Вергилий

Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.

Hell

Вергилий

Я поднимался все выше по лестнице. Ступени из черного мрамора резонировали с моими ногами. Наконец я добрался до обсерватории. Меня окружили звезды. Лишь на мгновение, затем осталась тьма. В Темном Королевстве не бывает звездных ночей. Их видит лишь он. Я подошел к гордо расправившему плечи силуэту. Каштановые волосы каскадом укрывали спину Нефрита. Он обернулся, пронзил меня острым темно-синим взглядом. Усмехнулся.

- Спасибо, - я посмотрел ему в глаза, - надежды нет?

- Наши звезды темны, как наша судьба. Для побед мы слишком грешны. И для любви тоже.

Он дал слишком прозрачный намек. Наверное, это тяжело: знать все, и не мочь изменить. Он материализовал бокал, пригубил, улыбнулся.

Я улыбнулся в ответ, отсалютовал и телепортнулся на ауру Зойсайта. Меня окружил влажный воздух.

Я перевернулся на живот, за шиворот потекли холодные капли. С неохотой разлепил веки и тут же вскочил. Ливень.

- Ну отлично! Просто отлично! – я начал передвигать свой тюфяк туда, где посуше. По дороге подмечая, какие матрасы убрать. Мимо меня проплыла блаженная спящая физиономия Фауста, по которой барабанили капли. Ну да, он и не чувствовал, я же его снотворным накачал. Я передвинул, с пыхтением, и его, но заснуть уже не смог: как всегда у меня остался в душе неприятный осадок от сна, хотя ничего конкретного вспомнить не удалось. День обещал быть пасмурным.

Я закурил. Тут же, будто на запах, проснулся Фауст и тоже начал клянчит табаку. Я свредничал, и сказал, что ему нельзя. Тогда он начал просить спирта. В этом я ему не отказал, поэтому счастливый и контуженный солдат воспылал ко мне огромным уважением и привязанностью.

- Эй, Херувим, смотри, - он начал что-то доставать из нагрудного кармана. Это оказалась цветная фотография какой-то девушки, - нравится?

С помятой бумаги на меня смотрело худенькое личико в обрамлении темно-рыжих вьющихся волос, огромные умные глаза серого цвета насторожено уставились в объектив, пухлые губы сложились бантиком. Я усмехнулся.

- Это моя Нюрочка. Она ждет меня там, - он махнул в неопределенную сторону. А тебя кто-нибудь ждет?

Его игольчатые глаза будто пытались проникнуть в мой мозг и вытащить еще трепыхающуюся мысль, поэтому я уставился на грязно-голубой матрац. Меня никто нигде не ждет. Я как перекати-поле, мотаюсь по пустыням жизни. Подобные сентенции я озвучивать не стал, а просто молча встал и пошел мыть шприцы. Фауста это не огорчило: он уже вел пространные монологи с измятой фотокарточкой.

Я только собрался набрать воды из канистры, как где-то далеко, но определенно в черте города прозвучали взрывы. Пол подо мной начал ходить ходуном, внизу завопили солдаты. Фауст, пользуясь случаем, спрятал под матрац непочатую бутылку спирта. Я не стал его одергивать. Из главного зала раздался голос Ребилова. Я в три прыжка спустился вниз.

Суета и смешение чувств, оголтелые солдаты носились туда-сюда, перенося оружие, прибивая доски к окнам. Вихрем сзади ко мне подлетело начальство.

- Ты чего стоишь, как истукан?! Совсем отмороженным стал?! Бегом наверх, готовь места для раненых! – он отвернулся от меня и начал орать команды остальным паникующим.

- Да что случилось-то?! – я долбанул его в бок. На меня уставились два разъяренных желтых глаза.

- Что случилось, что случилось! – передразнил меня Ребилов, - много будешь знать, скоро состаришься! Пошел с глаз долой!

Я ретировался наверх. Уж слишком сильным было желание дать ему в глаз. Но: субординация…Через несколько мгновений шум усилился, раздался топот поднимающихся по лестнице. Я усмехнулся, оглядевшись: все матрацы собраны в одну кучу, на которой возлегает в обнимку с фотографией Фауст, в другом углу сиротливо жмутся ведро и мой докторский чемоданчик, а всюду разливаются безбрежние воды горного ливня, чью гладь рассекают алюминиевые утки и пустые шприцы. Кровля потихоньку размокает, грозя обрушиться на наши грешные головы.

- Боже мой! Это что – место для раненых?! – уж что-что а этот голос я точно, ну, никак не ожидал услышать! Этот молодой человек меня уже столько раз удивлял, что я расплылся в глуповатой улыбке, увидев тощего Астрофоба, пытавшегося тащить на себе двоих раненых, за ним тянулась еще вереница окровавленных солдат.

- Ах, это ты! – его бирюзовый взгляд проткнул меня стрелой праведного гнева.

- Привет! – я помахал ручкой, спасаясь от подбирающейся к ногам воды. Теперь мы с Фаустом вместе сидели на груде матрацев. Последний с интересом рассматривал вошедших.

- Слушай, какой тип знакомый! – он растрепал свои и без того непослушные волосы.

Быстро взяв ситуацию под контроль, оценив разлившийся на полу бедлам, он усадил раненых около нас, а остальным велел спускаться вниз. Тут же подлетел к моему саквояжу, достал оттуда бинты, щипцы, отобрал у ничего не понимающего Фауста баночку спирта и начал, с невозмутимым видом, доставать из руки солдата пулю.

- Весьма прискорбно, - в ход пошли бинты, и скоро оперируемый перестал орать, так как догадливый Фауст стукнул его кулаком по темечку.

- В следующий раз полегче, а то так и на тот свет человека отправить можно! – пробурчал Астрофоб, пытаясь промыть рваную рану на ноге у другого пострадавшего.

Вспомнив причуды моего знакомца «в дурацкие игры не играю», я стал буравить его, по моему мнению, очень красноречивым взглядом. Странно, но это подействовало.

- Все пропало, все пропало! – сквозь возмущение была видна детская обида на несправедливость жизни, - все мои инструменты, дневники! – Он схватился за голову и сел рядом с нами, оперевшись о коленки Фауста. Тот удивленно моргнул.

- Неужели… они?! – мой подопечный подобрался и вкололся взглядом в Астрофоба. Тот ответил не менее пристально. Тоже мне, переглядки.

- Да. И похоже они идут сюда. Южный штаб уже разбомбили, все, кто был внутри, естественно превратились в фарш. Вместе с моими дневниками, - он заломил руки, - нас всего восемь человек спаслось. И то, по чистой случайности: мы за водой пошли. Так! А чего мы тут расселись?! Ты! – он ткнул костлявым пальцем мне в солнечное сплетение, - как тебя, - немного свел светлые брови.

Я как всегда тормознул. Ну не люблю представляться!

- Это Херувим! Он мне жизнь спас! А я – Фауст. Приятно познакомиться, но вы могли бы убрать локоть с моей коленки: у меня нога затекла.

Момент смятения на лице невозмутимого Астрофоба, и он уже отвернулся, тащя меня вниз, к бурлящим водам бушующей природы. Лестница превратилась в импровизированный водопад, поэтому, кубарем скатившись в лужу на первый этаж, мы очень оперативно мобилизовались. Остальные шесть солдат оказались в сносном состоянии, даже смогли сами промыть раны. Около стены с бойницами бесновался Ребилов.

- Да какого черта они сюда сунулись?! Ща мы им задницы надерем! – он гневно тряс автоматом, сверкая глазами и маршируя вдоль подчиненных.

- А вас не смущает, что нас тут меньше пятидесяти? – Астрофоб, как всегда, невозмутим.

- Это кто тут такой умный?! – птичий нос навострился на нас, поэтому я взял за шкирку своего приятеля и на четвереньках пополз вверх по лестнице, преодолевая сопротивление потока грязной воды. Сзади немилосердно шпарил в мой адрес невозмутимый Астрофоб.

- Послушай, пожалуйста, говори что хочешь, но никогда не возражай трезвому Ребилову – он малец контуженный, поэтому может и погорячиться.

- Да отпусти ты меня, сам могу идти. Ползти, то есть.

Мой знакомец насупился и, преодолев последнюю ступень, фыркнул. На матрацах угорал Фауст. Остальных пролеживающих здесь свои задницы солдат я водворил на боевые позиции, поэтому мы, втроем сжавшись на горе подмокающего вороха тряпья, ожидали, когда вода сольется вниз (я злорадствовал над Ребиловым: у них-то все в амбаре не скоро высохнет: у них дырок в крыше нет). Было холодно, поэтому мы, спина к спине, обернутые в негнущиеся лежанки, пытались вжаться друг в друга как можно тщательнее, передавая по кругу последнюю бутылочку спиртного. Внизу начали стрелять.

- Если так будет продолжаться, то круиз к чертям нам гарантирован.

- Там мобильный отряд был, около южного штаба, по-моему они многих отстреляли. Сюда от силы человек десять приползут, но ты же их знаешь: они грудью на амбразуру, лишь бы убить еще пару-тройку неверных. Собаки.

Да…Эти двое, определенно относились к той группе людей, что «с-полслова-понимаем». И этот замкнутый Астрофобина так быстро развязал язык с этим паяцем Фаустом. Я уж и забыл, как его звать-то на самом деле…Антон, кажется…Не, что-то на «н». Я поежился: неприятно чувствовать себя за бортом.

- Эй, Херувим, ты чего? – на этот раз синие иголки впились в меня с мастерством акупунктурщика: залечивая болезненные всполохи в душе.

Справа меня толкнули в бок костлявым локтем. Астрофоб вперился в меня своими непонятными, гипнотическими зрачками. В глазах светились лучики, уголки рта были чуть приподняты: милая разновидность улыбки.

- Чего?! – Фауст от нас отскочил, я зашелся диким хохотом, Астрофоб покраснел.

- Дурак, садись! – я вытер глаза рукавом и потянул за китель вскочившего парня, который бешено на нас пялился и пытался удержаться на съезжающем вниз матраце, - я человеку в беде помог, а ты со своими скабрезными мыслишками! У Астрофоба астрофобия…ой, - я смешался из-за получившейся тавтологии, - а как тебя зовут-то?

- Вообще мое имя Дима Женевин. Но пусть будет Астрофоб, - он посмотрел на Фауста и улыбнулся, как мне показалось, грустно. Я решил взять это на заметку, - так вот, ты мне очень помог.

Я смущенно улыбнулся и махнул рукой. Да, вот так вот бывает: встретишь человека, уже прилепишь к нему ярлык, а он выкинет какой-нибудь фортель, и этот ярлык слетит, будто и не было.

Я спиной чувствовал напряженный бок Фауста. Пришлось ему все рассказать, с самого начала, включая подробное объяснение феномена астрофобии. Он немного расслабился. Тем временем дождь кончился, отчаянно несущиеся по небу облака оголяли жаркое солнце. Никогда прежде я так не радовался его лучам. Гнилые доски пола заблестели бликами, как и глаза моих сотоварищей. Импульсивный Фауст вскочил, но тут же повалился обратно: повязка на его голове окрасилась в багровый. Пока я размышлял, Астрофоб достал откуда-то из-за пазухи бинты и начал его перевязывать.

- Ты чего такие патлы отрастил? - он потянул за выбившуюся из общей массы кудряшину.

- Э! Волосы не тронь! Ты вон лучше на херувимовские локоны полюбуйся!

Я вовремя отскочил и Фауст не успел стянуть с меня бандану. Честно говоря, не хотелось, чтобы Астрофоб увидел это грязное «великолепие», которое, я уверен, к этому времени окончательно поседело. Я убрал доску, открыв окошко. Передо мной предстала умытая цветущая слива и грязный поток, в который превратилась дорога. На обочине лежало пара трупов, остальные скорее всего уже смыло.

- Если это безобразие не убрать, мы здесь задохнемся, - я задумчиво потер подбородок. Сзади неслышно подошел Фауст.

- Они забирают тела своих. Представляешь, рискуют ради трупов. Никогда их не пойму.

Мы еще пару минут наблюдали внешний мир, затем, будто скинув оцепенение, начали приводит наш чердак в порядок. Обернувшись, я увидел то, что, пожалуй, останется в моей памяти до конца: Астрофоб, откинувшись на руки и вытянув ноги, сидел на грязно-голубой куче матрацев, солнце освещало его худую фигуру, расцвечивая пепельные волосы в пшеничный, а неопределенные зрачки делая ярко-бирюзовыми, он жмурился от солнечных зайчиков и улыбался, а бледная кожа еще больше подчеркивала ощущение какой-то осветленности. Рядом, чуть ниже, стоял Фауст. Волосы совсем вылезли из-под бинтов и прихотливо рассыпались вокруг лица, искрящиеся, кобальтовые глаза были восторженно направлены на Астрофоба, а улыбка делала его просто красавцем, подчеркивая аристократичность черт. Меня кольнуло это чертово ощущение дежа вю, которое, наверное, решило устроить жилье в моем сознании последний месяц. И этот Ребилов, и эти двое: все они были одного поля ягодки. Причем, я уверен, моего поля. Они перевели взгляды на меня и улыбнулись. Я удивился, соответственно, округлив свои азиатские глаза, отчего Фауст хихикнул. Что-то щекотнуло шею, я захотел почесать, но наткнулся на свои чертовы патлы, которые все-таки повылазили из-под банданы и теперь блестели на весеннем солнце всеми оттенками грязного снега. Нда, с неожиданным осветлением надо еще смириться. Ну еще бы, столько всякой гадости в последнее время насмотреться! Да еще жить со смертью под боком!

- Слушайте, ребятки, а тут рядом речка есть, пойдемте что ль, искупаемся? – Астрофоб слез все-таки со своего насеста. Как всегда, в нем появилась некоторая деловитость.

- Это ты глядя на мою шевелюру пришел к заключению, - я усмехнулся.

- Интересно, тут вооруженные до зубов отряды афганцев ходят, а он банные дни решил устроить!

- Они еще долго не появятся, говорю вам! У них разрыв между набегами минимум дня три, - Астрофоб с надеждой воззрился на нас. Патологическую тягу к чистоте у него я заметил еще там, в УАЗике.

Честно говоря, я уже сам себе стал противен: настолько зарос грязью. Да и амбре от меня шел не самый приятный. Я бросил недоверчивый взгляд на Астрофоба, потом переглянулся с Фаустом, и мы, не сговариваясь, направились к лестнице. Не понимаю, как нам удалось проскользнуть мимо Ребилова, который устроил очередной военный совет прямо на соломе, но нам все же это удалось. От ответственности за раненых мы тоже отмахнулись: сами придут и перевяжутся, не маленькие. И вот, маршируя, но утопая по щиколотку в грязи, мы направились одному Астрофобу известными путями к небольшой горной речушке, окруженной колючими (проверено на опыте: тропинку мы не нашли) кустами и огромными валунами. Солнце уже заставляло думать о себе не в самых мягких выражениях, поэтому, завидев цветастые блики мутной воды мы, как оголтелые, радостно вопя, забыв про всех афганцев со всеми их автоматами и джихадом, кинулись в долгожданный поток влаги прямо в одежде. Все также недорезанно визжа и фыркая, мы плескались, топили друг друга, падали в воду, в общем, вели себя как десятилетние мальчишки. И, представляете, смерть, преследовавшая меня по пятам, отступила, а тучи над головой стали такими тонкими, что мне вдруг почудился диск Моего солнца.

С умным видом, вдруг прекратив топить задыхающегося Фауста, Асрофоб достал откуда-то из потайного кармашка кусочек мыла, зыркнул многозначительно на нас и начал раздеваться. На берег полетели грязно-серые штаны и рубашка, а сам обладатель сего достойного скарба усердно намыливал волосы.

Мы с Фаустом немного похлопали глазами, но через мгновение на берегу валялись мои защитные брюки, бандана, прожженная майка и фаустовская форма. А мы накинулись на Астрофоба, отбирая у того мыло.

Закат встретил нас у костра. Вылезать из речки нам заблагорассудилось только через час-полтора, поэтому теперь, мокрые и продрогшие, но ослепительно чистые и счастливые, мы жались у маленького огонечка, кутаясь в одно единственное одеяльце, захваченное практичным Астрофобом.

- А теперь, детишки, учитесь премудростям военной жизни! – Фауст встал и начал собирать разбросанные по всему берегу вещи. Его загорелая спина сверкала бронзой в палевых лучах заходящего светила, волосы мягкими волнами, самые длинные чуть достигали плеч, мерцали всеми оттенками каштана. Сейчас он меньше всего был похож на контуженного солдата, скорее, на какого-нибудь героя приключенческого романа, чье судно пошло ко дну и он, со своими товарищами, вынужден оставаться на берегу.

- Херувим, подь суды, сейчас помогать будешь! Астр, тащи свое мыло, - он начал разгребать камни, знаком показав нам помогать. Скоро мы сидели вокруг заполненной водой ниши, где плавало наше тряпье и которое мы дружно терли. Астрофоб сгреб свой «костюмчик» и пошел прополаскивать в речке. Его мраморная фигура дрожала как осиновый лист: солнце почти зашло. Отмытым он был похож на какое-то эльфоподобное создание: волосы из пепельных стали золотистыми, бледная кожа тонкого, но, очевидно, сильного тела была будто светящейся изнутри. На полевого врача он тоже как-то не очень смахивал. И вообще, не подходили они этой ситуации, ой не подходили. Я тоже потащил свое барахло к речке, но мне сделали подсечку и я упал, больно стукнувшись задом о камушки. Рядом смеялся Фауст.

- Слушай, Херувим, ты чего, с небес свалился? На нашу грешную землю?! – и опять дикий хохот. Я насупился. Чего еще этому хамлу от меня надо?!

- Ну чего ты к нему пристаешь? – Астрофоб дал звонкую оплеуху солдату.

- Просто он как встанет, как сядет, ну, чисто император! – он попытался изобразить царственную осанку. Получилось неплохо.

- Я не виноват, что в детстве танцами занимался!

- Ой, Астр, ты представляешь Херувима, делающего фуэте?

- Вполне представляю, у него неплохие данные для потенциального танцора, по крайней мере партнершу поднимет, не надломится, - мой коллега как всегда не совсем въехал в иронию этого гада загорелого.

Вот тут я удивился. Сколько себя помню, был жердью. Конечно, жизнь полевого врача могла пойти моему здоровью на пользу, но конституцию-то никуда не денешь. Я, недоверчиво покосившись на ухмыляющегося Фауста и задумчивого Астрофоба. Направился к речке. Из глубин морских, пардон, с мутной глади этого безвестного потока на меня нагло уставился загорелый субъект. У субъекта со студенческих времен очень выцвели глаза и поседели волосы (это в 20 с гаком-то!), тонкие губы оценивающе скривились. Несмотря на весь парадокс, картина мне понравилась. Особенно когда я разглядел заметно развившиеся мускулы плеч. Мне в голову пришел вполне ожидаемый вопрос: а я-то подхожу к ситуации?

Я приосанился и посмотрел на темнеющее небо.

- Ну, все, сразил всех рыб своей красотой неземной! Налюбовался? – сзади подошел Фауст и шутливо ткнул меня в плечо.

- Нам пора возвращаться, - в голосе Астрофоба появились знакомые морозные нотки.

- Ну, пошли, - я натянул штаны и побежал вслед товарищам. Как только мы вышли из окружающей речку растительности, все сказочное впечатление нечеловечности пропало: Астрофоб опять был обыкновенным серым ботаником, Фауст опять был обыкновенным нагловатым контуженным солдатом. И я опять был неприкаянным врачишкой, а волосы вместо серебряных опять были просто седые. Могу поклясться, мне даже показалось, что я убавил в весе.

По мере приближения к лагерю меня начали одолевать смутные тревоги. Ощущение гнусного предчувствия так и елозило где-то под сердцем. Пройдя лабиринтом разрушенных построек, мы вышли на прямую дорогу, ведущую к нашему временному укрытию. Это было единственное по-настоящему опасное место, потому что с одной стороны эта улица обстреливалась афганцами. Мы перебежками начали продвигаться. Но мне покоя не давал силуэт нашего амбара. Что-то в нем было не так. Сзади, между мной и Фаустом, пролегла полоса от автоматной очереди, мы скрылись за полусгнившим сараем.

- Сейчас, по моей команде, со всех ног бежим к амбару, как можно быстрее, если не хотите, чтобы вам пятки оттяпали или чего поважнее, - Фауст криво усмехается и осторожно подходит к углу укрытия. Несколько секунд, мимолетный взмах аристократической кисти, и я уже чуть ли не лечу навстречу заколоченным окнам нашего временного дома. Краем глаза замечаю искривленное лицо Астрофоба и, повернувшись к нашей цели, цепенею. Такое долгое, длиною в жизнь, мгновение: черная точка на фоне умытого, слепо-голубого неба, приближается, столбик пыли на месте падения. Взрывной волной меня откидывает на вражескую сторону дороги, плечо мне выбивает какой-то столб, а голова мягко оседает на грудь, перед глазами: кап-кап… красные.

- Кровь? – волосы мокрые, грязно-бордовые, на прожженной майке расцветают рубиновые пионы. Снимаю бандану, с пальцев капает на пыль. В голове глупая мысль о диффузии, бьется, бьется, вспоминаю учителя по физике, у него такая смешная борода была! И глаза зеленые-зеленые…Опять мотает из стороны в сторону, несет куда-то…

Эти твари…их тут тьма, а у меня энергия на исходе, даже телепортнуться не смогу. Да и так не смог бы: они щит поставили, чертовы мутанты. Достаю меч и рублю вслепую, кровь заливает форму, волосы становятся грязно-болотными от их крови. Понимаю: их здесь сотни, если не тысячи, а я один. Где-то там, далеко, далеко, тыл держат гарнизоны Нефрита, Джед с Зоем на левом фланге. А я был на правом…был…где мои юмы, черт бы их побрал?! Оборачиваюсь, вижу гору трупов. Окидываю взглядом пространство: склон холма, по которому лезут изуродованные, безмозглые создания, лезут с одним желанием: убивать. Меня, ага. Если доберусь до вершины взгорья, там можно открыть телепорт, безмозглые-то безмозглые, а щит держать умеют. Хотя…только над долиной. Еще немного! Жалкие десять метров! Для меня – демона! Ага, без энергоресурсов в запасе. Чувствую, как сзади начинается копошение, смыкают ряды, тоже мне, тактики. Усмехаюсь. Выходит криво. Теперь придется…

- Тьма! – сзади горит, горит…где-то между лопатками. Опускаю глаза на грудь: Металлия! Прямо из солнечного сплетения торчит чья-то конечность. Чувтсвую: меч падает, чувствую: они ликуют…

- Кунсайто-сама! – еле слышно, сквозь ор этих гадов; но вижу, что-то…рыжее…будто с неба…весь в сиянии…нет, это он телепортнулся на вершину холма.

- Зой-тян, - опускаюсь на колени, кровь хлещет, заливая все кругом.

- Кунсайто-сама, давайте, еще немного, тут всего три метра, и я вас перенесу. Я их пока проредил кристаллами…ну, давайте! – он подставляет свое плечо. Ха! Тоже мне, гора мышц. Начинаю ржать, у Зоя паника. Пока я развлекался, доковыляли до границы. Чувствую, что теряю опору, а потом…Суета, суета…еще бы, Первый Лорд при смерти. Зато тепло, и Зой рядом.

- Кунсайт, мне надо идти, а то…там Джед один…- смотрит виновато.

- Зой-тян, - стираю с его щеки свою кровь, - спасибо.

- Я спрашиваю: какой черт тебя туда понес?! – хлесткая пощечина приводит меня не в доброе здравие, но в ясную память, это точно. На меня смотрит остервенелым взглядом Ребилов. Лиха беда начало. У меня создается впечатление, что с моей смертью порушатся столпы его мировоззрения. Голова гудит, ног не чувствую, грудь ноет – стандартный набор попавшего под гранатный обстрел.

- Где остальные? – я пытаюсь встать, но меня немилосердно припечатывают к земляному полу, неприятно холодящему спину.

- Ты бы сначала за свою жалкую задницу поблагодарил.

- Спасибо, - выдерживаю многозначительную паузу, - и все же?

Ребилов хмыкает и выходит из нелепой задумчивости, в которой я его застал, придя в себя.

- Кто тебя интересует, - он опирается на ящик с патронташем, грязные глаза смотрят устало. Кончился твой энерджайзер, кончился. Опускаю взгляд ниже и вижу пустой рукав армейки.

- Я тебе что, этот придурок с зонтами, Оле-как-его-там, чтобы сказки рассказывать?! Угадай, раз такой умный! Эти херы, естественно, и этим все сказано. Кто знал, что их будет столько?! А кто знал, что у них такое оружие?! Сидят теперь там, гранатами дороги обстреливают. Местные жители начали исход, точно конец.

Он сплюнул на пол. Было темно и мерзко влажно. На моем многострадальном лбу красовалась грязная повязка, а вокруг громоздились гнилые доски и кучки воняющей соломы. Небольшая щель в стене ветхого сараюшки, в который меня перетащил Ребилов, давала тусклый свет и вид на дорогу, по которой то тут, то там перебегали грязные, тощие люди, кто с детьми, кто с нищенскими пожитками. Как крысы с корабля. Верный знак, что нам здесь делать нечего, только умирать. Будто в подтверждение моим мыслям раздалась автоматная очередь и несколько гранатных взрывов, дорожная пыль окропилась чьей-то кровью, прямо перед моим носом свалились подсеченными женщина с ребенком лет десяти, к ним подбежал сухопарый мужчина, но, посмотрев в сторону амбара, поспешил скрыться в другой стороне.

- Если хотим уйти, придется ее пересечь, там река, она выходит к дороге, по которой можно добраться до безопасного места. Они пока не знают, что мы здесь, но скоро начнут обход, будь уверен, ночью к нам придут гости.

- А как вы-то выбрались? – я подошел ближе, чтобы осмотреть рану.

Я округлил глаза. Не только потому, что мое начальство преодолело пятнадцать метров вертикально вниз, но и от того, что его тело больше было похоже не дуршлаг, а повязки были несвежими и уже начинали тлеть. Можно было предположить, что и ноги его не в порядке, но унижать настолько свое руководство я не стал. Как выяснилось, нас накрыло гранатным обстрелом, куда делись Фауст и Астр, я не имею понятия. И еще я не имею понятия, как мне сохранить свою жизнь.

Долгие часы постоянного ожидания обстрела растеклись сумерками. На дорожной пыли оставили отпечатки следов множество беженцев, несколько трупов вальяжно распласталось под садящимся солнцем, блестел свинец. Меня залихорадило, Ребилов начал бредить от потери крови. Я сидел у щели и вглядывался в дома по другую сторону, по ту сторону свободы.

- Е-мое, как иногда много значат семь метров… - полоска света разрывала мою щеку пополам, от автомата саднило пальцы, - знаете, по-моему это конец. Смотрите, вон они собираются, как раз в обход.

Ребилов не отреагировал, он продолжал плотно сжимать губы и глаза, гладя дрожащими пальцами ствол. Я приготовился дорого откупиться за свою жизнь, однако где-то под сердцем разливалась истома, вынесенная с берега неназванной реки, как блеск загара Фауста и тонкий профиль Астра. Что ж, хоть что-то я увидел в жизни.

- Мне бы сейчас свечу, чтобы умереть в поиске… - я вставил полный магазин и снял с предохранителя ствол. Где-то на периферии послышались трели войны, тяжелыми шагами приближающиеся к моей душе. Затаившейся, готовой к броску.

Вдруг меня ослепило: солнце решило облить одинокий сарай своим теплом еще раз, хоть на этом спасибо. Этот всплеск жизни заставил меня прильнуть к щели между досок. И я увидел тень. Присмотревшись, я понял, что это женщина, бегущая через аллею смерти, коей стала обыкновенная сельская дорога в богом забытом городишке. Она вся состояла из складок: антрацитовая ткань полностью скрывала фигуру, отчего женщина казалась скользящим кусочком темноты, только растрепанные волосы выдавала ее антропоморфность. Она, как орлица, летела к свободе, преодолевая метр за метром смерть. Я был заворожен этим бегом, будто моя жизнь в миниатюре, невесомой графитовой тенью двигалась сейчас сквозь вечернюю пыль.

Но было нечто неправильное в этом движении, какой-то лишний элемент, ее будто что-то гнуло к земле. Момент, и складки ткани взвились подрезанными крыльями к небу под резкий, пронзительный крик боли, зловещие смерчи песка взвились вокруг несчастной, став последним, что она смогла увидеть, прежде чем упасть ниц, головой к солнцу, головой к свободе. Но на долю секунды я смог вычленить из этой смертельно завораживающей схватки алебастровую ручку, цепко сжимающую запах одеяния женщины. Сдавленный стон подтвердил мои молниеносные умозаключения и я, будто пойманный крючьями судьбы, выломал прогнившие, такие хлипкие доски, и вырвался в мир, сам стал участником этого бешеного танца, оставив позади темный зев моего укрытия, моего панциря в этой войне, устремившись к солнцу, за всеми, жаждущими свободы.

Я чуял, что меня взяли на мушку, но продолжал движение, одним легким прыжком оказавшись у неподвижной фигуры на песке, я вытянул из-под нее свою добычу. В ту минуту мне думалось, что я ослеп: солнце было везде, оно окружало меня, как окружает свет операционной новорожденного, в первый раз открывшего глаза, и у груди было тепло, и я понял: это свет Моего солнца. Перескочив через канаву я в прямом смысле слова влетел в какой-то ветхий дворик, не замедляя бега. Сзади прогрохотали выстрелы и взрывы, пламя объяло деревянные постройки. Я понял, что прошлое у меня отняли, теперь существует только одна сторона дороги: ту, которую выбрал я..

- Прощайте, полковник Ребилов, попируйте за меня там, наверху, - я отсалютовал небесам и, уставший, прислонился к деревянной стенке забора, все еще вжимая в себя закутанного в грязные простыни ребенка, выуженного из-под тела женщины-тени.

Высвободив его из плена хэбэшной ткани, я обнаружил непонятное создание, ближайший просмотр которого прервало что-то белое, опустившееся мне на нос. Покрутив головой я понял, что ввалился в чей-то сад с буйно цветущими вишнями, которые роняли свои белые лепестки, будто хлопья снега, на землю. Все это: и рыжее дитя (а цвет волос был единственным, что мне удалось пока определить) у меня на руках, и эта белая круговерть, расцветшая в самом сердце битвы, и серебряная прядь, выбившаяся из банданы и маячившая перед моим глазом, - напоминало какой-то сон, сотни раз виденный, но так и не оставшийся в памяти, а теперь всплывший в реальности, как поплавок удочки. Я провел кончиками грязных пальцев по бледному личику создания. Оно дрогнуло ресницами. У создания были очень худенькие конечности, торчащие из-под огромной серой футболки, в которой оно просто утопало, и на которой ярко зеленой краской была выведена огромная буква “Z”, а внизу написано название американской группы “ZZ Top”. У меня в голове сразу пронеслись как-то запомнившиеся строчки в меру легкомысленной песенки:

На создании кроме футболки ничего не было, поэтому я быстро определил его принадлежность к мужскому полу и осмотрел на предмет ранений. Однако кроме многочисленных синяков и ссадин ничего не обнаружил. Когда я отнял руки, ребенок вздрогнул и сжался, а затем распахнул на пол-лица и так голодно-огромные глазища. Я опешил: в его зрачках теплился огонь церковной свечи, свет живого человека.

- Живой… - я расплылся в глуповатой улыбке, мальчик хлопнул ресницами. Мне захотелось задать этому чуду кучу вопросов, но нас вполне бесцеремонно прервал гул взрывов. Я сорвался с места, закинув костлявую тушку через плечо и понесся к реке, которая, судя по моим внутренним ориентирам, была рядом.

Продравшись через колючую растительность, я свалился на гальку. Сверху на меня, естественно, опустилось потерявшее опять сознание существо. Выбравшись кое-как из-под тщедушных телес мальчонки, я легонько хлопнул его по щеке.

- Эй, эй, давай, приходи в себя, нам еще знаешь, сколько идти вдоль реки? – рыжие кудряшки рассыпались ореолом вокруг бледного лица, поцарапанные руки-ноги опустились на теплую гальку. Я осторожно приподнял его за плечи и прислонил к большому валуну, огораживающему берег от остального мира. Здесь гул войны почти не был слышен, оставалось только ждать лодку, собирающую беженцев по берегам.

- Ничего, теперь мы почти в безопасности, только вот добраться до ближайшего города, а оттуда мы с тобой уж выберемся! – я убрал непослушную прядь с его виска, мальчик открыл глаза, зеленые. Можно было предположить, что ему лет десять-одиннадцать, но он был измучен войной, и поэтому выглядел старше.

- Тебя как звать-то? – я попытался улыбнуться своей фирменной улыбкой «святоши». Мальчик поджал задрожавшие губы. Видно было, что плакать при свидетелях он не собирается, но слезы просятся наружу. Где-то я читал, что в таких случаях важен физический контакт, поэтому, встав на колени, я притянул его к себе и погладил по голове. Черт, во мне просыпается отцовский инстинкт! Никогда не любил этих противных детей. Однако там, где меня касалось тело мальчика, разливалось приятное тепло, где-то под сердцем тлел лучик солнца, а от его волос, кроме пепла, пахло чем-то очень знакомым, будто я слышал этот запах в детстве, в Японии. Тонкие ручонки отчаянно схватили меня за талию.

- Не волнуйся, теперь все будет нормально, главное, найди в себе силы смириться с тем, что произошло и не забывай: ты живешь настоящим, а прошлое – иллюзия.

Я не думал, что он поймет что-нибудь, но мальчик важно покивал и, отстранившись, положил голову на колени.

- Ты здесь всю жизнь жил? – я попытался отвлечь его от размышлений, сегодня ему и так несладко пришлось, чтобы еще самокопанием заниматься. Он помотал головой, но ничего не сказал. Меня это обеспокоило. Я взял его за подбородок и попросил открыть рот. Мальчик выполнил просьбу, однако с некоторой неуверенностью.

- Странно, все вроде бы в порядке…ты когда-нибудь говорил?

Он печально покивал головой. Скорее всего, это от шока, после смерти родителей дети часто теряют способность разговаривать на некоторое время, тем более, после такой трагичной смерти. Подул холодный ветер, захотелось курить.

- Н-да, придется прощаться с некоторыми привычками.

Он недоуменно посмотрел на меня и сжался под очередным порывом ветра. Ночь уже почти полностью вступила в свои права, рассыпав по небосклону бисер звезд, выкрасив реку в иссиня-черные цвета, сделав видное отсюда пожарище в селе слишком резким, до боли в глазах четким на фоне ультрамаринового неба. Оглядевшись, я не обнаружил ничего, из чего бы можно было соорудить настил. Лишь дерзко торчащий из темноты репейник покачивал огромными листьями. Ну, как там говорил Фауст, «премудрости военной жизни». Ага.

- Сейчас, погоди минутку, ничего более комфортного я предложить не могу, так что…- я выдернул с корнем целый куст, собрал листы и пошел варварствовать дальше, провожаемый недоуменным взглядом мальчика, - и нечего на меня так смотреть! Я матрасы из воздуха доставать не умею!

В темноте не было видно, однако мне показалось, что он улыбается. На сердце стало так воздушно-воздушно. Все, всю жизнь буду тратить на его улыбки. Однако, наглости мне не занимать, вломился в его жизнь с изяществом слона в посудной лавке, теперь тащу даже сам не знаю куда, да еще хочу, чтобы он счастлив был. Ха, да у вас, Николай, губа не дура! Но я же его спас, как бы…Хоть перед собой есть оправдание.

Набрав целый ворох растительности, я направился к нашему валуну, сбросил все в кучу, кое-как попытался придать божеский вид, в чем мне даже пытался помочь новообретенный попутчик. Удовлетворившись результатом, я лег ближе к берегу, а мальчишку поместил между собой и камнем, за которым мы прятались.

- Утром мы так и так замерзнем, поэтому не стесняйся особо, все равно деваться некуда, а вдвоем теплее.

Мальчик сверкнул глазами и воззрился на небо. Потом повернулся ко мне, взял в руку прядь волос, освобожденную из плена банданы, которая теперь служила подушкой моему подопечному. В глазах его читался просто-таки искрящийся восторг. Ну да, в ночном свете мои лохмы приобретали удобоваримый оттенок серебра. Я улыбнулся. Милое создание, хоть убейте, милое.

Он кивнул и робко улыбнулся. Я мысленно растаял. Пока наслаждался моментом, дитя сомкнуло ясны очи, да так и уснуло в обнимку с моей вихрой. Я осторожно подложил свою руку ему под голову, а другой обнял и притянул к себе. Ведь замерзнет ночью. По-моему, я так и отрубился, глуповато улыбаясь.

- Зой, я, конечно, без ума от природы Земли и все такое, но может хватит таскать меня по Европе?! – этот наглец повис у меня на руке, чуть ли не пуская слюни при виде свода Сикстинской капеллы, расписанного почившим несколько сотен лет назад Микеланджело. Как всегда рядовой сбор энергии с Зойсайтом превратился в экскурс по достопримечательностям Земли. Ведь просил же Берил послать его писать отчеты с Джедом, иначе мы отсюда и через год не вылезем…

- Кунсайт, ты помнишь Микеланджело? А Томмазо помнишь?

- Это который его любимчиком был, еще на Нефрита похож? – я с подозрением покосился на его рыжую макушку, маячившую где-то слева.

- А ты-то откуда знаешь? – я достал из сумки сигарету. Дурацкая привычка.

- Не курите, сенсей, это так по-плебейски, - он сморщил носик, - ему не нравятся мужчины, - мимолетная гримаска досады и сожаления. Вот ведь, и тут успел. Вырвал у меня сигарету и выкинул в ближайшее мусорное ведро. Жаль, что не испепелил. Я с непробиваемым видом достал еще одну. Зой начал закипать.

- Слушай, приобщаться к культуре, конечно, хорошо, но не пора ли поработать, а то Берил нас по головкам не погладит, - весь гнев его сразу же улетучился и оформился в вялую антипатию к моим планам, - пойдем-пойдем, а то сегодня еще отчет составлять.

- Всю ночь? – Зой уныло посмотрел мне в глаза и начал накручивать на палец прядь волос.

Он тяжело вздохнул и потащил меня в какой-то проулок телепортироваться. Солнце уже клонилось к горизонту, поэтому узкие улочки были окутаны сумерками, вздрагивающими от порывов холодного ветра с полноводного Арно.

- Может отложите на утро? – он прижал меня к стене и обнял за талию. Все, пошло-поехало, если этому субъекту взбредет в голову заняться любовью, он от своего не отступит и отчета мне не видать. Ну, не терять же такую ночь на Земле за копанием в бумагах. Я обхватил руками его тонкую талию и улыбнулся, спиной почувствовав твердый пол спальни в гостинице…

Левому боку было тепло. А правому холодно. В спину впивались многочисленные камушки. В глаза заглядывало утреннее солнце. Левая рука не прощупывалась, шея затекла. По пятибалльной шкале состояние на троечку тянуло. Я попробовал потянуться, но что-то мне помешало это сделать. Я все же соизволил открыть ясны очи, и мои многострадальные мозги тут же утонули в потоке воспоминаний. Да как тут не утонуть, когда в тебя, дрожа от холода, пытается вжаться нечто костлявое. Промозглый ветер с реки нещадно обдувал наше убежище со всех сторон. Я еще крепче прижал к себе мальчика и сел, облокотившись о камень. Тот даже не проснулся. Чуть сведенные брови и сжатые губы могли рассказать мне о том, что вчерашний день для мальчика оказался тяжелым испытанием. Я погладил его по голове, взъерошил волосы. Он, скорее инстинктивно, уткнулся носом мне в ключицу и сжался в комочек, пытаясь согреться.

- И чего нам теперь делать? – многочисленные ребра и локти впивались в мои телеса, напоминая о том, что сам я не ел дня два, а бедное создание вообще неизвестно сколько не радовало свой желудок нормальной пищей. Я все-таки разбудил его и на меня уставились два мутных малахита. Выражение его лица сначала было заспанно-недовольным, но потом, осознав свое положение, он отцепил от меня ручки и отпрыгнул на добрые полметра, пытаясь при этом натянуть майку на колени. Я возвел глаза к небу.

- Я же даже не знаю как тебя называть! Ты писать умеешь?

Он пожал плечами. Вообще вопрос был риторический… Посмотрев еще раз на его мордашку, я испытал озарение, достойное лучших умов нашей культуры. Я вспомнил, где уже видел подобное, чуть лисье выражение лица! Как-то в школьной библиотеке я наткнулся на томик стихов Цветаевой, в котором меня заинтересовали фотографии поэтессы. Рассматривая разочаровавшие меня снимки я обнаружил тот, где она бережно обнимает за плечи какого-то мальчика. Обратившись к библиотекарше, узнал, что это ее сын. В этом же томике нашел стихи, посвященные этому чаду, любовно названного Муром.

Приняв, по моему мнению, серьезный вид, я сообщил своему подопечному, что отныне буду звать его Муром. Мальчик важно кивнул и приложил ладошку к груди.

Он улыбнулся и потянулся, забыв о священном долге держать подол майки. На фоне новорожденного солнца его волосы запылали всеми оттенками рыжего, а за спиной чуть не выросли стрекозиные крылья. Интересно, откуда здесь мог взяться мальчик с европейской внешностью и повадками английского лорда (я, посмеиваясь, проследил, как он грациозно опустился на камни, чуть ли не томно вытянув одну ногу), да еще не знающий даже своего имени?

Я бы мог еще долго ломать голову, мучить бедное создание всякими вопросами, проводить аналогии и логические цепочки…но солнце было такое теплое, а мальчик так мило задремал, привалившись к моему плечу, что я решил пока отложить всякие расследования в долгий ящик и просто дождаться лодки. Однако сердце мое не знало покоя и продолжало ныть, зная, что где-то здесь, если не убиты и не ранены, должны находиться Астрофоб и Фауст. Как я понял, взрывной волной их вынесло на другую сторону дороги. Тогда, возможно, они уехали раньше нас и сейчас уже находятся в каком-нибудь пункте отправки беженцев, или что-то подобное…интересно, они дождутся меня?

Он поднял голову и улыбнулся, сжав своими холодными ладошками мою руку. Я даже не стал удивляться, что ко мне так привязался совершенно незнакомый и чужой ребенок. Я-то не дурак, я чувствовал эти нити, которые связали наши души в тот самый момент, когда мои руки нащупали его под телом той женщины. Возможно, они существовали задолго до нашей встречи, а может, до нашего рождения… Впрочем, какая разница, главное, что теперь он в безопасности. Нелепо напрашивалась мысль «и рядом со мной», но вправе ли я так думать?

- Мур, ты чувствуешь? – я сжал его ладошки, пытаясь согреть. Почему-то мысль о том, что они холодные, казалась мне жутко неправильной. Он кивнул. Может, и вправе. Хотя странно, наверное, воспылать вдруг какими-то чувствами к тощему десятилетнему мальчишке, странно - только не здесь и не сейчас. Я растекся от его потрясающей улыбки. Ну и субъект вырастет из него через несколько лет…

От этой мысли мне стало не по себе, и я отправился выслеживать на горизонте очертания спасительного судна, оставив Мура досыпать свое.

Несколько часов созерцания спокойных волн безымянной реки, нагретые жарким солнцем камушки и стоячий, влажно-липкий весенний воздух сделали свое дело. Все вокруг приняло резкие очертания фантасмагорической реалии, рассказанной мне как-то Фаустом. Зрение отказывалось воспринимать что-либо, кроме серых камней, мутной воды и озаряющего берег света, смешанного моим рассудком с подземной тьмой. А что еще нужно видеть бегущим из ада? Разве что ладью Харона, появляющуюся на горизонте спасительным темным силуэтом. Отождествление себя с Вергилием развеселило меня еще больше.

- Друг мой, Данте, не видишь ли ты челна, бредущего по водам сией темной реки в Дит? – вместо горделивого тосканца с греческим изломом носа и волевым лицом рядом со мной образовался худенький Мур с печальным лицом обреченного на скитания ребенка. Этот факт полоснул по мозгам, и иллюзия побега из дантовского ада показалась настолько полной, что я уже готов был искать монет – заплатить перевозчику. Но потом вспомнил, что оплачивается только прибытие в обитель Люцифера, возможно, несчастных душ, выпутавшихся из щупалец геенны старец провезет за свой счет?

Посмотрев на Мура, я вдруг озарился мыслью, что этот ребенок понимает много больше меня, что не считает побег из ада плодом игры раскаленного зноем воображения, или всего лишь выдумкой уставших и оголодавших путников, тешащих себя надеждой на свет в конце тоннеля. Для него и Харон, и Вергилий и то, из чего мы бежали, было таким же живым и настоящим, как моя рука, сжимающая его тонкие пальчики.

- Скажи, ты жил в Коците? – не могу сказать, что ироничная улыбка не побывала на моем лице в виде непрошенной гостьи, однако поиронизировать мне не дал утвердительный кивок мальчика. Я медленно повернулся к нему, ощущая, как покрываюсь холодным потом, как сползает с меня набранная было легкомысленность, как мышцы лица непроизвольно складываются в гримасу тщетной борьбы с неизбежным, а глаза жжет от выступивших слез. Интересно, а в какой круг поместили меня?

- Так как же тебя зовут?! Скажи мне свое имя!!! – я начал трясти его за плечи, вздымая вихри рыжих кудряшек и ломая хрупкие крылья, состоящие из озаряющих его фигуру лучей солнца. Имя было ключом, и я это чувствовал, однако на меня всего лишь посмотрели не по-детски мудрые и уставшие глаза, знающие обо мне все. Даже то, что я всего лишь Вергилий. Даже то, что я сам боялся признать себе. Выкрикивая все ту же просьбу то ли небу, то ли всему миру, я продолжал держать за плечи замершего ребенка.

Придя в адекватное состояние, я обнаружил себя стоящим на коленях у кромки воды, дрожащими пальцами сжимая тощие плечики заплаканного и испуганного Мура. Я отшатнулся от его призрачной фигурки, будто обжегшись. Все происшедшее мерещилось мне сном, но тонкие въедливые полоски слез на моих щеках свидетельствовали о другом. Я упал на камни и сжался, пытаясь удержать в себе подступивший к горлу комок криков и истерики. Острые камни, будто зубья неведомого зверя, вгрызались в мое нутро, выжигали раскаленными гранями мое проклятье, то, которое я прочел в безответном взгляде ребенка. Вряд ли он понимал, кто смотрит на меня из глубины его зрачков, вряд ли я сам знал его, но…Я не удержался и всхлипнул, предчувствуя нервный срыв, однако моих волос коснулась теплая ладошка, жаркое дыхание рядом обожгло состраданием…и я успокоился, похоронил того, кто рвался из меня, на время в подполе своей души, обнял мальчика, притянув к себе.

- Прости, я не знаю, наверное это жара, но я не хотел. Я не сделал тебе больно?

Мур отрицательно покачал головой. В глазах его читалось сомнение, но я чувствовал, что он не возлагает на меня вину. Он мне благодарен.

Он смешно повис у меня на шее, уперевшись острыми коленками в живот. В моих мыслях мимолетно пронеслось: «За то, что ты есть». Но я решительно мотнул головой, прогоняя насланный весенней духотой морок. Я проведу его, чего бы мне это ни стоило, я выведу его из нашего ада.

- Эй, смотри! Наш Харон прибыл! – я сложил ладони козырьком и начал вглядываться в приближающееся суденышко, - жаль, что не на плоскодонке, - криво улыбнувшись, я зашел по колено в воду и начал махать руками, выкрикивая просьбы о помощи. Мои старания были вознаграждены и старая, разваливающаяся на ходу баржа снизила скорость, рассчитывая на то, что мы сами подплывем к этому утлому механизму. Я схватил Мура, велел ему что есть сил держаться за меня, и, кое-как, одной рукой, погреб к борту. Оттуда уже свешивались чьи-то руки и веревки, за которые я и уцепился, передавая на палубу сначала мальчика, а потом подтягиваясь и залезая вслед за ним.

Скатившись на дощатый пол, я тут же нашел Мура и притянул к себе, будто боясь, что оторвавшись от меня, он исчезнет в людском месиве, которое встретило нас на борту.

- Не ранен? Руки-ноги целы? – я пригладил его взъерошенные волосы и оправил полы безразмерной майки, спиной ощущая оценивающие, любопытные, удивленные взгляды. На пяти квадратных метрах умещалась дюжина человек.

- Знакомая ситуация, - пробурчал я, вспоминая душный Уазик, напичканный зелеными студентами. Мур непонимающе уставился на меня. По первому впечатлению я мог сказать только, что люди эти привыкли ко всему относится с опаской и делать исключения для нас не собираются. Места было слишком мало, поэтому все сидели вплотную друг к другу, кто облокачиваясь на соседа, кто поддерживая друг друга спинами. Мы оказались зажатыми в угол, в самом конце суденышка, я облокотился на ржавый борт, а Мур сел рядом, чуть ли не вжимаясь мне в бок. Я приобнял его за плечи, и он успокоился.

- Ничего, теперь главное переждать, - я видел, что баржа еле вытягивает уже набранный груз, а, скорее всего, мы встретим еще беженцев. Будто ответом на мои мысли, из кабинки раздался хрипловатый голос капитана.

Я смутно помнил, что Кабул – столица Афганистана. Это известие меня порадовало, потому что один мой хороший друг обосновался именно там, и теперь можно будет напомнить ему про посиделки у моего телика и прослушивания моего музыкального центра. Внезапно меня захлестнула ностальгия: мягкие глаза Лариски, громкий смех Митька, его вечное полуироничное скупердяйство, вечера на крышах домов, шорох опавшей листвы в парке… Как давно я не жил мирной жизнью, как давно я не слышал песни свободы…И как жаль, что нам всем: Астрофобу, Фаусту, Муру, мне - не повезло встретиться именно в этом «здесь и сейчас», оказавшись просто марионетками в умелых руках обстоятельств, которые некоторые зовут судьбой, а другие – кармой. Вдруг я почувствовал, что мальчишка как-то обмяк, опустив голову мне на колени. Я подумал, что он спит, однако тень сомнений тревожила мой разум своим назойливым присутствием.

- Мур? – я потряс его за плечо, однако ответной реакции не последовало, - Мур! Что с тобой?! Очнись!

- Да не ори ты так! – я почувствовал тычок под ребра и уставился на своего соседа справа. Это оказался худой старик-горец, на лице которого сквозь маску осуждения просвечивалась добрая улыбка, - тут же афганцы везде.

Он свел брови и погрозил мне пальцем, думая, наверное, что это выглядит очень внушительно. Кивнул на Мура.

- Почти, - я сглотнул, опасаясь дальнейших расспросов, однако они не последовали.

- Голодный обморок. Ты посмотри, какие у него кости торчат.

Старик хмыкнул и начал возиться в заплечном мешке. Я осмотрел бедного мальчика, но кроме истощения и потери сознания не обнаружил ничего. Однако и с этими двумя проблемами я сделать ничего не мог. Даже дать еды. При мысли о пище мой желудок скрутился в болезненном спазме, однако я попытался перебороть голод. Старик второй раз ткнул меня под ребра, повернувшись, я встретился взглядом с нехилым ломтем хлеба и с небольшим кувшином молока. Рот начал быстро заполнятся слюной.

- Это тебе, - старик пихнул еду мне в руки, - а это мальцу, - он достал кусок марли, в которую был завернут творог, - ему сейчас нельзя много есть.

Я не знал, как заслужил такое счастье, и тем более не знал, как отблагодарить своего спасителя. Я лишь сидел и хлопал глазами, держа в руках долгожданную манну.

- Я… у меня ничего нет, я даже отблагодарить вас не могу…

- Ты ведь врач, да? Я видел, как ты осмотрел мальчишку. Значит, ты тоже из тех парней, которых посылают сюда вместе с русскими солдатами.

- Могу поспорить, за твоими плечами не одна спасенная жизнь, - он усмехнулся и закурил козью ногу, - и эти жизни послужат миру. Как ты думаешь, ломоть хлеба – это больше чем то, что сделал ты?

Я ошарашено посмотрел на старика, не в силах ничего возразить и не отрицая очевидное.

- А он, - горец кивнул на бездыханного Мура, - вырастет и будет ненавидеть войну. И сделает немало, чтобы предотвратить ее, хотя бы в своем мире. А это уже есть хорошо, - он улыбнулся своей кривоватой, но доброй улыбкой и сделал затяжку. Меня опять скрутило – все же к табаку я пристрастился знатно, хотя вот уже неделю не мог себя побаловать этим. Однако просить у моего спасителя еще и курева было бы верхом свинства и наглости. Я осторожно потрепал Мура по плечу, в надежде, что на этот раз мальчик отреагирует. К моему счастью так оно и произошло: его отяжелевшие веки открылись и на меня посмотрели уставшие глаза, тонкая ручка потянулась за прядью выпавших из банданы волос.

- Мур, на, покушай, будет лучше, - я улыбнулся воодушевляющей улыбкой, отломил немного от творога и, осторожно раздвинув губы мальчика, положил ему в рот кусочек. Его глаза засияли голодным блеском и он, тут же вскочив, набросился на еду. Покосившись на свою скромную трапезу, я все же решил оставить ему немного хлеба.

- Слушай, да ты никак дня четыре без еды пробыл, - наш новый знакомый взирал на насытившегося мальчика с довольным лицом.

- Он не разговаривает. Скорее всего, шок, - Мур забрался ко мне на коленки и внимательно начал оглядывать новое место пребывания.

- Да-а, такое часто бывает…Эй, парень, смотри, там еще беженцы, - старик указал своим узловатым пальцем на все отдаляющийся берег реки, по которой, еле пробираясь сквозь кусты, шел кто-то. Рассмотрев фигуру поподробнее, я оцепенел. Хромая, еле держась на ногах, у кромки воды ковылял Фауст, несущий на руках бессознательного, кое-как перевязанного Астрофоба.

- ЭЙ! Остановите баржу! Там еще беженцы! Смотрите! – я посадил Мура на пол, вскочил и кинулся к кабинке, расталкивая тех, кто оказывался на моем пути. Фауст тоже заметил баржу, и я услышал его хрипловатый крик о помощи.

- Да ты чего? Потопить нас хочешь? – из кабинки на меня уставились два озлобленных темных зрачка, - тут и так баржа еле идет от вашего веса, а с ними мы вообще потонем.

- Но они же погибнут! Всего два человека! – я отчаянно вцепился в тельняшку капитана. Он невозмутимо убрал мои дрожащие руки.

- Эй, молодец, ты что, хочешь чтобы мы тут все полегли вместе с твоими дружками? – я услышал сзади осуждающий ропот пассажиров. Оглянулся, встретившись взглядом с затравленными лицами обитающих на судне. Понял, что спасти товарищей мне не дадут. Вздохнул, подошел к борту, поставил ногу, приготовившись прыгать в воду. На берегу Фауст уже по колено был в воде.

- Ладно, только если мы не выживем, это останется на вашей совести, - я злобно зыркнул на сидящих рядом пожилых женщин. Умирать, так вместе. Уже перенеся вес, я вдруг почувствовал, как кто-то треплет меня за штанину. Обернувшись, я увидел испуганные глаза Мура. Клянусь, в этот момент мне хотелось завыть. Я не мог подвергать опасности ребенка, выпрыгнув к друзьям, я не мог взять его с собой, но я и не мог оставить их здесь. Посмотрев на берег я увидел отчаянный взгляд Фауста, услышал его последний крик, он попытался подбежать ближе, но не смог, подвернув ногу и упав в воду. Я увидел слезы на его глазах. Я чувствовал свои. Но пальцы Мура слишком отчаянно сжимали мое запястье. Они не держали, нет, они просили, как и его глаза: «Не бросай меня». И я сдался.

- Да будь проклята эта война! – я сел и закрыл лицо руками. Баржа медленно уходила вниз по течению, оставляя позади сгорбленную фигуру Фауста. Я так надеялся, что он поймет и простит, но как бы я поступил на его месте? Оглянувшись, я махнул ему рукой, не надеясь на ответную реакцию, однако тонкий силуэт его аристократической ладони мелькнул на фоне раскаленно-синего неба, придав мне надежды, добавив сил.

- Господи, сохрани их невредимыми, - пожалуй, первый раз в жизни я так откровенно уповал на силу таких абстрактных вещей как Бог или судьба, однако что еще я мог сделать? Я ведь всего лишь марионетка, я ведь всего лишь Вергилий. Но для него я был Херувимом. И спасибо ему за это.

- Завтра здесь проплывет еще одна лодка, так что если твоим товарищам повезет, у них будет шанс выбраться. Правда, очень маленький шанс, - старик-горец неспешно забивал в трубку табак, за ним с любопытством следил Мур, он понюхал выходящий из отверстия дым и чихнул, поморщившись. Я улыбнулся и усадил мальчика на колени. Тот сразу же прижался ко мне, обняв за талию. Я понял, что он благодарен за мой выбор. Что ж, такой вариант вполне устраивал мою совесть.

- Ну, скоро мы наконец доберемся до нормального жилья! Мур, ты пойдешь со мной до конца? – я понимал, что задавать такой вопрос десятилетнему мальчику по крайней мере глупо, однако не смог сдержаться. Он серьезно кивнул и улыбнулся. Сейчас мне не хотелось строить планов своей жизни, обращать внимание на подозрительные взгляды соседей, просчитывать варианты спасения. Сейчас просто хотелось обнимать Мура и ощущать теплые лучи уже клонящегося к горизонту солнца, пока это возможно.