Вергилий

Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.

Hell

Вергилий

Прохладный ветер трепал мои волосы, не прикрытые привычной банданой, путался в широкой белой рубашке. Убрав прядь за ухо, я огляделся. Стоя на вершине поросшего мягкой травой холма, я мог наблюдать за неспешным бегом прозрачной реки, по берегам которой росли ивы, с запутавшимися в покачивающихся ветвях светлячками. Закутанный в полумрак, я чувствовал дыхание ветра. Где-то на горизонте шелестел темный лес, собиралась гроза, в воздухе таял запах озона. У самой старой ивы я заметил движение и кинулся туда, ведомый каким-то непонятным, но приятно томящим душу предчувствием. Отодвинув ниспадающий полог ветвей, я столкнулся взглядом с Муром. Он сидел, опустив ноги в воду, в полуоборот ко мне, одной рукой придерживая длинную гриву рыжих волос, а другой опираясь о землю. Вот только это был не худой десятилетний мальчишка с живым лицом и острыми коленками, а стройный юноша, лет восемнадцати, одетый в длинную рубашку, под которой угадывались совершенные изгибы его тела. Я сглотнул и сделал шаг по направлению к нему. В голове моей не было ни единой мысли, только блики на его волосах, только тонкие пальцы и изящный изгиб жемчужной шеи. Я почувствовал почти физическое притяжение к этому прекрасному созданию.

- Привет, Кунсайт, - он медленно поднялся и двинулся навстречу мне.

- Здравствуй, Зойсайт, - приблизившись, я увидел грустную полуулыбку на его мягком лице и искрящие слезы, затерявшие в густых ресницах, - Зой…

Я не удержался и прижал его к себе, всем телом ощущая такое естественное для моего возлюбленного искрящееся тепло, чувствуя его руки на своих плечах. Нежно проведя пальцами по бледной щеке, я коснулся жаждущих губ юноши своими, вкушая их божественную послушность и мягкость, почувствовал его язык, утонул в водовороте этого долгожданного поцелуя. Еле оторвавшись от этого бесценного для меня существа, последний раз проведя влажную дорожку по его нижней губе, чуть капризно выдающейся вперед, я посмотрел ему в глаза.

- Вот и встретились, - мягко улыбнувшись, он взял меня за руку и повел сквозь колышущиеся ветви, - помнишь, ты сказал, что я могу прийти сюда и найти тебя, что это наше место, - мы спугнули прятавшихся в ветвях светлячков, и они искрящимся роем взмыли в предгрозовое небо.

- Как видишь, получилось, - я покровительственно улыбнулся, Зой фыркнул.

- Кунсайто-сама, оставьте свои замашки! Лучше скажи, ты проведешь меня? – он заглянул мне в глаза,

- Тебе многим придется пожертвовать. Исправлять ошибки больно. Ты же знаешь, я тебя не виню, но судьба… - он помотал головой и дерзко посмотрел на меня, - ты уверен? Ты уже отбросил долг и друзей! Откуда ты знаешь, чем тебе придется пожертвовать в следующий раз?!

- Зой, - я остановился и обнял его за талию, чувствуя, как он выгибается навстречу мне, - Зой, - я зарылся в его волосы, прикусив нежную кожу на шее, проведя языком до ключицы, он чуть слышно простонал, одной рукой перебирая мои волосы, а другой прижимая меня к себе, я чувствовал жар между нами, как и тогда…- Зой, ты же знаешь, я боюсь потерять лишь тебя.

- Николай? Он тоже скоро поймет, что слишком сильно привязал к рыжему мальчишке.

- Что значит слишком? – он капризно надул губы, я рассмеялся.

- Красивое имя он тебе придумал – Мур. Тебе подходит, - я провел рукой по его бедру вверх, чувствуя горячую бархатную кожу.

- Ты знаешь, Мур потерял дар речи не когда убили его мать, а когда он увидел тебя, то есть Николая. Это карма.

- Я-то пожалуйста, - он усмехнулся, - а вот мальчик только единожды.

Тут он начал мерцать, ивовые ветви вокруг нас заплясали в странном танце, полумрак рассеялся, оставляя место для обжигающе-белого света, я видел, как губы Зоя говорят что-то, однако услышать уже ничего не мог, я понял, что возвращаюсь…

Я сладко потянулся и разлепил веки. Остатки приятной истомы улеглись где-то внизу живота, однако я никак не мог вспомнить, что же мне снилось.

- Мур, я задремал нечаянно, ты там как? – мальчик встревожено посмотрел на меня. Почему-то сейчас он казался таким близким, что хотелось просто обнять и не отпускать - такой беззащитный…Я помотал головой и послал нафиг проснувшийся невзначай отцовский инстинкт. Люди вокруг оживились и начали торопливо суетиться. Повертев головой, я понял, что мы пристали к берегу. В нескольких метрах от воды начиналась замощенная набережная, а дальше виднелись крыши домов.

- Цивилизация, - я хмыкнул, поднялся на ноги, взял Мура на руки и спрыгнул с баржи на сушу, - наконец-то устойчивая почва под ногами, - я опустил мальчика, но заметил, что он босой, - вот гадство, мне что, теперь тебя на руках таскать?

- Ладно, ты легкий, половину пути можно и понести.

Он помотал головой, показывая, что пойдет сам. Вот упрямый ребенок.

Я огляделся в поисках старика-горца, чтобы отблагодарить за помощь, однако нигде не смог его найти. Везде сновали какие-то люди с сумками, большинство из которых были чурками, а остальные русскими, орали маленькие дети, метрах в десяти от нас какие-то армяне продавали фрукты, выкрикивая что-то на незнакомом мне языке, под ногами шастали бездомные собаки, неся в пасти всякий мусор, из окон доносился шум радио или семейных сцен. После нескольких недель жизни в горной тишине, городская суматоха давила на мозг, однако я лишь улыбнулся, понимая, что это звук начала свободной жизни.

- Так, и куда же нам теперь идти? – я пожал плечами, Мур тоже, - я знаю, что наш спаситель учится в институте сельского хозяйства. Что ж, пошли искать!

Я взял Мура за руку и мы пошли по направлению к воротам, ведущим в сам город. Распросив по дороге нескольких внушивших мне доверие и понимающих русский прохожих, я выяснил, что до института нам идти четыре квартала по той улице, на которой мы находились.

Он весело кивнул, оторвавшись от наблюдения за дерущимися голубями, на душе у меня стало тепло и хорошо, и солнце над головой засветило еще ярче. Вскоре за поворотом показался шпиль какого-то здания. Оказалось, что это и есть институт. Время сессии было в самом разгаре, поэтому всюду носились ошалевшие от жары и уставшие от вечных зачетов студенты. Я вспомнил себя, я ведь тоже был таким. Сердце кольнуло воспоминание, однако ностальгировать времени не было. Единственное, что я знал о своем приятеле – это его лицо и то, что его звали Андрей, фамилия же затерялась в лабиринтах моей памяти. Мы подошли к лестнице, ведущей к зданию, и сели на ступени в ожидании, что судьба будет благосклонна и скоро Андрей появится здесь.

Прошло уже более часа, солнце скрылось за соседней пятиэтажкой, студенты, проходя мимо, с удивлением смотрели на нас.

- Что ж, ночевать здесь меня перспектива не прельщает, однако куда ж деваться? – я вытянул ноги, потянулся, нашел взглядом Мура, гонявшего воробьев поблизости. Он улыбнулся мне и продолжил это увлекательное занятие. Уже в полной уверенности, что придется оставаться здесь до утра, я пошел искать более или менее приемлемое место, где бы можно было обосноваться, однако заметил знакомую черную шевелюру и ее обладателя, понуро бредущего от дверей института. В этом интеллигентного вида пареньке я без труда узнал своего приятеля. Как всегда, выглаженная рубашечка, отполированные ботиночки, аккуратная стрижка.

- Андрей!!! – заорал я что есть мочи и кинулся к нему, - Андрей! Привет!

Он отшатнулся от меня, как от чумы. Жаль, что тетрадью не прикрылся. Однако потом на его лице проскользнула тень узнавания.

- Коля? – он недоверчиво покосился на меня, - это ты?

- Колян! Ты как тут оказался? А что с твоей одеждой? – он критически осмотрел меня, - и с твоими волосами? – он взял в руки мою грязную, седую прядь и поморщился.

- Андрюх, я тебе обязательно все расскажу, только, вспомнив былую дружбу, не мог бы ты пустить нас к себе на ночь? Есть возможность? – я умоляюще посмотрел на него.

- Вообще есть, только кого это – нас? – он все еще подозрительно на меня косился.

- Мур! Иди сюда! – на лице Андрея нарисовалась очень удивленная мина, когда к нам, сверкая восторженными глазищами, подбежало это рыжее нечто в своей огромной майке, и, увидев моего друга, спряталось мне за спину. Я опять просительно вперил свои очи в потенциального спасителя, - я тебе все расскажу, только нам надо покушать и отоспаться.

- Надеюсь тут какая-нибудь криминальщина не замешана?

- Да какая криминальщина! Я только с войны вернулся! Нас на барже вместе с беженцами привезли!

- Так, все, стоп. Расскажешь все дома. Я думаю, история будет долгая, - он интеллигентно поправил ворот рубашки и указал идти вслед за ним, - только давайте сначала в магазин зайдем, боюсь, домашней еды нам не хватит, - он опять подозрительно покосился на бегающего где-то около нас мальчишку.

Мы свернули на какую-то узкую улочку, облепленную старыми деревянными домами. Небо тлело, отражая лучи уже умершего солнца, по нему неспешно плыли воздушные полоски бледно-розовых облаков. Где-то вдалеке затянули пьяными голосами «Сулико». Вскоре показалась первая пятиэтажка, чей цоколь был оборудован под «Гастроном №4», как гласила вывеска.

- А вы ждите меня здесь, - он грозно сверкнул глазами и скрылся в дверях магазина.

Я пожал плечами. Не очень-то и хотелось вылезать из сладких мечтаний о мягкой кровати и чашке кофе.

Честно говоря, я вот уже четверть часа не знал, куда себя деть – моя многострадальная тушка наконец обосновалась на благословенной поверхности, именуемой в простонародье диваном, мои уставшие пить сухой ветер губы вкушали блаженную влагу только что сваренного кофе, душа находилась в приятной истоме, ожидая целую ночь в предельно уютной квартирке, а кожа чуть ли не воспевала оды махровому халату, пожертвованному хозяином сего скромного жилища вашему покорному слуге. Кстати о хозяине. Андрей сидел по другую сторону журнального столика, заваленного всякой выпечкой и нарезкой докторской колбасы, которую я поглощал в немеряных количествах. Сидел и пялился на меня, возможно, переваривая рассказанную только что мной краткую автобиографичекую выдержку под названием «Бытие Колюни Харуоми. Юность». Не могу сказать, что переваривание шло успешно – в состоянии переклина он пребывал уже четверть часа. Еще бы – расстались-то мы пацанами, а он за эти годы, похоже, не нажил столько приключений на задницу, сколько посчастливилось нажить мне, да и не подразумевал, что кто-то знакомый ему может так вляпываться. Очень резонно, хочу сказать, очень резонно.

- Да ладно тебе, - попытался я пробиться к сознанию друга через обитающую в моем рту мешанину из снеди, - нашел из-за чего голову ломать. Это только кажется, что все плохо, а на самом деле идешь ты и идешь по жизни – все-то тебя устраивает. Так, взбрыкнешься иногда – для порядка, - я улыбнулся. Вышло потешно, потому что еды во рту меньше не стало.

Андрей немного вымученно усмехнулся и сцапал, под моим ревностным надзором, маленький пирожок со стола.

- Да, уж к чему я не был готов к концу сессии, так это к подобным встречам. Хотя приятно встретить тебя живым здоровым, да еще и с пополнением.

- Кстати о пополнении, где Мур-то? – при упоминании мальчика я сразу посерьезнел.

- Да потому что я пришла, когда вы были в ванной, - тонкий девичий голосок раздавался у двери, куда я тут же повернул голову, схлопотав по щеке своими же мокрыми патлами.

На меня уставились два блюдца. Действительно, голубой чайный сервиз под светлой челкой. «Жена» оказалась молоденькой, маленького роста, но умильно круглой комплекции девушкой. Но поразило меня не это, а черты ее лица, которые можно было назвать чисто русским имуществом: круглолицая, с высоким лбом, большими ясными глазами приятного оттенка, вздернутым носиком, и пухлыми губами, норовившими растянуться в добродушной улыбке. Головку сего бесконечно положительного создания увенчивали два пучка из пшеничных волос, украшенные белыми лентами, чьи свободные концы развивались при движении. Сфокусировав зрение на более полную картину, я увидел, что барышня еще и в положении, о чем свидетельствовал заметно выпиравший животик. В одной руке эта прирожденная хранительница домашнего очага держала тарелочку с ванильными, судя по запаху, булочками, а в другой ее длани находилась тонкая лапка моего подопечного, утопающего в мокрых кудряшках и махровом халате, почему-то женском. Наверное, у Андрея запас банных принадлежностей иссяк. Увидев меня (зрелище то еще – в одной руке чашка кофе, в другой пирожок, за щеками куча жратвы недожеванной, глаза, сами понимаете, - я удивился), счастливое дитя ринулось обниматься, повалив нас на подушки, и окутав запахами какого-то цветочного шампуня: то ли вишни, то ли еще какой-то ягоды, точно не сказать, но этот аромат настойчиво ассоциировался у меня с Японией. Я отцепил тощие ручонки Мура от своей шеи и, посадив его на колени, начал кормить всем, до чего мог дотянуться. Заглотив пару пирожков, он устремил умоляющий взгляд к молоку и, получив вожделенный стаканчик, направился вглубь одеял и подушек. Я, превозмогая нарастающее желание подобраться ближе к мальчонке и взъерошить ворох блестящих в свете лампочки рыжих локонов, направил свой взгляд на друга, однако тут же смущенно начал обследовать меблировку комнаты: Андрей, чуть ли не сияя от переполняющей его нежности, целовал живот жены, расстегнувшей пару нижних пуговиц мягкой шерстяной кофточки и любовно перебирающей смоляные пряди волос мужа. Просто рай на земле, честное слово! Однако мой взор зацепился за предмет, который взметнул в душе пыль каких-то мутно, необъяснимо неприятных эмоций. Это был обыкновенный черный цилиндр. Потрепанный временем и хозяевами, которых, уверен, он за свой долгий век сменил немало, этот головной убор вселял в меня чувство непередаваемой мерзопакостности. Отвлекшись от семейных дел, Андрей проследил мой взгляд и, гордо улыбаясь, подошел к пианино «Ласточка», на котором, собственно, и лежала поднявшая в моей душе бунт вещь.

- Нравится? – он смахнул с цилиндра пыль и покрутил в руках.

- Честно говоря, не очень, - я проглотил вставший комом в горле кусок колбасы, - откуда такой раритет?

- А он тут был вместе с пианино, когда мы переехали. Да, совсем забыл! – он выбежал в коридор, - тут еще кое-что было!

Вернулся Андрей облаченный в какое-то жалкое подобие мантии или плаща, имеющее тот же цвет, что и взбудораживший меня цилиндр, который, кстати, уже перекочевал на голову моему приятелю. Молниеносным движением схватив засохшую розу из вазочки на серванте, он принял, по его мнению, геройскую позу, взобравшись на табурет.

От восторженного взгляда Аннушки я почувствовал себя Берлиозом. Меня правда можно убить восхвалением таких противных вещей, как нынешнее облачение Андрея. Так что, милая, разлила ты уже подсолнечное масло у турникета моего сознания. Хватит на сегодня светского общения. Я попытался нацепить на лицо хоть что-то довольное.

- Мы вас, наверное утомили, так внезапно свалившись. Да и сами устали…- я понадеялся на догадливость счастливой семейной четы, хотя и ставил этот пункт под вопрос. Андрей понимающе сверкнул глазами из-под полей своего любимца (я заметил, что особенно меня раздражал вид выбивающихся из цилиндра вороных волос приятеля; можно подумать, будь он блондином, было бы легче), с огорченным лицом разоблачился и, прищурив один глаз, пустил розу, как дротик, по направлению к вазе. Странно, но цветок вошел ровно в горлышко посудины, даже не опрокинув ее.

- Андрей, скажи честно, ты ночами тренируешься розами бросаться? – я немного растеряно воззрился на него.

- Да не, чисто случайно вышло, - он пожал плечами и, взяв жену под руку, направился к выходу.

- Молодой человек, а вам мы постелили в будущей детской, - Аннушка тепло улыбнулась Муру, сидящему в углу дивана, и, приобняв его за плечи, вывела из комнаты. До меня уже из коридора донеслось двуголосием «спокойной ночи», и я позволил себе расслабиться. Холодком напоминало о себе отсутствие мальчика. Черт, я так быстро привык к постоянному соседству с ним? На меня не похоже – я хронический мизантроп. Однако все, связанное с рыжеволосым ребенком никак не походило на обычный уклад моей жизни. Я усмехнулся, вспомнив, как сегодня, повалив меня на подушки, он быстро и как-то стыдливо дотронулся губами до моей щеки, тут же уткнувшись носом в шею. От этого поступка веяло такой нежностью и благодарностью, чисто детской, полностью бескорыстной, что у меня на миг перехватило дыхание. И вот чего мне меньше всего хотелось, так это думать о том, что когда-нибудь он вырастет, будет смотреть на меня уже совсем по-другому, лишится этой своей естественной, идущей от истоков детской природы честности. Да и я к тому времени превращусь в какого-нибудь затырканного тяжелой судьбиной зануду. Вот сейчас, как никогда в моей жизни, я бы хотел остановить время, застыть мошкой внутри янтарной бусинки Хроноса, крепко обнимая тощие плечики звенящего от чистоты, одушевленного ею Мура. Хотелось бы и самому увидеть, как в сердце распускается бутон новой жизни, похожей на морозный узор, украшающий окно одинокого домика в лесу, похожей на хрусткий иней, лежащий на опавших листьях, тянущийся каждой своей маленькой иголочкой к старшим братьям – бесконечно холодным звездам. Однако не стоит вдаряться в безнадежные и несбыточные мечтания – время не мой пес, чтобы слушаться команд. Перевернулся лицом к окну. А квартирка неплохая. Где это они нарыли трехкомнатную в такой глуши? Леденцовый свет фонаря нарушал черное молчание моей временной обители, отражаясь от тысячей граней разнообразных фужеров и бокальчиков в стеклянном серванте, играя на лаковой поверхности журнального столика, на строгих чертах пианино. Раздался скрип. Я увидел, как одна створка дверей приоткрывается, и в комнату входит…ну, честно говоря, я именно этого и ожидал. Юркнув под одеяло, Мур чуть ли не вжался в мой бок.

- Мур, ты что, темноты боишься? – я погладил его по почти высохшим, мягким, густым кудряшкам. Скорее всего он не привык быть один, тем более ночью, ведь жители горных деревень обычно ютятся в небольших домах, и все дети семьи спят в одной комнате, вместе с родителями. Хотя его происхождение еще было под вопросом. Но все же любому ребенку перспектива ночевать в пустынной темной комнате кажется ужасающей. Тут действия мальчика стали еще страньше. Он потянул за пояс от халата и скинул его на пол, оставшись в чем мать родила (все-таки он очень долго нормально не питался, истощение сильное). Ладно, дитю стало жарко, это еще можно объяснить…А как можно объяснить то, что с меня тоже халат стягивают?! Возможно, у них такой обычай, у горцев. По-моему, я себя утешаю. Особенно теперь, когда тощенькая ручка нежно, но настойчиво гладила мою грудь, живот, и собиралась идти дальше вниз.

- Мур! Ты что, черт возьми, вытворяешь?! – я чуть ли не за шкирку вытащил его из-под одеяла. Еще мне не хватало каких-то отклонений! Откуда я знаю, где он до этого был?! Может, из какого-нибудь нелегального борделя сбежал! Тут я заметил, что глаза у мальчика закрыты, а тело будто обмякло. Лунатит? Я осторожно положил его на подушки. Так и есть – мальчик свернулся калачиком и даже не думал трепыхаться.

- Мур, - я осторожно потряс его за плечо, - Мур, проснись, - он нехотя разлепил веки и непонимающе посмотрел на меня. Потом в его глазах появилось удивление, когда он заметил, что не в своей комнате, а за удивлением обида – когда обнаружил себя нагишом и зябко поежился. Я жутко покраснел (слава Богу, в темноте не видно), вспомнив свои мысли. Теперь мальчик что-нибудь не то подумает. Еще бы: просыпаешься в чем мать родила, рядом с тобой сидит полуголый мужик (а ему почти удалось стянуть с меня халат), место действия – кровать этого самого полуголого мужика. Я шустренько подобрал с пола одеяние этого сомнамбулы и закутал его поплотнее. Выражение мордашки стало довольнее, и он угнездился у моих коленей, натягивая на себя одеяло.

- Что, к себе не пойдешь? – он сонно помотал головой и через мгновение уже мерно посапывал. Счастливчик. Я теперь до утра заснуть не смогу – слишком уж много вопросов. Я осторожно вытянулся рядом, укрывая одеялом нас обоих. Ладно, лунатизм объясняет странное поведение пациента, но какого черта у десятилетнего мальчика ТАКОЙ лунатизм?! И что тебе снится, крейсер Аврора, если ты приходишь по ночам к честным гражданам и начинаешь их раздевать? И как-то маловато удивления было, когда он обнаружил себя не в своей постели. Что, у него это не впервые? И самый главный вопрос, гвоздь программы так сказать, - почему мне все это нравится?! Нет, я неправильно выразился, сейчас поведение мальчика кажется мне отвратительным до тошноты, хочется пойти в душ и просидеть там еще добрых полчаса, к тем полтора, которые уже провел, занятый омовением своих конечностей, как только осмотрелся в этой квартирке; но тогда, когда жаркая ладошка чертила неизвестные мне узоры где-то между моим пупком и…кхм…в общем, на животе, признаюсь, сквозь проклятия и протесты зазмеился вкрадчивый, глубокий голос, настойчиво твердившись: «Не останавливай, не останавливай, тебе же нравится…», и этот чертов голос чуть не поколебал чашу весов моей нравственности! Однако как только я пришел в себя, незваный гость исчез из моего сознания, точнее, даже не исчез, а заснул в каком-то темном углу, прячась за остальными мыслями. Да, именно это я ощутил, когда уже вытаскивал мальчишку, чтобы надрать уши или задницу. Ох, и странный мне подарок судьба преподнесла.

Я опять начал ворочаться, но вспомнил, что одиночество махнуло хвостом и скрылось в неизвестном мне направлении. Немного поколебавшись, но все же не найдя более удобного места для своей руки, я с некоторой опаской обнял Мура и прижал к себе. Мальчик всего-навсего выпрямил ноги и лег поудобнее. Из груди вырвался непроизвольно вздох облегчения, и я расслабился. Конечно, что-то темно-неясное легло в моей душе неприятным осадком, но я слишком устал, чтобы строить логические цепочки и рыться в причинно-следственных связях.

- Спокойной ночи, Мур, - еле шепча, зная, что не услышит, но почувствует. Чуть ли не плавясь от чертова отцовского инстинкта, который решил совершить еще один маршбросок на мой бедный рассудок, я поцеловал его в макушку и, с чувством выполненного долга, провалился в здоровый сон. Надеюсь, что без сновидений.

Мир потихоньку занимал привычное место в моем восприятии. Мягкое одеяло, теплый бок Мура, запах булочек… не хочется открывать глаза – и так чувства полновесны, полнозначны, а увидев, я могу и вовсе потеряться в ощущениях. Мальчишку надо откармливать, а то у меня синяки от его коленок будут. Опять калачиком свернулся, щекочет мне грудь своим дыханием, и опять – белесая прядь в его кулачке. Странная привычка. Я потянулся и все же разлепил ясны очи. Было еще совсем рано, часов восемь, воздух сонно плыл в пространстве комнаты, наслаждаясь воскресной ленцой, побеждающей хоть раз в неделю суету людского мира. Солнце робко прикасалось к нам, приобретая сквозь тюль вид каких-то воздушно-прекрасных узоров, взлетающих в небытие при движении. Через открытое окно слышались голоса детей, шум старого тополя, росшего неподалеку, гул проезжающих изредка машин. Господи, как же я благодарен тебе за это, неужто я все же достоин жить? Да, хотя бы ради него. Нежный взгляд в сторону ребенка, даже не проснувшегося от моей возни. Окрыленный этим призрачным ощущением счастья, я полетел в кухню. Нда, в этом доме я - ранняя пташка. Судя по идельной тишине, семейная чета еще досматривает сновидения. Ну, и ничего. Сейчас кофейку себе заварю…матерь божья…это что? Это пачка сигарет?! Я подлетел к серванту и, даже не задумавшись о несанкционированном пользовании хозяйским имуществом, припал губами к хранилищу вожделенного табака. Пустив через несколько минут искания спичек дым, я уже не мог соображать, совсем потерявшись в своих восторгах и блаженстве обыкновенного существования.

Хотя радоваться, в принципе, поводов было маловато. Сегодняшний день, мягко говоря, будет напряженным. Вопрос на засыпку: как из Тмутаракани совковой можно попасть в Японию? Пешком. Шутка. Андрей обещал помочь, но пока он только спит.

- Все, забыли, давай, наслаждайся моментом, глупый, - объяснившись с собой, я опять расправил крылья и заулыбался. Ко мне прижалось что-то теплое и светлое. Я подумал, что это счастье, и наткнулся на зеленые, сонно-довольные глаза Мура, сцапавшего печеньку со стола. На этот раз решил не позволять себе разевать варежку для пустого сотрясания воздуха. Слишком велика вероятность спугнуть чудо грубой материей слов. Я просто посадил мальчика на колени, обнял, и застыл, стараясь впечатать это мгновение в свою память: я, Мур, бесконечное солнце и свет, исходящий от нас, от троих.

- Не знаю, Андрюш, там пирожки с мясом остались еще?

Далее следовал звук поцелуя. Честное слово, я готов был растерзать этих убийц момента счастья.

- Ой, Николай, вы уже проснулись, - дальше некоторая заминка, - мы наверное вам помешали…

Я все же оборачиваюсь к ним, пытаясь засунуть свой гнев куда подальше, и, мирно улыбаясь, процеживаю «доброе утро». Отпускаю смущенного мальчика. Черт, теперь подумают что-нибудь не то. О, уже началось. Аннушка удаляется с кухни, а Андрей садится напротив меня на стул и оценивающе смотрит.

- Коль, тебе не кажется, что ты слишком привязался к пацаненку? Это конечно, не мое дело, но…кто он тебе?

Вспоминаю, что я тут гость, да еще и нежданный, поэтому все самые «добрые» слова оставляю при себе. Уже открываю варежку, чтобы сказануть что-нибудь умное, но тут же с шумом ее захлопываю, потому что наблюдаю совершенно сбивающую меня с толку картину: Мур тянет меня за рукав и прижимает к губам указательный палец, прося молчать. Его глаза…в одну сотую секунды я заметил там какую-то тень, неясную, но до боли знакомую, затем зеленые зерцала мальчика вновь становятся гладкими и по-дестки доверчивыми. Пью кофе, храню молчание.

- Я бы не стал спрашивать, но…я ночью покурить выходил, и…его не было в комнате, я зашел к тебе…

Я поперхнулся. Интересно, в какой момент он зашел? А то перед моим знакомцем могла предстать о-очень двусмысленная картина.

- Ему страшно, Андрей, неужели непонятно? – стараюсь, чтобы голос был как можно более равнодушным, однако сам чуть ли не вою, - неужели ты мог увидеть что-то предосудительное в обыкновенном желании ребенка быть защищенным?

Мой собеседник мнется, будто сбит с толку. Что ж, закрепим результат.

- Что же толкнуло тебя на подобные размышления? - ставлю пустую чашку на стол, а то пальцы дрожат. Если сейчас скажет…

- Ой, по-моему я стал слишком подозрительным, - тени сбегают с лица товарища, и он открыто мне улыбается. Можно открывать шампанское, на этот раз судьба мне помогла, - наверное, нервы. Знаешь, это внезапное отцовство, все такое…

- Да, я сам последнее время не в ладах с собой, - вспоминаю ночной визит Мура, - так что ничего страшного.

Андрей серьезнеет и исподлобья смотрит на меня.

Вопросительно изгибаю бровь, предлагая продолжать.

- Ты…будто в тебе металлический стержень, холодный какой-то… - он ежится. Меня уже тянет на ха-ха. Это я-то холодный?!

- Да ладно тебе, не рефлексируй! Война, конечно, меняет людей, но я в себе никаких особых перемен не заметил! Все такой же оболтус!

- Нет, Коль, правда, сейчас, может ты и такой же, но минуту назад твой голос…он будто парализовал…правда…да и взгляд, мне аж не по себе стало.

Я взрываюсь хохотом. Представляю, как мои раскосые гляделки грозно буравят физиономию Андрея. Тот криво усмехается, не горя особым желанием присоединяться к моему веселью. Неужто я его и правда испугал? Эта мысль рождает новый приступ смеха, а Андрей ретируется в ванную, чувствуя, что сказал все, что должен был. Смахнув слезинки пальцем, я смотрю на довольного Мура.

Мальчик с гордостью смотрит на меня. Хорошо, что по головке не гладит.

- Ты - чудо, я тебе говорил? – перебираю мягкие рыжие волосы.

На бледных щечках проступает румянец, робкая улыбка касается губ. Какие мы стеснительные! А я, сегодня, однако, в ударе! Побольше мне надо спать на нормальных кроватях!

Завтрак прошел относительно спокойно. Точнее, совсем спокойно, если бы не аннушкино предложение послушать ребенка. Любопытный Мур тут же прижался ухом к животику будущей матери, но нерожденное нечто слишком бурно отреагировало на мальчика – начало пинаться и ворочаться, Мур испугался, со скоростью звука забрался ко мне на колени и уже оттуда взирал на попытки Андрея успокоить разбушевавшегося дитя, пытаясь петь колыбельные и поглаживая гладкую кожу у пупка. Сама Аннушка взирала на все это с видом матери Терезы, что вызвало у меня непроизвольный смешок.

- Да, надеемся на нее, - Андрей все же успокоился и занял свое место за столом.

Дальнейшее развитие событий не представляло особого интереса: сборы, суета, быстрые поцелуи-на-ходу, и я остался один в квартире, как только дверь за Аннушкой, потащившей Мура к соседке за одеждой, захлопнулась. Андрей уже до этого смылся куда-то с кем-то о чем-то договариваться, но, как я понял, эти хлопоты были направлены на скорейшее исчезновение нас из его квартиры. Что ж, его можно понять, мне бы тоже не очень понравилось появление двух невнятных субъектов в своей обители. Поскольку моя одежда, приведенная заботливыми руками хозяйки дома в если не первозданную чистоту, то весьма приятную свежесть, высыхала на балконе, я разгуливал по комнатам в полотенце на бедрах и с сигаретой в руке. Отличное сочетание, хочу заметить. В еще больший восторг меня привело огромное зеркало в гостиной, перед которым я не побрезговал покрасоваться. Что ж, останусь доволен картиной, могу признать, что все эти военные дрязги превратили меня из тощего подростка в довольно приятного юношу.

- Пф, от скромности не помрешь, - я погрозил седовласому, загорелому молодому человеку пальцем и лукаво посмотрел в выцветшие глаза. Отражение ответило мне не менее выразительным взглядом, и я, под конец развеселившись, поскакал в гостиную, схватил с дивана простынь и, вновь оказавшись наедине со своим близнецом, накинул несчастный кусок белого льна на плечи и горделиво приосанился.

- Блин, а мне идет, - волосы серебром легли поверх ткани, оттенявшей загорелый торс, - Лорд…как бы себя назвать…

Поняв, что слишком увлекся, я легко рассмеялся и продолжил блуждать по квартире, решив все же сменить простынь на халат, от греха подальше, и пытаясь побороть неясное ощущение дежа вю, возникшее из ниоткуда, и, надеюсь, уплывающее туда же. Лорд…

Только начавшие раскручиваться мысли прервал хлопок входной двери и топот чьих-то ног. Выруливая на приличной скорости из-за угла, Мур со всего размаху сиганул на меня, обхватив плечи руками, а талию ногами. У, вредина костлявая. Я еле удержал равновесие, чтобы не свалится вместе с дитем на пол.

Счастливая мордашка оказалась напротив меня, и я отпустил ребенка на пол. Такой хорошенький, в серых брючках, кедах, зеленой маечке и курточке с салатовой прострочкой, с копной солнечно-рыжих кудрявых волос…если бы не бледное лицо и глаза человека, уже познавшего холодное дыхание смерти. Болезненно большие глаза. И, черт возьми, будто кто-то убрал какую-то заслонку в моих многострадальных мозгах – прошлое услужливо подсказало, откуда пришло это дитя. И тут же вереница лиц, иные из которых были нанесены на мою память несколькими карандашными линиями, другие же поражали четкостью и яркостью, не поблекнувшей под неизменным влиянием времени, пронеслась перед моим внутренним взором, ударом плети опустившись на только что радостно выстукивающее победный марш в моей наконец-то познавшей свободное дыхание груди сердце. Удар – пепел волос, нервность черт, чуткость пальцев, туман во взгляде…Удар – два клинка глаз, излом носа, гордость губ, искренность в иронии голоса…Удар – предопределенность смерти, как крик в желтых зрачках, как дрожь в жилистых руках, как сталь в голосе… Удар…но чья-то ладонь удерживает карающую длань палача…такая слабая, тонкая ладонь, но сколько решимости в сжатых добела пальцах…Что-то невыносимо важное открылось мне сейчас, в этот момент на грани счастья и страданий, за гранью жизни и смерти, на территории Памяти…еще одна нить еще одной Ариадны, но, Боже, почему эти нити так режут мое сердце? Это вина за смерть товарищей? Но что я мог сделать? Я всего лишь выбирал Путь… От близости чего-то поистине важного у меня началась мигрень, но я не мог оставить мысли кануть незавершенными в архивы моего рассудка.

- Мур, - я посмотрел в зеленые глаза стоящего и испуганно глазевшего на меня ребенка. Ребенка, являвшегося последним звеном в цепи смутных догадок и предположений. Он знает, он знает все, о чем я могу только предполагать, и он знает цену моему выбору. Он как ключ, только где мне искать дверь, которую нужно отпереть? Или…где мне искать дверь, к которой нужно провести ключ…Дверь к… я сильнее сжал костлявые плечи, - к чему, Мур, к чему дверь?

Пожалуй, я немного перестарался с трагизмом, потому что мальчишка всхлипнул и убежал на кухню. Я ринулся за ним, осторожно отодвинув застывшую посреди коридора Аннушку, ставшую невольной свидетельницей этого безумия. Однако от моего нежного прикосновения она согнулась пополам и застонала. Я опешил.

- Что случилось, Аннушка? – я попытался помочь ей, поддержать, но она отшатнулась от меня, закрывая живот руками.

- …Ребенок… - во взгляде женщины было много боли и непонимания, припорошенного легким укором. Я опешил. И ваш покорный слуга, и Мур странно действуем на плод любви Аннушки и Андрея. Я никогда не верил в совпадения, но… почему? Что в нас такого, что может испугать еще не родившегося ребенка? Аннушка отдышалась и все еще с опаской посмотрела на меня.

- Пожалуйста, Николай…- она замялась, голос пытался походить на нежный, но слишком много тревоги сквозило в спокойных интонациях, - ребенок вас боится…и мальчика тоже…- она порозовела.

- Не говорите, я понял, постараюсь свести к минимуму контакты с вами, - я ободряюще улыбнулся и прошмыгнул мимо. Да, немного грубо. Но ведь это правда, не так ли? Я видел, она все равно смотрит на меня как на чужого, потенциальную опасность для плода внутри нее, так что тут любезничать? Я может, вижу ее в последний раз… Хотя, я себя оправдываю, можно было бы и понежнее с беременной женщиной обходится. Да и Мура за что мучаешь? А, дубина бесчувственная? Дал себе мысленный подзатыльник и остановился на пороге в кухню. Мальчик сидел на подоконнике и тщетно старался скрыть следы слез. Он сильный, даже в этом возрасте уже виден его характер и воля. Что-то похожее на гордость за ребенка проскользнуло в мое сердце. Я решил обойтись без лирики. Мне же надо спросить у него все, так?

- Ты не сможешь мне сказать, куда я веду тебя, так? – он качнул головой, еле сдерживая накатывающую истерику, - как я вижу, ты и хотел бы, но не можешь, - опять кивок, уже более спокойный, я погладил его по голове, - но мы идем в правильном направлении, так?

На этот раз ответа не последовало. Значит, этих знаний я тоже недостоин. Ну и пожалуйста. Что мы тогда имеем. Ребенка, очень привязанного ко мне, знающего больше, чем нужно знать десятилетним мальчикам. Меня, вытащившего оного ребенка из Ада, считающего, что веду его к какой-то одному Богу известной двери, а, может, даже не двери вовсе… полцарства бы отдал, чтобы узнать цель. Ах, и еще один милый пунктик моей одиссеи – паршивые сны, которых я совсем не помню, но от которых образуется гадостный осадок в душе. Нда, негусто. Если забросить весь этот экзистенциально-трансцендентный бред, то мне просто нужно добраться до Японии, потому что там я смогу заручиться поддержкой родителей. Но что-то мне подсказывает, что именно тогда я и найду ответы на вопросы. Что ж, Бог в помощь.

Я закурил и уставился в окно, где лениво таяли маленькие облачка, омываемые ярым светом желтого солнца. Мур робко прижался ко мне, взял за руку.

- Малыш, я не хотел сделать тебе больно, извини. Я дурак, да?

Он вздохнул и продолжил молчаливо созерцать небо. Я сжал маленькую теплую ладонь. Мы на правильном пути, я это чувствую.

Андрей приехал на закате, ввалился в квартиру и, чуть ли не схватив нас в охапку, стал выдворять из своего гнезда. Уходили мы молча, с Аннушкой я не прощался, только бросил взгляд, и увидел, как она отводит глаза. Ну, до свидания, спасибо за приют. Спасибо за одежду. Я любовно воззрился на новую майку, которую мне выделили, увидев прожженные дыры на старой. Проверил наличие банданы в кармане, наличие Мура справа от меня и наличие кулька с пирожками у него в руках. Около дома нас ожидал старенький Уазик (батюшки, посланец ада, а не машина), вызвавший у меня приступ нервного хохота. Пару раз заглохнув, мы все же доехали до окраины города.

- Скоро сюда подъедут мои знакомые, которые довезут вас сначала до Находки, а потом оттуда вы вместе с ними отправитесь в Японию, - Андрей выглядел довольным проделанной работой.

- Ого, это что ж за друзья такие, - я сложил ладони козырьком и оглядел близлежащие поля.

- Увидишь, очень занимательное зрелище, - он натянуто улыбнулся, - ну, мне пора, вы тут сами разберетесь?

- Андрей, спасибо тебе большое за заботу, свое дело ты уже сделал, дальше мы как-нибудь сами, - я сжал его ладонь в своей, похлопал по плечу. На этот раз на лице моего товарища заиграла искренняя улыбка. Ага, обрадовался, что наконец отделался от нас. Пробормотав, что-то вроде «удачи», он запрыгнул обратно в Уазик, и через несколько минут мы с Муром остались наедине с обширными полями, упирающимися в гряду гор. Я тут же сбежал с обочины и очутился в колышущемся море ковыли. Мур последовал за мной, утопая в траве по пояс. В хитросплетении желто-зеленых стебельков я вдруг заметил сиреневые соцветия.

- Мур, смотри, - собрав в горсть немного лепестков, я растер их между ладоней, и нас окутал цветочно-лимонный успокаивающий аромат, - это чабрец. Вкусно пахнет, да?

Мальчик посмотрел на меня восторженными глазами и зажмурился, довольно улыбаясь. Мне всегда было невероятно хорошо в полях, когда глаз не может угнаться за горизонтом, а разум спит, убаюканный симфонией запахов трав, уступая место более древним способам понимания мира, когда Ты – часть Всего, и Всё – только часть Тебя. Похоже, мальчику передалось мое благостное настроение, потому что я мог слышать музыку его души, сплетающуюся с моей, и впадающую в великую трель Жизни. Возможно, это была всего лишь песнь сидящего на хилой березке щегла и ранних сверчков, да малиновый перезвон травяных бубенцов, но мне бы хотелось, чтобы наши души звучали также, торжественно и просто, как само Бытие.

По великому закону подлости, час моего блаженства был дерзко прерван. Причем прерван довольно экзотично. Сначала некто пробибикал простенькую мелодию, а потом раздалось зычное:

- Эй, это вам стопом до Японии надо?! – под аккомпанемент гитар и мужского нестройного хора, запевающего что-то испанское.

Похлопав глазами, я забросил Мура на плечо и в несколько прыжков был уже у некоего микроавтобуса, источающего пряные запахи и веселые песни. С места водителя на меня уставилась девица. Хитро улыбающаяся, с ядовитыми карими глазами. Черные длинные волосы собраны в хвостик, две верхние пуговички рубашки кокетливо расстегнуты. Загорелая, динамичная, меня чуть не сшибло волной ее энергии.

- Э-э-э, вы – друзья Андрея? - я поправил бандану, чтобы не было заметно моего седого «великолепия».

- Ох, таки и Андрея! Он всего лишь попросил, а я лично считаю себя подругой Ани, - она вздернула нос. Видать, Аннушка отвоевала своего муженька у этой мадемуазель.

- Уж кому-кому, а вам удивляться подобным вещам не пристало! – она засмеялась, я сконфузился. Ну, комплекс у меня, комплекс! Чего пальцем теперь тыкать?

Она прекратила хихикать и метнула на меня хитрый взгляд.

- Андрей сказал, что нас будут ждать рыжий мальчик лет десяти и молодой человек с седыми волосами. А вы свои волосы скрываете. Может, схватили настоящего Николая, тюкнули, а теперь хотите продать ребенка на органы в Японии?! А ну, снимайте бандану!

Все это она говорила, тщательно пытаясь скрыть смех за строгими нотками, а в конце тирады сделала быстрый выпад, и вот я уже вижу свой родненький головной убор в загребущих ручонках этой взбалмошной дамочки. По плечам рассыпались, слава Богу, вымытые патлы.

- Вау, они и правда серебряные, - ядовитый взгляд заворожено застыл, загорелые пальцы потянулись к моей голове, но я легонько хлопнул по тыльной стороне ладони Рины. Та обиженно отдернула руку.

- Десять рублей на стол, - я ехидно улыбнулся. Девушка растерялась.

- За просмотр. Хотите потрогать? Платите еще двадцать.

Она хлопнула ресницами и через мгновение заливисто засмеялась. Я тоже улыбнулся. А неплохая у меня попутчица.

- Сейчас едем до Находки, прямо по границе, там шоссе проложено, в порту грузимся на судно, плывем до Тоттори. После наши пути расходятся.

- Да, наша компания поставляет специи в Японию. Из Мексики, - видно этим фактом Рина гордилась.

- Много людей на этом навариваются… - она осеклась, - слушай, а чего это я тут с тобой разбалтываюсь? Ишь, любопытный! А ну, марш в машину, и чтобы не слышно, не видно! И так за бесплатно везем, а он еще и допросы устраивает!

Она начала заводить, микроавтобус взревел, и я прошмыгнул в салон, весь пропахший чем-то острым. Половина помещения была завалена разноцветными мешками и коробочками, на другой расположились пятеро человек, трое из которых, в льняных рубашках и джинсах, были источником испанского песнопения: средний держал гитару, у левого были кастаньеты, а правый выводил песни «Los de Panchos» приятным тенором. Я уселся на самое заднее из свободных мест, Мур устроился рядом. Еще двое расположились поодаль и сразу же привлекли мое внимание. У того, что выглядел старше, имелась длинная черная коса, кончик которой маячил где-то около коленки обладателя, чье лицо было скрыто широкополым сомбреро. Однако по скрещенным на груди тонким рукам можно предположить, что он не мексиканец – кожа бледная, присущая представителям северных наций. Рядом с ним сидел, усиленно хлопая ресницами над голубыми глазами, парень лет шестнадцати, блондин, одетый в кремовое пончо. Посмотрев на нас, он округлил и без того внушительного размера зерцала, щелкнул пальцами по полям шляпы соседа.

- O, mira quien ha aparecido!* – эта фраза явно касалась нас, поскольку темноволосый поднял свой головной убор, открывая вид на благородные, парадоксально правильные черты лица и почти черные глаза. Он ухмыльнулся. У меня аж дрожь от такой мимики по спине пробежала.

- А-а, еlles hau hallaron un cendero de verdad,** - вкрадчивый, глубокий голос. Я мог поклясться, что эти двое говорят о нас, но, увы, не понимал ни слова по-испански.

- Se tiene que ser asi…*** - светлый задумчиво теребил край своего облачения. Затем он приятно рассмеялся, и из его уст начала рождаться жуткая тарабарщина, перемежаемая хихиканьем и усиленной жестикуляцией. Черный ответил таким же щебетом, правда, на тон пониже, бархатным смехом, затем по-хозяйски положил ладонь на колено парнишке. Тот даже бровью не повел, продолжил свои восторженные трели. Я сглотнул. Ну ничего себе соседи! Они откуда свалились? Уж на мексиканцев точно не похожи, да и повадки у них…странные, мягко говоря. Я уже начал было ворчать про себя, сетовать на неудавшуюся жизнь, однако темный, подмигнув мне, отчего я просто впал в ступор, продвинулся к Рине, сказал ей что-то на испанском. Девушка ответила, и тут же машина резко тормознула. Махнув рукой светлому, этот подозрительный субъект вышел из машины. Блондин проскользнул мимо нас (я на минуту ощутил запах какой-то выпечки), улыбнулся ничего не понимающему Муру, и выпрыгнул из машины прямо на руки своему…другу. Обнявшись, они помахали Рине, и автобус тронулся, оставляя их далеко позади…хотя, стоп, я их уже не видел…

- Что за чертовщина такая? - я посмотрел на также ошарашенного Мура. Тот пожал плечами. Ну и парочка. От одного мурашки по коже бегают, а другой источает добродушие и приятные запахи… Да еще и манеры их... Я скривился. Слишком много странных типов на моем пути. Не к добру это, не к добру. Покосившись на Мура, я увидел, что мальчик хрустит пирожком. От мысли о еде всякие посторонние предположения как-то посерели и скрылись в неизвестном направлении. Что я напрягаюсь, в самом деле? Еда есть, крыша над головой есть, дите в безопасности. Жизнь стелется ковровой дорожкой у твоих ног, Коля! Наконец-то.

На привале я пытался спрашивать у Рины о тех двух, но она только отмахивалась. Честно говоря, я не сильно расстроился, потому что сами воспоминания о них поблекли, уступили место более ярким впечатлениям. Да и как тут не уступить, когда ты едешь навстречу солнцу, под аккомпанемент «Bessame mucho», овеваемый пряными запахами, которые теперь будут ассоциироваться с дальними путешествиями; рядом сидит дорогой тебе человек, он счастлив - уже это должно поднимать дух и залечивать раны в сердце. Среди плеяд мыслей вдруг проскользнула старая песенка, горячо любимая мной в школе, исполняемая уставшим женским голосом на фоне гитары и барабанов:

Да, кое-что мне и правда хотелось забыть, а кое-что я обязан помнить всегда, даже если не хочу. Что ж, пока моя душа сочетается с рыжим солнцем и пьянящим ветром, я готов играть по твоим правилам, Судьба.