ГЕМАТИТ
До сих пор мне больно вспоминать об этом. Я видел издалека, но даже до меня долетел запах гари. Рука Её Величества что-то уж слишком часто поднимается на самых верных своих слуг. Печально. Кунсайт пытался предотвратить неизбежное, но что он, в сущности, мог? Ничего. Такая же пешка, как и мы все. Как и все остальные, кто стоял в темноте, за воротами, и кто не сделал ни шага, когда королева Берилл убивала своего генерала…

ЗОЙСАЙТ
Несколько дней назад, кажется, это было воскресенье, рассвет застал нас на одном из холодных полей Земли. Я дико, дико устал в ту ночь. Мы лежали на жесткой пожухлой траве и наблюдали, как медленно светает. Я лежал рядом с Кунсайто-сама, прижавшись к его огромному боку своим, но всё равно мёрз. А сэнсэй явно не чувствовал утреннего холода, он смотрел своими полуприкрытыми страшными глазами куда-то вдаль, неподвижно, только его белоснежный загривок поднимался и опускался в такт дыханию. Все-таки ему было жарко. Он приоткрыл узкую пасть и свесил розовый язык. Встал. Съязвил что-то насчет моего не сильно возросшего искусства ловить полёвок. Я обиженно встопорщил усы и заявил, что, несмотря на полёвок, кушать все еще хочется. Сэнсэй расхохотался. На моей памяти он так смеялся только тогда, когда находился в животном облике, и смех этот мне не нравился: не волчий выходил звук, а какой-то собачий. «Ну, по крайней мере, ты за год не забыл, как становиться зверем, это радует» - сэнсэй был в своём репертуаре, никогда впрямую не похвалит. «Идём в город, поглядим на людей».
Эх, в поле было пусто, никто не глядел на нас, а стоило бы: огромный полярный волк и небольшой рыжий кот – такую компанию теперь нечасто встретишь в этом скучном мире. Перед поворотом дороги сэнсэй и я нехотя приняли антропоморфный вид. И стали искать ближайший зоомагазин. У подобных превращений есть одно забавное свойство: несколько часов после возвращения к двуногой форме организм совершенно не принимает человеческую еду… Мы зашли в ближайший супермаркет и украли там… ну не украли, а взяли бесплатно… в общем, приобрели две весьма аппетитно выглядевшие вакуумные упаковки с едой. А потом сидели на гранитном парапете, и жевали: он – Чаппи, я – Вискас… «Смешно» я сказал. «Первый лорд королевства невозмутимо лопает собачьи сухарики». Кунсайто-сама ухмыльнулся, а зубы-то всё еще острые. Смешно. Ладно, я пойду, мама, у меня еще дела тут. Папе привет. А что, он здесь? А… дай его на минуту? Привет, папа. Как там твои ученики?... Ого, такая мелкая, а уже дан?! Поздравляю, сэнсэй, ты их там не избалуй. И… папа…есть дело, не телефонный разговор, но иначе я не успеваю. А, так тебе уже передали? Ясно… Королева, она… требовательный правитель и…в общем, я облажался, папа. Ну, ты понимаешь, не сильно, но достаточно. Честь семьи не задета, моя в общем тоже. Я хотел сам, но она поручила мою смерть Кунсайто-сама… Королева сказала что «так надежнее»… Жестоко, только, может быть она и права, да, папа. Все-таки она… очень требовательный правитель. Нет, ты не успеешь приехать…. Да, в сердце... Да, не закрою. Не потеряю. Не уроню. Ну папа! Всё, папа! Всё! Пока……Погоди-погоди! Не бросай тру…

КУНСАЙТ
Возможно, я должен был стать его кайсяку. Но он просил не об этом, и я выполнял, как умел, его последнюю просьбу. Я вспомнил весну в провинции Камигата, где мы подавляли очередное восстание. Это было красное ханами. Цветы вишни опадали прямо в кровавые лужи. Это было странное зрелище. Трупы было некому убирать, и они лежали на земле, припорошенные нежнорозовыми лепестками, но потом аромат цветов было почти не уловить, его заглушал запах разложения. Бой закончился, и мы стояли и смотрели на вишни, хотя наши руки и лица были еще в крови.
Последнее время такое случалось нечасто. Поэтому, наверное, его кровь, пропитавшая наши мундиры, напомнила мне Камигата.
Конечно, я не умею творить из воздуха живые цветы, и все эти лепестки, кружащиеся теперь в воздухе – были не больше чем иллюзией. Как, впрочем, и мы сами: темные демоны в темно-синей форме, встречающие смерть без свидетелей в темном королевстве без неба. Он понимал это не хуже меня.
Возможно, я должен был стать его кайсяку. Вместо этого я просто сидел рядом с ним и держал его за руку, пока он умирал. За эти двенадцать часов колени так затекли, что когда все кончилось, я не сразу смог встать на ноги.

БЕРИЛЛ
Это было прекрасно. Ничего прекраснее мне раньше не удавалось создать. «Хатору», блестящая пьеса Но на лучшей из сцен, какие только имелись в моём безграничном распоряжении.
И в моём распоряжении оказались лучшие актеры.
Моим первым серьезным опытом стала пьеса «Хоганбиики», для которой впервые потребовалось убить одного из Ситэнно. Пожертвовать одним из лучших своих вассалов – это был важный шаг, приблизивший меня к искренней красоте. История была изящной и жестокой, как изгиб меча и как парабола взлета и падения главного героя. В ней талантливый и преданный своей королеве генерал, чья военная карьера была на самом пике, неожиданно оказывался брошенным безжалостной судьбой в сеть ошибок, повлекшую его вниз. На тот момент я не могла вообразить что либо более душераздирающее, нежели Ловец Снов, оказавшийся в плену ночного кошмара, Знаток Иллюзий, разбитый на куски вслед за своими собственными иллюзиями.
Но пьеса, в которой главную роль играл Джедайт, не идёт ни в какое сравнение с моей следующей пьесой.
Как только я заметила особую связь, возникшую между двумя из Ситэнно, я начала тщательно формировать сюжет. Некоторые говорят «Они были любовниками». Я говорю «Они были идеальными соратниками». Ничто так не сближает, как смерть: зная это, я на протяжении всей войны посылала их вместе из одной горячей точки в другую. В результате их неокрепшая бесформенная связь переросла в постоянные отношения, с одной стороны проявляющиеся в последовательности и покровительстве, с другой – в самоотверженности и подчинении. Мой план был приведен в действие. Всё шло как по маслу; оставалось только выбрать правильное время, чтобы расположить роковой камень на пути их тандема. Я упустила несколько хороших шансов и провела немало бессонных ночей, пока идеальная возможность не представилась сама. Эндимион. Ради достижения своей цели я готова был рискнуть даже им. Честно говоря, я не считала, что Зойсайт способен уничтожить Эндимиона; но я была твердо убеждена, что он попытается это сделать. Поэтому я нарочно сделала акцент на своём приказе не убивать Эндимиона, добавив тем самым налёт фатализма неизбежному неповиновению Зойсайта. Кунсайт непременно попытался бы удержать Зойсайта от необдуманного поступка, так что мне пришлось предотвратить возможное вмешательство Первого Лорда при помощи одного «непредвиденного» обстоятельства. Я очень рассчитывала на Зойсайта. И он оправдал мои ожидания!
Когда они появились передо мной в тронном зале, я была вне себя от радости. Тем не менее, мой голос звучал безразлично и строго, пока я зачитывала приговор провинившемуся подчиненному. Оба они приняли его с достоинством. Зойсайт, несмотря на ранения державшийся прямо, сказал только «хай» и низко поклонился, скорее чтобы не показывать как бледнеет его лицо, нежели из особого почтения. Кунсайт поклонился молча, но его невыразительное лицо потемнело. Как всегда, ворот его мундира был расстегнут, обнажая шею; я могу поклясться, что видела судорогу, пробежавшую по его горлу.
Наблюдать за ними на следующее утро было настоящим эстетическим наслаждением. Зойсайт и Кунсайт вышли на посыпанную песком широкую террасу, оба был при полном параде, но униформа Зойсайта была белой. Он снял обувь, поднялся на помост, покрытый красным шелком и сел. Кунсайт поднялся вслед за ним; оба выглядели сосредоточенно и торжественно. Я тоже торжествовала: драматург и режиссер-постановщик, гордящийся своей работой.
Кунсайт протянул Зойсайту свой старинный кусунгобу, клинок которого был уже обернут бумагой, затем обнажил свой собственный меч. Зойсайт расстегнул ремень и ширинку, взял нож обеими руками и секунду помедлил. Кайсяку незаметно прикоснулся к его плечу; я точно знаю, что именно этот незначительное выражение поддержки, а не прикосновение оружия к телу, вызвало лёгкую дрожь в руках, нацеливающих острие.
Двое слуг вынесли и установили две белых ширмы, чтобы уберечь мое платье и лицо от брызг крови. К сожалению, финал моей собственной пьесы оказался скрыт от моего взора; но не от слуха. Некоторое время я наслаждалась тишиной, затем – звуками. Я смаковала финальные аккорды моего лучшего произведения, чувствуя себя одновременно довольной и истощенной. И в тот момент, когда малиновые брызги из-за кулис выписали иероглиф «конец» на тонкой бумаге ширм, я с трудом удержалась от аплодисментов.