Заказ Гематита: СейлорВенера в бытность свою СейлорВи в Лондоне + юма/ы и/или Лорд, можешь Артемиса присобачить, при сильном желании; снег, щётка, усы, крылья, стекло.

— Ты пришел?

— Я пришел.

Минако медленно, ужасно медленно, словно во сне, стряхивает снег с его черного пальто. Снежинки плавятся под ее пальцами, ладони становятся мокрыми. Она растерянно смотрит на свои покрасневшие, влажные руки, берет с комода платяную щетку и размеренным, механическим движением начинает чистить его рукава, размазывая талую воду по дорогой ткани.

— Перестань, — холодно, спокойно, повелительно.

Мужчина разжимает ее пальцы, отбирает злополучную щетку и кладет на место.

— Иди в гостиную.

Минако послушно отворачивается и следует в комнату. Щеки горят и подкашиваются ноги; она слышит, словно сквозь вату, как в тесной передней ее поздний гость снимает пальто и тихо чертыхается, едва не свалив на пол шаткую вешалку. Девушка садится на диван, держа спину неестественно прямо; складывает руки на коленях. Замечает, как нервно подрагивают пальцы, и сжимает кулаки: не хватало, чтобы он заметил.

Он появляется в дверном проеме: высокая, широкоплечая фигура, упрятанная в темно-серый твид. Необъяснимое, безотчетное обожание, желание прикоснуться, дотронуться охватывает Минако; она отводит взгляд, предпочитая разглядывать узор ковра: она не понимает природы своих чувств и страшиться выдать себя. Ее слепит сияние его белых-белых-белых волос…

— Боишься, маленькая?

— Я не маленькая, — едва слышный голос. Что-то с горлом, наверное… что-то, совсем не связанное с…

— Вот как.

Мужчина в два шага оказывается рядом — Минако вжимается в диван, но гость, до боли стиснув запястья, рывком поднимает ее на ноги. Локти девушки прижаты друг к другу, выставлены воинственно перед собой — худые, острые — последней защитой от его силы, его тупого, непреодолимого напора.

— Маленькая, у тебя выбора нет, — он сгребает ее в охапку, сминая хрупкое тело, не обращая никакого внимания на ее попытки вырваться. Теперь она вся — его; и никуда, совсем никуда ей не деться…

— Ты ничто. Не сможешь убежать. Не сможешь взбунтоваться. Не сможешь убить меня, — шепот губы в губы: до дрожи, близко, слишком близко, страшно и… сладко. Сладко…

— Убить?.. — эхом повторяет Минако.

Вздох. Мужчина отстраняется немного — Минако тянется за ним всем телом — и долго смотрит ей в лицо.

— Совсем не та. Та была гордая, своевольная, жестокая Богиня. А ты…

— Маленькая, — не понимая, что говорит, продолжает девушка.

— Точно, — в голосе — хищная, злая радость.

Он резко наклоняется — точно ядовитая змея молниеносно бросается на жертву — и кусает ее за пухлую нижнюю губу. Минако дергается и мычит, но освободится невозможно: становится только больнее. Кровь наполняет ее рот; такой странный поцелуй — так ненормально и так хорошо…

— Соленая, — удовлетворенно констатирует он, чуть отстраняясь.

— Сладкая, — возражает девушка.

Он тихо смеется, проводит языком по ее прокушенной губе, вылизывает лицо… И держит ее теперь так бережно… Минако дрожит от стыда, ей страшно; но самое странное — этот густой, со вспышками радужных пятен, туман перед глазами и пульсирующая в висках, в венах, разносящаяся по капиллярам мысль: еще. Еще. Еще.

Мужчина с силой толкает ее в груди, и она падает на диван — распростертая, открытая, беззащитная.

Минако смотрит в его прозрачно-голубые глаза, но они беспощадны: прочитать в них нельзя ничего, совсем ничего: ни нежности, ни жалости.

Он нависает над девушкой, накрывая ее своей тенью:

— Ты моя, маленькая. Пока я хочу. Так и запомни.

…Сколько дней длится его зимнее безумие?.. Вся эта слякотная лондонская зима наполнена ею: ее тихими, счастливыми вздохами и ее слезами; ее щебетом, когда он позволяет ей говорить, и ее синяками и кровоподтеками, когда он хочет, чтоб она молчала. В воздухе — детский, молочный запах ее кожи; ветер дует только для того, чтобы играть с ее светлыми волосами. Светлая девочка… Единственное, чего ему хочется — привнести в ее жизнь как можно больше грязи, чтоб она забыла, где боль, а где счастье и не отличала сумерек от утра.

Отомстить ей, пока она беспомощна, отомстить за ту, другую.

Да только, проклятье всем богам, девочка оказалась вовсе не так слаба: он не ожидал, что так может привязать его к себе эта маленькая несуразная игрушка, эта простецкая куколка, бабочка-однодневка…

Маленькая…

…Он гуляет с ней каждый день, заставляет ее часами мерзнуть в парках, бродить по побережью Темзы, вбирая кожей холодные, пронизывающие бризы. Ему нравится румянец, проступающий на ее щеках, он любит касаться ее обветрившейся, шелушащейся кожи. Это кажется ему удивительно правильным: она змея, гадюка с нежной шкуркой, так пусть не стыдится сбрасывать чешую.

Его не волнует моральная сторона этой связи. Да и с чего бы?.. Что толку волноваться, что он обманул, заколдовал, поработил ее, сковал ее волю?.. С чего ему переживать от того, что сейчас ей только 13?.. Он знает, сколько на самом деле лет маленькой Богине…

Маленькая…

Сука.

…Он кутает ее в свое клетчатое кашне и отогревает в кафе, позволяет портить прекрасный чай сахаром и смотрит, как она прижимается лбом к холодному стеклу, наблюдая за прохожими на улице. Он не мешает ей, вспоминая задумчивый взгляд той, другой, устремленный на него, и в сердце закипает злость. И когда нет уже сил терпеть, от хватает ее за руки, и тащит домой, в квартиру, которую снимают для нее не в меру беспечные родители, и унижает ее, и насилует, и разрывает на части.

И ему становится легче.

Но какое же это насилие, если она стонет от желания, и засыпает, счастливая, у него на груди, и терпит все, и каждый синяк воспринимает, как дивный цветок, что он ей дарит?..

Маленькая… Слишком маленькая. Слишком легко покорить.

Слишком легко поддаться.

Пора сворачивать эту игру: все зашло непозволительно далеко. В конце концов, ему есть куда и к кому вернуться, и он хочет этого — рыжей тяжести волос в ладонях и болотной зелени глаз, — но не сейчас, не сейчас. Он должен попробовать еще, он должен причинить ей хоть какое-нибудь зло, раз физическую боль его Лолита так полюбила.

Он должен освободится от чар Богини.

Минако ждет его, сидя на лавочке в сквере. Моросит мелкий, паршивый дождик, но девушка не спешит раскрывать зонт: ей хорошо с дождем, она любит его робкие поцелуи.

Он опаздывает, что случается не так уж часто, но Минако и не думает волноваться: надо быть совсем дурой, чтобы волноваться за него.

Девушка поправляет берет и от нечего делать осматривается по сторонам: голые деревья, траурно-черные ветви, блестящая влажно брусчатка. Совсем никаких прохожих, словно город вымер. Тоскливо и скучно.

Минако чувствует мягкое, невесомое прикосновение к голени. Она удивленно опускает глаза: рядом с лавкой, совсем близко, стоит большой, очень красивый снежно-белый котяра. Его усы щекочут ногу Минако сквозь чулки.

Она осторожно протягивает руку:

— Иди ко мне, нэ?..

Кот запрыгивает ей на колени, сворачивается клубком, зажмуривается и начинает громко утробно урчать. Девушка растерянно гладит пушистое чудо по спине:

— И что же мне с тобой делать?.. Хочешь, будем жить вместе?..

Кот приоткрывает один глаз и, кажется как-то по-своему, по-кошачьи, хитро улыбается.

— Ну, как скажешь…

… Он не приходит через час. Продрогшая Минако поднимается со скамьи, неся на руках задремавшего кота, и идет домой. Что ж, такого не бывало раньше, но мало ли, какое еще наказание неизвестно за что придумал ее господин и повелитель?..

Интересно, что он скажет про кота?.. Если не позволит, придется как-то иначе устраивать судьбу зверька: она всецело — его, своего хозяина, и должна подчиняться его желаниям.

…Бедная, бедная девочка, думает Артемис, глядя на рыдающую, скорчившуюся в кресле белокурую фигурку. Как ей не повезло, что Кунсайт нашел ее раньше… Теперь Артемис уже не знает, как помочь, как облегчить ее страдания… да и как ему вообще с ней сейчас заговорить?..

Артемис наступает лапой на валяющийся около кресла лист рисовой бумаги и читает еще раз то, что уже успел пробежать глазами до того, как Минако уронила и письмо, и самого кота на пол.

«Маленькая! Ты помнишь, что ты моя, пока я хочу. Так вот: я не хочу больше.

Ты знаешь, как прощались в твоей стране в древние времена?.. Очень красиво, маленькая: стихами.

Крылья твои, моя нежная птица,

Я оставляю тебе

У изголовья.

P.S. Я надеюсь, в твоих крыльях нет теперь ни одного перышка, ни единой целой косточки. К.»

Проклятый демон… А еще он оставил ей на прощанье боевую юму, которая напала сразу, как только Минако прочитала письмо: Артемис до сих пор не понимает, каким чудом девочка выжила. Это было невероятно, но как только в нее полетела первая атака, на лбу Минако проступил знак Венеры, она, как лунатик, неосознанно подняла руки и ответила на нападение потоком чистой энергии… От демонессы не осталось практически ничего.

А теперь вот она доплелась до кресла и плачет, и как к ней подойти, как вообще объяснить, что ты — говорящий кот, а она — Сейлор-воин… неизвестно. Ну какая же все-таки Кунсайт скотина: не простил ее, решил отомстить — жестоко, унизительно; захотел поймать, поиграть — и убить…

— Артемис, — неожиданно глухо говорит Минако. Кот смотрит на нее круглыми от шока глазами: как она может знать его имя?..

— Артемис, я вспомнила… Ты знал, что так бывает?.. Что от такого потрясения можно пробудится и вспомнить?.. Артемис, иди сюда, мне плохо, поговори со мной, Артемис, — она начинает раскачиваться и стонать. Кот подходит ближе, не решаясь, однако, прыгнуть Минако на руки.

— Артемис, он все рассчитал, понимаешь?.. Он не хотел меня убивать, он хотел выпачкать меня, растоптать… у него получилось… откуда он мог знать, что я все вспомню?.. Ненавижу… За что?.. Он же сам, сам бросил меня тогда ради ЭТОГО… чего он еще хочет?..

Артемис мягкоо прикасается мордой к ее безвольно свисающей с кресла руке:

— Не надо, Мина…

— Я не Мина, — детский голос звучит резко и зло. Она отталкивает кота и выпрямляется в кресле. — Я не маленькая. Я старая, гордая Богиня.

Девушка с усилием встает и идет в прихожую. Артемис следует за ней.

Минако долго, пристально всматривается в свое отражение: заплаканная, растрепанная девочка в синем зимнем платье с тяжелым, яростным взглядом.

— Я не маленькая. Если надо, я буду притворятся девчонкой, дурочкой, идиоткой малолетней. Но я не маленькая, Артемис, слышишь?.. Я Богиня. И я убью его.