домам.

Попрощавшись с подругами, Рэй не стала провожать их; она так и осталась стоять напротив меня, но в глаза мне не смотрела.

— Что это значит, Рэй-химэ?..

Она не ответила.

— Рэй-химэ, я жду.

— Это плохой человек, сенсей, — выкрикнула она. — Не пускайте его больше в храм!

И прежде, чем я успел потребовать объяснений, убежала к себе.

...Что я должен думать об этом эпизоде, о боги?.. Было ли это предзнаменованием беды или головоломкой, решив которую, я найду новый смысл ежедневного служения вам?..

Три дня спустя.

...Боги молчат. Я наблюдаю за танцами огня в хибати, зябко кутаясь в слишком тонкие одежды. Я жду знака, но я забыл знаки пламени, я больше не умею читать в нем.

В нише-токонома стоит засохшая, оставшаяся с октября хризантема. Вот так и я — годен быть лишь сомнительным украшением Храма; спрятанным глубоко в нем согбенным старцем. Я больше не являюсь Наделенным Силой, я даже не хранитель... только пережиток давних времен, воспоминание.

Я не нужен богам.

Потому что настоящий слуга, молодой, могущественный, уже вырос и готов перехватить посох из моих рук.

Из дворика слышатся слишком уверенные, слишком громкие вопли тренирующейся управляться с Огнем Рэй-химэ:

— Все-что-движется-ко-мне-пусть-движется-обратно!

Пять дней спустя.

...Мне холодно у очага, мне холодно в Храме, мне холодно от разговоров с Рэй.

Я не хочу признаваться себе, но когда я вижу ее, меня страшно, беспощадно сжигает зависть.

Боги молчат.

Я смотрю в пламя. Я не жду больше.

Пять дней спустя.b>

...боги молчат...

31 декабря.

Так странно — я боюсь поверить. Боюсь поверить в то, что происходит, в луч надежды, забрезживший где-то на границе старого и нового года.

Боюсь поверить, что боги простили мне мое неверие.

...Рэй не было сегодня весь день. Она часто уходит в город, я не запрещаю ей этого, как вообще мало что запрещаю: у нее своя жизнь и свои дела. Но девочка не вернулась до заката, и я забеспокоился. Впрочем, я решил подождать пару часов и не начинать активных поисков, чтобы у Рэй не было повода обвинить меня в чрезмерной опеке.

...Она пробралась в Храм через потайную калитку, думала, что я не замечу, но что может здесь укрыться от моих глаз?..

Сквозь приотрытые раздвижные двери, впускающие холод с улицы, я долго смотрел, как она плачет, скрутившись на футоне, а потом тихо вошел, закрыл фусум и сел рядом.

— Что случилось, Рэй-химэ?..

Она вскинулась, выпрямилась, быстро вытерла глаза сжатым кулачком.

— Ничего, сенсей.

Не знаю почему, но меня впервые покоробило обращение, на котором я всегда настаивал.

— Расскажи, возможно, я смогу помочь.

На ее личике отразилась некая внутренняя борьба, но, видимо, ей так хотелось поговорить, что она решилась:

— Вы помните того человека, который приходил пару недель назад?.. Нефрита... То есть Масато Сенджойна?..

Я нахмурился. Еще бы мне не помнить... Значит, судя по оговорке Рэй, это было даже не его настоящее имя.

— Он обидел тебя?..

— Нет-нет, — возразила она. — Он.. он, конечно, был очень нехорошим... человеком. Но сегодня... он умер у меня на глазах!..

Рэй снова залилась слезами, а я только потрясенно покачал головой.

— Он встрял в... разборки, — продолжила она сквозь рыдания. — И его... его любимую взяли в заложницы... и он закрыл ее собой... и погиб! Это нечестно! Неправильно!

Мне стало дико, безумно страшно за Рэй: она ведь сказала, что видела это все сама. Во что же она ввязалась?..

Но не время было для нотаций, потому что девочка явно была шокирована произошедшим и очень несчастна.

Я поколебался немного: не в наших с Рэй обычаях слишком открыто проявлять родственные чувства. Но ей так нужна была поддержка...

И тогда я взял ее за руку, и мне было видение: Рэй, окутанная пламенем, словно дорогими тканями, улыбающаяся и грозная, воздела руки к небу и низвергла на землю огненный дождь. И рядом с ней были эти ее подруги — сотканная из трепещущей воды Ами и яростным серебром сияющая Усаги.

И я замер, не смея верить, что боги простили мне мое уныние и обиду на них, явили мне видение и открыли Путь.

Рэй не отнимет у меня ничего, заняв мое место. Рэй и есть — моё все.

Путь и Цель.

— Все правильно, Рэй-химэ, — сказал я. — Если он умер за любовь, он искупил свое зло, каким бы оно ни было. Так и должно быть.

Рэй робко взглянула на меня и неожиданно обняла, окутав запахом миндаля; всхлипнула в последний раз и затихла.

«Теперь я знаю, что мне делать, боги», — подумал я, гладя ее по жестким черным волосам, — «я больше не завидую ее молодости и силе. Я должен защищать ее, Наследницу, дитя Огня — искренне, не потому, что так принято, а потому я ее…»

Я не додумал. Боги и так все знают. Они испытали меня — и простили.

— Все хорошо, внучка, — сказал я, и Рэй подняла на меня удивленные, радостные глаза.

— Да, дедушка.

...И на один короткий миг слегка повеяло весною...