Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.
Дара
Хроники игры “Темное Королевство. Второе Возрождение”
Свою искреннюю и горячую благодарность я хочу выразить моей близкой подруге, въедливому критику и придирчивому редактору за то, что однажды вечером, за бутылкой «Лонгера» она убедила меня в целесообразности введения образа вампира в нашу игру.
Кит, без твоих ценных комментариев, умелого игнорирования моей «творческой депры» и искренней заинтересованности в создании «Хроник», этот шедёвр никогда не был бы написан.
Всем твоим персонажам посвящается…
… - Ты все ноешь, Луи? Вы слушали это три часа, а я слушал это три века…
“Интервью с вампиром”, фильм.
Бессмертие…
Как часто люди стремятся к нему. Из года в год, из столетия в столетие они жаждут безгранично долгой жизни, не думая о последствиях.
Как часто…
И как редко кто-то задумывается над тем, что таит в себе это желанное бессмертие. За всю мою долгую жизнь я редко встречал людей, которые на слово “бессмертие” отвечали: “усталость”.
Безгранично долгая жизнь, без черной тени старения, болезней и смерти – это прекрасно. Да, это прекрасно… первые сто лет. Когда за плечами не один прожитый тобой срок человеческой жизни, кладет руку на плечо усталость. Меркнут краски, гаснут эмоции, вино теряет вкус… Ты отправляешься в путешествия, одно за другим, и через век понимаешь, что знаешь этот мир, как свои пять пальцев. Когда-то тебе тесен был замок теперь – тесен мир…
Однажды на твоих глазах умерли те, среди кого ты вырос. Подруги молодости стали высохшими мумиями с потухшими глазами, друзья превратились в терзаемых артритом и склерозом стариков. И как-то утром ты понял, что твои годы сошли в могилу вслед за поколением…
Однажды на твоих глазах ушел твой век. То, к чему ты привык, стало седой стариной, пылью на страницах истории. Вокруг – иной мир, иные люди, иные нравы… Ты часто стоял у окна замка, смотрел на чужой век и страдал, сожалея об утрате.
Ты был счастлив, хоть и не понимал того. Ты мог страдать. Ты не забыл, как это – плакать, испытывать ярость, любить. Да, тогда ты еще это помнил.
Но век уходил за веком. Ты слышал его поступь, и гулкие шаги уходящих без следа столетий убивали в душе последнее, что у тебя осталось.
Чувства…
И вот однажды, сидя у камина, это понял и я – в моей душе не осталось места эмоциям. Ни любви, ни ненависти – ничего. И лишь тогда я в полной мере осознал, что значит - быть носферату.
Не мертвым.
Это – не жизнь, и не смерть. Это – бездонный черный промежуток меж ними.
Это – бессмертие...
***
Донна белль амаре… В общем, все умерли.
«Формула любви», фильм.
Луара, 1597г.
Тот год стал для меня симфонией боли и одиночества. Мне исполнилось тридцать два года, когда Луиза де ла Моран, племянница герцога Алансонского, легкой поступью ушла из моей жизни. Душа ее уже не принадлежала телу.
В наших лесах, в пелене болотных туманов, чахотка была безжалостной полновластной хозяйкой…
Я встретил Луизу на соколиной охоте. Здесь, в провинции, развлечения были редкостью, и если уж случались, то собиралась вся окрестная знать.
Как сейчас помню – я не планировал присутствовать на этой охоте. Месяц назад скончался мой отец, и я вынужден был вплотную заняться семейными делами. Но судьба ведет человека своими путями, не спрашивая его согласия. Вечером предыдущего дня судьба привела в мой дом Франсуа. Замок Мерсье и Туар отделяли лишь несколько лье, и Франсуа де Мерсье был мне другом детства.
Так, за кубком вина, сама судьба - устами моего друга - склонила меня принять участие в этой охоте.
…Она была прекраснейшей из живущих – лесная фея или волшебница из старинных легенд.
Я лишь раз взглянул ей в глаза – теплые, глубокие серо-голубые, как сон-трава на рассвете. Лишь раз она улыбнулась мне, лишь раз – и я понял, что только ее я искал всеми дорогами жизни, ее взгляд я пытался увидеть в глазах многих женщин.
Ее я ждал всю жизнь.
Всю мою жизнь.
- О, мсье, - рассмеялась она. – Какое счастье, что я вас встретила. Я не слишком хорошо знаю эти леса, и десять минут назад обнаружила, что заблудилась. Вы не могли бы меня проводить?
- Почту за честь, сударыня.
Мы поехали бок о бок. Край ее платья касался моего колена, а запах фиалковых духов дурманил, как старинное вино.
- Сударь, я прошу прощения, в этих краях я совсем недавно, поэтому не знаю вашего имени.
- Граф Арман де Лакруа, к вашим услугам, сударыня.
- Луиза де ла Моран д'Алансон. Похоже наши поместья совсем рядом. Моей семье принадлежит замок Краон.
- Мадмуазель де Моран, как я понимаю, вы оставили двор?
Она небрежно передернула плечами и улыбнулась. От этой улыбки темно-зеленое полотно леса заиграло всеми красками солнечного света.
- Граф, вы не представляете себе, что такое двор. Паутина интриг и злословия. Вы не поверите, но при дворе нельзя позволять себе расслабляться ни на секунду. А бесконечная череда балов и празднеств, в конце концов, просто утомляет.
- Боюсь, что наше тихое провинциальное общество утомит вас гораздо быстрее.
- Я не люблю шумные празднества, - мягко улыбнулась она.
Совсем рядом затрубил охотничий рог, и на поляну, сминая кусты жимолости, выехал Франсуа.
- Луиза! Мы с ног сбились, разыскивая вас! Ваш отец грозится осадить нас всех в наших же замках, если вас не вернут в течение получаса.
- Какая страшная угроза! Франсуа, простите, я самым постыдным образом заблудилась. Но мсье де Лакруа был так любезен, что помог мне найтись.
Франсуа придержал своего разгоряченного скачкой коня.
- И составил вам компанию.
- Весьма приятную, к тому же.
- Луиза, берегитесь! Арман разбил немало женских сердец в округе.
Она тряхнула длинными каштаново-золотистыми локонами и перевела на меня взгляд своих лучистых глаз.
- О, мсье, я надеюсь, что вы будете снисходительны и пощадите мое сердце.
Я улыбнулся.
- С вами, сударыня, я буду особенно беспощаден. За такую красоту нужно платить по самой высокой цене.
Мерсье расхохотался:
- Арман! Арман! Говорят, герцог Алансон в гневе страшен.
- Опасность никогда не пугала меня. А тебе, Франсуа, не помешала бы некоторая доля деликатности. Хотя бы в присутствии дам.
- Не судите его слишком строго, граф. Франсуа забавен, и, поверьте, его некоторая прямолинейность нисколько меня не обижает.
- Вы спасли ему жизнь, мадмуазель Моран, - откликнулся я, придерживая ветки орешника, растущие на дороге.
Луиза слегка наклонилась к холке коня и благодарно мне улыбнулась. Мерсье деликатно поотстал.
- Арман, я вверяю тебе Луизу, а сам поспешу остановить карающую длань графа де Моран, занесенную над всей нашей округой. Адье! – и, не разбирая дороги, он сорвался догонять охоту.
Луиза придержала коня и повернулась ко мне.
- Он забавный, не так ли? Скажите, вы давно знакомы с Франсуа?
- Мы выросли вместе. Подолгу гостили друг у друга, учились и развлекались вместе. И довольно часто выясняли отношения доступными средствами. После, я потерял его из виду – Франсуа отбыл ко двору и долгое время не появлялся в наших краях.
Она на секунду задумалась.
- Знаете, а меня забрал к себе дядюшка, когда я была еще совсем ребенком. Собственно, при дворе я и получила воспитание. И вот только теперь я смогла вернуться домой… А ведь я всегда любила Луару – наши луга, лесные реки, наше небо… Мое первое детское воспоминание – о тюльпановых лугах близ Краона. Целое море золотисто-желтых цветов…
Она вздохнула, прикрыла глаза и по-детски счастливо рассмеялась:
- И вот, наконец-то, я дома…
- Мадмуазель, - я наклонился к ней, перегнувшись через луку седла, - по крайней мере, один человек в Луаре искренне счастлив вашему возвращению…
Три месяца…
Лето звенело лесными ручьями, дикие тюльпаны золотисто-желтым ковром стелились у подножья замка. Это были лучшие три месяца моей жизни – рядом с Луизой. Лето, укрытое крыльями нашей любви…
Почти все время мы проводили вместе. Дни, вечера, ночи… Все время мира принадлежало нашим юным, не знавшим зла душам.
Рассвет мы встречали на холмах, поросших маргаритками. Луиза плела венки, а я кружил ее на руках в этом золотисто-белом тумане цветов.
Днем мы седлали коней и неслись наперегонки с ветром… Я до сих пор помню ее королевскую осанку, летящие за спиной, как крылья, ленты амазонки, горящие румянцем щеки. И глаза… Глубокие, блестящие, мудрые и нежные одновременно…
А вечерами мы любили бросить всех и вся и сбежать к лесному ручью. Незаметно ускользали минуты заката, и над нами простирала свои крылья ночь…
Луизе всегда нравилась моя музыка, а я, наигрывая ей на мандолине, плыл по волнам ее глубокого бархатного голоса – она пела для меня…
В пасмурные, дождливые дни я отсылал слуг, разжигал огонь в камине и рассказывал ей легенды Луары.
А потом пришла осень, и из лесных болот тенью беды потянулись зловещие белые туманы…
Тем вечером я гнал коня, спеша вернуться домой из тулузского замка - некоторые события требовали моего присутствия там. Наша с Луизой свадьба должна была состояться по возвращению, но какое-то смутное предчувствие не давало сомкнуть глаза по ночам весь этот долгий месяц разлуки… И сейчас я загонял коня.
Чем ближе я подъезжал к Краону, тем сильнее когтистая лапа тревоги сжимала сердце. Я твердил себе, что все в порядке - иначе и быть не может, но этот призрачный страх не отпускал меня…
- Луиза!
Я бросил повод слуге и вбежал в холл замка.
Уже позже память отметит гнетущую тишину, царившую в стенах Краона. Спустя несколько месяцев из глубин воспоминаний будет всплывать эта картина в новых подробностях – зеркала, затянутые черным шелком, оплывшие старые свечи, полузасохшие лепестки оранжерейных цветов на полу. И вновь и вновь - эта тишина…
- Луиза! – мой голос, казалось, был единственным живым лучом света в этом темном доме призраков.
Тогда, в первые секунды, я не увидел, что в замке гостит та, чья поступь не слышна.
- Граф? – по лестнице спускался де Моран. Сердце разом похолодело.
- Что…
- Вы опоздали, граф, - сухой, надтреснутый голос Морана был мертвым.
- Где Луиза?
- Она больше не принадлежит этому миру. Луиза мертва.
Я пошатнулся – все вокруг сразу потеряло свои очертания и затянулось пеленой белого, душного тумана.
- Как, - прошептал я - и не узнал своего голоса.
- Неделю назад, граф. От чахотки… Простите…
Он медленно развернулся и растворился в полумраке лестницы – как призрак, что произнес пророчество и скрылся с первыми лучами солнца…
Так я познал потерю…
Некто возразит – не первый, не последний, все смертны, и эта бледная леди рано или поздно приходит за каждым…
О, не спорю – это так.
Но хотел бы я взглянуть в глаза этим доморощенным любителям философии смерти в тот миг, когда их самих коснется весть о смерти кого-то близкого.
Что ж…
Можно было искать утешения в молитвах, в размышлениях о жизни вечной, о бессмертии души… О, да – смерть, заглянувшая в глаза тому, кто тебе дорог – прекрасный повод обратиться к вере.
Но религиозные каноны были слабым утешением для моего разлетевшегося на тысячи осколков сердца.
Без счета жечь свечи в часовне?
Дни и ночи проводить на коленях у образов?
Молить о ниспослании встречи на небесах?
Дешевое и лживое утешение, поверьте мне…
Я бродил маргаритковыми лугами, занесенными теперь холодным снегом… Я засыпал у ручейного камня, на котором любила сидеть Луиза, напевая мне старинные баллады… Я загонял коней до смерти, пытаясь бешеной скачкой хоть ненадолго вырваться из цепких когтей отчаянья…
Я искал следы ее присутствия хоть где-нибудь.
Луиза, где ты? Откликнись, покажись, дай знать, что ты рядом…
Но это было безнадежно – я мог звать, просить, ответом же мне было молчанье.
Смерть не слышит молитв…
Но мой зов был услышан другой силой.
***
- Добро пожаловать в реальный мир! “Матрица”, фильм
Как странно…
В ту зиму каждый рассвет был для меня невыносимой пыткой. Просыпаться и понимать, что наступило еще одно утро без нее, что придется прожить еще один день одиночества. Вереница занесенных снегом дней – пустых, бессмысленных, пронизанных непреходящей скорбью. Луизы нет. Уже нет – ни рядом, ни за сотни лье от меня.
Земля стала чужой и холодной без ее голоса…
Что же держало меня? Почему я не последовал за Луизой в мир призраков, за грань круга жизни, в надежде встретиться – не здесь, так в ином мире? Почему? Все просто и прозаично.
Я любил жизнь.
Странно, не правда ли?..
Любить без памяти, отдавая всего себя, но не желая расставаться с жизнью. Кто-то назовет это меркантильностью, цинизмом, а кто и трусостью. Я не стану спорить – в конце концов, каждый имеет право на собственные суждения…
Этой любовью к жизни я продержался несколько месяцев, и острая боль потери оставила меня. Душа была готова принять надежду.
И вот тогда, холодным февралем …….. года надежда явилась мне в лице Лициния Октавия.
- Вы производите впечатление человека, похороненного заживо, - низкий грудной голос заставил меня вернуться из мира памяти в мир реальный.
Я обернулся.
Передо мной стоял невысокий, коренастый человек, лет сорока. Пронзительные голубые глаза как-то неприятно гармонировали с бледным матовым цветом кожи и черными, кротко стриженными, как у пуритан, волосами. В этих глазах играл неуловимый сумасшедший огонь.
- Прошу прощения, мсье. Мы не знакомы.
Он коротко рассмеялся.
- Неудивительно. Я впервые во Франции.
- Я не имею желания общаться с вами.
- Не торопитесь с заявлениями, сударь. Сдается мне, что вы вполне готовы к общению со мной.
Я молча отвернулся и направился к выходу.
- Вы так сильно любите ее? Луизу?
- Что, - я резко развернулся к этому сумасшедшему. – Вы переходите границы дозволенного, сударь. Еще одно слово…
- Не горячитесь, мальчик мой. Память – это святое. Уважаю. Но будьте так любезны, скажите, какая польза от этой памяти без надежды изменить существующий порядок вещей? Проживете еще лет так сорок-пятьдесят. Спокойно преставитесь. А дальше? За круг жизни, в надежде встретиться с ней на небесах? Слабое утешение, я бы сказал…
Его насмешливый тон, слова правды, которые он легко бросал мне в глаза, впервые за несколько месяцев всколыхнули во мне слепую ярость. Я даже не удивился, откуда он знает имя Луизы. Привело в бешенство другое – кто он такой, что смеет говорить все это мне!
- О, вижу, вижу, мальчик мой. Сейчас вы предложите мне выйти.
- Вы не ошиблись, сударь, - тон моего голоса был более чем ледяным. – Следуйте за мной, если вы в деле так же смелы, как на словах.
Он насмешливо улыбнулся.
- Как вам будет угодно, Арман. Неплохое начало знакомства, вы не находите?
Излишне было расточать оскорбления тому, кого я намеревался убить через десять минут.
По понятиям того времени я был неплохим фехтовальщиком.
Но, боги, какая же самоуверенность…
Я и мысли не допускал, что мой противник может оказаться сильнее – а ведь меня всегда считали холодной, уравновешенной личностью, способной к трезвой оценке ситуации…
Мы вышли из таверны. Ночь вокруг нас сверкала тысячами звезд, но на заднем дворе было темнее, чем в преисподней.
- Защищайтесь! – шпага молнией сверкнула в неярком звездном свете.
- Поединок судьбы. Романтично, вы не находите?
С моей стороны ответа не последовало – на словах. Я атаковал. Шпага должна была пронзить сердце этого сумасшедшего, но…
Где он?
- Арман, не расслабляйтесь, - острая сталь коснулась моей шеи.
Я резко обернулся, чтобы увидеть мелькнувшую за спиной тень.
- Арман… - снова голос.
Не сумев сдержать проклятье, я снова обернулся. Мой противник двигался быстро. Не по человечески быстро.
Я собрал воедино всю волю, знания и навыки боя и вновь атаковал.
…На пятой минуте поединка я понял, что он играет со мной. Однако, отступать было поздно.
- Мальчик мой, вы проиграете, - в тоне его голоса сквозила неприкрытая насмешка. – Я убью вас. А после этого…
Мой клинок почти достал его, но вновь - это молниеносное перемещение, и он ускользнул.
- Кто ты?..
- О, наконец-то разумный вопрос. Узнаете, мальчик мой. В свое время.
И еще пять минут этой игры со смертью. Его шпага замерла, коснувшись моей щеки.
- Не стану вас калечить. Шрамы, полученные при жизни, не исчезают. Я окажу вам дурную услугу, повредив ваше красивое лицо. А я, знаете ли, эстет, воспитанный на учении Эпикура…
- Дьявол, - сорвалось с моих губ.
- О, нет, - вновь рассмеялся он, - до него я не дотягиваю. Антрэ!
…Я так и не понял, что произошло. Острая боль в груди – как это могло произойти? – заставила пошатнуться. Мир вокруг закачался, словно маятник, и земля волной ушла из-под ног.
Я знал, что умираю – звезды тускнели, а тьма холодной пеленой застилала глаза. Кружилась голова, краски мира медленно гасли, звуки становились далекими, пронзительно громкими, как иерихонские трубы.
Было ли мне страшно тот миг? Говорят, что мгновение смерти – есть мгновением откровения…
Нет, страха я не испытывал. Только в глубине сознания тревожной птицей билась мысль – где ты, Луиза?
Возьми меня в мир, где теперь твоя душа…
- Ее душа по-прежнему принадлежит этому миру. Как и души всех, кто имеет счастье обретаться на нашей старушке планете. Арман… Нет никакого загробного мира, и души тех, кто мертв, не исчезают в эфире. Они рождаются вновь и вновь – и так круг за кругом. Реинкарнация – о ней знали еще наши далекие пращуры…
- Зачем ты мне это говоришь? – с трудом прошептал я. – Уходи…
- Нет уж. Позволь объяснить тебе все до конца. Как раз хватит времени, пока твоя жизнь - жизнь человеческая - тебя не оставит. Нет бессмертия в смерти, и никогда не было. Душа твоей Луизы – на Круге Воплощения, и когда-то вернется в этот мир. Поверь мне. Неужели ты не хотел бы ее дождаться? Встретить здесь, в этом мире через несколько сотен лет?
- Ты сумасшедший…
Он вновь расхохотался.
- Нет! Я – не сумасшедший.
Голова кружилась все сильнее, видимо кровь уходила быстро. Я закрыл глаза – не хотелось видеть его лицо…
- Арман! – голос заставил меня приподняться. Не знаю, что за сила была скрыта в нем, но эта сила вернула меня в сознание. – Открой глаза.
Властный приказ.
Я чувствовал, как моя воля сгибается под чьими-то невидимыми сильными и безжалостными руками. Я не смог этому противиться и выполнил то, что он от меня потребовал – открыл глаза.
Что это – мистика, дьявольское наваждение?.. Что это?..
Он висел в воздухе, паря надо мной темной гнетущей тенью.
Глаза… Глаза светились ярким золотисто-алым светом, взгляд пронизывал меня до кости. И еще… То, что невозможно было не ощутить – от этого существа исходила сила, не ведомая мне раньше…
- Арман, я предлагаю тебе жизнь вечную. Жизнь среди нас – не мертвых. Жизнь силы, власти и тайны. Ты слишком хороший претендент на эту роль, чтобы я мог дать тебе уйти. Поэтому – выбирай. Ты отказываешься и умираешь здесь, среди грязи, и через несколько лет о тебе никто и не вспомнит. Или ты соглашаешься, обретая силу, власть и надежду на встречу с твоей возлюбленной когда-то, через много веков… Решай.
Я вспоминаю себя тогда – молодого неоперившегося птенца, готового поверить всему, что мне скажут, ухватиться за любую призрачную надежду…
На этот дешевый трюк со стороны Лициния я и купился. Он обещал мне безгранично долгую жизнь, а значит – время дождаться Луизу. Ради нее я готов был на все. Я поверил тому, что мне рассказал Лициний о Круге Воплощений, о неизвестной мне доселе реинкарнации. Я поверил, что она вернется – когда-нибудь.
И я дождусь ее.
Я согласился.
Превращение – это отдать свою душу в руки Хозяина, пока тело расстается с жизнью земной.
Это – больно.
Это – страшно.
Твоя душа – в ладонях Хозяина, а это значит - верить ему без оглядки, до конца. Не думать, не пытаться понять – просто идти той тропой, на которую он укажет, следовать его властному зову на протяжении всего пути. Забыть себя и снова вспомнить, отдать ему себя и принять - уже другого, измененного. Встать и взглянуть на мир иными глазами. Глазами обманувшего смерть и живущего в ней и рядом с ней…
Я стал не мертвым – вампиром.
- Запомни, Арман, мы боимся только одного – осины в сердце. Это смерть. Солнечный свет убивает наши сверхчеловеческие возможности, но не нас самих. Днем мы становимся обычными людьми, я бы сказал, даже меньше, чем просто люди. Свет солнца неприятен, впрочем, сам поймешь. Кресты, святая вода не страшны. Страшна вера. Тот, кто подхватит распятье и будет пытаться защитить себя без истинной веры в душе… Что ж, мои искренние соболезнования. Чеснок – это вообще на любителя. Что касается лично меня, то я люблю острые приправы. Кстати, о еде. Собственно говоря, нам не обязательно принимать пищу, как людям. Но я не вижу причин лишать себя этого удовольствия. Далее. Мы бесплодны, но любовь нам доступна, так что… Это – что касается физиологии.
Лициний забросил ноги на стол и откинулся в кресло. Никому и никогда не позволено было нарушать принятые нормы вежливости в моем присутствии, однако делать замечания Лицинию желания не возникало.
- Теперь о способностях, - он пригубил вина и поднял на меня свои ирреально-синие глаза. – У каждого вампира, помимо общих способностей есть какая-то своя, личная. Общие – это сверхчеловеческая сила, возможность молниеносно перемещаться, невидимо для других. Яркий тому пример – наш поединок. Не забыл? – усмехнулся он. – Кроме того, каждый вампир может оборачиваться летучей мышью, волком, туманом. Призывать некоторых животных. Подавлять волю людей. Летать… Впрочем, не все сразу. А теперь – следуй за мной.
… Мы стояли на крепостной стене. Черное покрывало ночи сверкало мириадами звезд.
Полнолуние.
Впервые я видел лунный свет таким – рекой, чьи теплые воды принимают душу, как часть самое себя, успокаивая, убаюкивая, нашептывая отдаленно-знакомые, полузабытые теплые слова…
- Смотри на ночь, Арман. Смотри на нее новыми глазами. Она твоя, она – за твоей спиной. Она всегда защитит и успокоит тебя.
Я смотрел в глаза Ночи…
Я слушал ее Песню…
- Арман, - тихий голос Лициния звучал в мыслях, - сделай…
- Что, - начал было я, но внезапно совершенно отчетливо понял, что он хочет от меня.
Я свел руки над головой в забытом древнем жесте и призвал Ночь…
Слова, неизвестные мне ранее - память тысячи веков, разбуженная ото сна – легко слетели с моих губ.
Я звал грозу – знал, что именно она меня услышит.
И она пришла - в блеске молний, вое ветра, пронизанная ледяными иглам дождя.
Я закрыл глаза, но душа видела дальше…
- Арман, - голос Лициния вернул меня к реальности. – Ты видишь?
- Да.
- Твоя способность, Арман. Ты повелеваешь грозой.
Я улыбнулся. Впервые за долгие месяцы боли и скорби я был счастлив.
- Я слышу ее. И она слышит меня, Лициний.
Он незаметно усмехнулся – на сей раз без иронии.
- Когда-нибудь ты станешь великим вампиром, Арман. Поверь мне…