Bishoujo Senshi Sailormoon is the property of Naoko Takeuchi, Kodanshi Comics, and Toei Animation.
Юма Антрацит
Хотелось пожить...
Данное произведение не имеет ничего
общего с “Записками влюбленной юмы”.
Герои его живут и действуют в параллельном мире.
Это другие Лорды, другое Темное Королевство,
другая Земля.
Настоятельная просьба,
никаких параллелей не проводить.
Автор.
Она осторожно опустила на кухонный стол мягкую соломенную сумку, в которой нежно и прохладно звякнули пивные бутылки:
Лорд Нефрит в следах пыли, побелки, клея, паутины и еще невесть чего появился в дверях кухни, ухватил первую бутылку и вознамерился сбить крышку об угол буфета.
Макото, разъяренно сопя вздернутым носом, загрохотала ящиками, залязгала в них ложками и вилками, вытащила открывашку и угрожающе ткнула в лицо второму лорду Темного королевства:
Нефрит потупился, демонстрируя длинные, очень темные ресницы:
С этими словами он ловко сдернул со стола сумку с пивом, прихватил другой рукой уже вынутую бутылку и с победным воплем ретировался в комнату. Мако, воинственно визжа и подвывая, но не решаясь атаковать, понеслась следом.
Через десять минут оба сидели на полу, среди развернутых обойных рулонов, мисочек с клеем, обрезков и отодранных плинтусов, и примиренно попивали пиво, загрызая тонкими ломтиками высохшей до золотисто-коричневого оттенка колбасы. Уже опорожненный пакетик от чипсов валялся рядом. Мако, с блаженной улыбкой, озирала разруху в комнате:
Тут ее лицо под пышной каштановой челкой болезненно передернулось:
Нефрит обнял ее за плечи:
Но и сам на минуту помрачнел. Мако вскинула руку, но, вместо ожидаемого Нефритом задорного шиша, стиснула тяжелый, злой кулак:
Она вскочила и активно захлопала себя ладонями по ушам:
Мако взвизгнула и ее нога, с точным расчетом, прошла в сантиметре от его подбородка.
Резво отпрыгнув потом демонстративно понурившись, лорд Нефрит поволок заляпанную мелом стремянку из одного угла в другой. Мако, со сдержанным достоинством, за ним наблюдала.
Когда одна стена была старательно и довольно оперативно оклеена, Нефрит уселся на пол и, с долгим выдохом, стер пот тыльной стороной ладони:
Мако, улыбаясь, принялась отскребать пальцем засохший клей с его щеки:
Нефрит закрыл глаза и устроил голову у нее на плече:
Мако фыркнула, потом не выдержала и рассмеялась:
Но тут позвонили в дверь. Точнее, позвонили – это крепко сказано. При оклеивании прихожей коробку звонка, совершенно случайно, но очень обильно, залили клеем, с тех пор звонок поперхнулся и издавал только чахоточное, сухое покашливание. Сейчас он кашлял довольно настойчиво.
Делая восемь с половиной шагов через коридор, Нефрит прокручивал в голове абсурдно-утешительные версии: счет за еще не подключенный телефон, полицейский по поводу подожженного почтового ящика, клей протек сквозь бетонные перекрытия и соседи снизу пришли скандалить… Он открыл дверь.
Девушка была маленькая, с красивым синим отливом в черных коротких волосах, с грустными кобальтовыми глазами. Нефрит не видел ее семь лет и предпочел бы не видеть еще многажды семь.
Ами вытянула перед собой руку и уперлась крохотным кулаком в широкую, крепкую грудь Макото:
Ами посидела с минуту, потом резко вскинула голову, и хорошо знакомое обоим круглое глазастое личико вдруг показалось чужим:
Она достала платочек, отделанный тонким голубым кружевом и, совсем уж жалобно, высморкалась. Мако шагнула вперед и решительно взяв за плечи, подняла ее с табуретки.
Ами, окончательно поняв, что холодный прием отменяется, истерически разрыдалась:
Макото втолкнула Ами в ванную и захлопнула дверь, но и сквозь сплошную доску Нефрит слышал захлебывающийся, тонкий плач. Ему вдруг стало жарко, он снял с себя мятую, линялую футболку, отер ею лицо, потом снова надел, вернулся в кухню и поставил на плиту чайник. Надсадный свист черного пластикового носика совпал с явлением в кухне умытой Ами в сопровождении непроницаемо спокойной Макото. Нефрит к тому времени слегка разгреб и даже вытер стол и водрузил на него три керамические чашки, початый кекс и сахарницу. Ами продолжала опасливо коситься на темного лорда:
Он пожал плечами:
Мако тоже села за стол и подперла обе щеки кулаками:
Нефрит смотрел в чашку:
Ами тоже смотрела в чашку и видела, как ее губы в крепком чае дрожат и кривятся:
Она перевела взгляд на Нефрита:
Синие, яркие глаза второго лорда сузились:
Ами задумалась:
Нефрит нервно расхохотался:
Макото решительно разрезала кекс на три куска и сказала:
* * *
Он все брел и брел, наклонив голову, опустив плечи, и так же брела у его ноги тонкомордая русская борзая, нос ее почти касался земли, лапы двигались точно через силу. Вот уже остался позади его сектор, знакомый до переулочка, до тупика и подворотни. Вот уже и промышленные окраины остались позади, и спящие предместья. На плечи и затылок ему навалилось тяжелое горячее небо, расшитое мириадами крупных звезд. Это небо Нефрита, это звезды Нефрита. Небо Нефрита гнет и давит его плечи, заставляет клониться все ниже и ниже. “Иди”, сказала женщина с высоты трона. “И вот, я иду. Никто не знает его лучше меня. Никто не сделает этого лучше меня. Небо горбит мою спину. Даже становясь на колени перед ЕЕ троном, я держал спину очень прямо. И вот, я горблюсь. Небо… Почему убить? Почему Нефрита? Почему я?!
Он сел на жиденькую травку, упрямо лезущую из травленной кислотными дождями земли и закрыл глаза. Собака улеглась рядом. Он осторожно поднял ресницы и взглянул на небо. “Этого созвездия нет на Земле. Три звезды рядом, две по прямой линии и еще одна чуть в стороне, Ключ. Созвездие Ключа. Если дотянуться рукой и повернуть этот маленький, тускловатый ключик, какие бездны откроются?” Он снова зажмурился, и тут же, с ужасающей отчетливостью, белое лицо девушки с расширенными темными глазами под неуместно кокетливой, завитой челкой. Девушка прижимает обе руки к груди. Грудь у нее красная и руки, и еще блестят, как лакированные. Вдруг, сероватые губы складываются в улыбку, ободряющую, извиняющую, что ли, потом начинают шевелиться, и лорд Джедайт читает по ним: “Хотелось пожить”.
Джедайт кладет руку на голову собаки, и рука эта тяжелая, такая тяжелая! Собака скулит и утыкается мордой в траву. Созвездие ключа все выше подымается над горизонтом. Уже не дотянуться рукой, уже никогда не открыть двери в этом тяжелом, глухом небе.
* * *
Вечером они проводили Ами на самолет и возвращались домой. Высокие, широкоплечие, сильные, они шли по пустеющим к полуночи улицам. Нефрит поднял голову:
Звезды светились матово и натужно, точно сквозь толщу воды.
***
Воздух в Гранаде днем был желт и чист, как лимонный сок, вечера и рассветы сгущали его до золотого свечения темного пива. Сейчас он был черен, с пыльным, сухим оттенком безоблачной и безветренной жары. Макото остановилась под старым серебристым тополем и закрыла глаза, прислонившись плечом к стволу:
Нефрит скрестил на груди руки и подфутболил камешек:
Он сунул руки в карманы и стал насвистывать. Мако повторила его жест и, свистя слаженным дуэтом, они направились к своему дому в конце улицы, у самой ограды старого, запущенного сада.
Она стояла в тени облупившейся беленой ограды, черные глаза не мигали, холодное, прицельное спокойствие жило в них. Она из тени наблюдала, как по ночной улице, свистя и пританцовывая на старой, выбитой мостовой, движутся две крупные темноволосые фигуры. Она выжидала.
Макото остановилась и, не поворачивая головы, сказала:
Она выступила из тени. Нефрит вздрогнул, так дико выглядело ее лицо, резкое, точно в камне проступающее, в сочетании со знакомой, легкомысленной сэйлорской формой. Чудовищная ассоциация пришла на ум Нефриту: подобным образом выглядят нарядные платья на мертвых детях. Она стояла, покойница в легкой красной юбочке, и мрак сгущался за ее спиной, и красное пламя билось в ее руках.
Макото, едва уловимым для взгляда движением, скрестила и вскинула руки. Нефрит содрогнулся вторично. Точно тот же эффект, нарядные похороны, нелепый розовый бант на сильной, широкой грудной клетке и лицо из чего-то бесцветного и твердого:
Почти одновременно с последним словом, с плотно сведенных пальцев Рэй слетел огромный красно пылающий шар. Нефрит рванулся заслонить Мако, но не успел, шар, гудя и гоня перед собой жаркую, тугую волну воздуха ударился в нелепый розовый бант. Макото даже не заслонялась, она смотрела на Рэй спокойно и тяжело. Нефрит попытался закричать, но крика не вышла, только сухой, придушенный хрип. Веселая влюбчивая девочка, задорный каштановый хвост на макушке, бархатные теплые глаза, сильные ловкие движения, смущение и вспыльчивость… Мако! Нет! Но ничего не случилось, только несчастный бант обуглился и мягкими хлопьями пал ей под ноги. Бледная Макото, улыбаясь, подняла ко лбу скрещенные руки, остро хлестнула по теплому воздуху молния, глухо и мощно ударил раскат грома. Рэй коротко взвизгнула, упала и скорчилась ничком, поджав под себя руки. Макото медленно пошла к слабо освещенному подъезду старой пятиэтажки, где они купили свою трудно поддающуюся реанимации квартиру. Уже поднявшись на выбитые ступеньки она обернулась и отчетливо произнесла:
И в ответ ей донеслось такое же отчетливое, железное:
Нефрит поднялся на крыльцо вслед за Макото.
* * *
Мако села на диван и одним движением расшвыряла по разным углам комнаты новенькие зеленые лодочки на модных граненых каблуках. Нефрит сел рядом:
Макото задумчиво водила пальцем по ладони его левой руки, безвольно продолжавшей лежать в ее руках:
Мако подобрала с пола рулетку и приложила к его ладони змеящуюся металлическую ленту, потом к своей.
Мако смотрела на холодные, черно прорисованные сантиметры рулетки:
Он закинул ногу на ногу и картинным жестом разбросал локоны по спинке дивана:
Макото обняла его, спрятала лицо в его волосах:
Над Гранадой пахло жарой, пахло сухим и желтым, как выжженная солнцем лимонная кожура, испанским июлем. Два главных действующих лица испанского театра, Любовь и Смерть, торжественно и неторопливо восходили на сцену, задрапированную богатым бархатом южного неба. Вовсе не торжественно и отнюдь не неторопливо девушка и молодой человек в убогом свете одинокой лысой лампочки, клеили обои, пачкая в клею эти самые обои, руки, лица и волосы. Девушка и молодой человек распевали во все горло, периодически взглядывали на электронные часы, переходили на надрывный шепот, но тут же снова забывали о совестливом отношении к соседям и начинали горланить по-прежнему. Они были счастливы.
Если, живя на пятом, последнем, этаже старого кирпичного дома и клея обои в первом часу ночи, ты ощущаешь взгляд, направленный тебе в спину из черного, не занавешенного окна, никогда не оборачивайся, иначе ты рискуешь увидеть абсолютно белое лицо, осунувшееся, почти неузнаваемое, с двумя ледяными осколками безжизненных голубых глаз. Нефрит и Мако не обернулись. Джедайт завис в воздухе, едва касаясь носками сапог жестяного карниза. Ночная улица, запущенный сад за давно беленой, облупившейся, омытой множеством дождей оградой, две тени, танцующие с пропитанными клеем кистями по комнате… Джедайту казалось, что все это для него, для него, для него! Что весь мир опутывает его изощренными символами чужих страстей и привязанностей. Мир не отпустит его, не даст отдохнуть, успокоиться, забыться, пока он не разорвет эти сложные и крепкие переплетения, не уничтожит все горячие, пульсирующие точки, между которыми они плетутся. Убить Нефрита! Убить эту шумную длинноногую девицу! Убить эту улицу и каждое дерево в этом саду! Убить всех, кто может позвать по имени лорда Джедайта! “Отпустите меня! Разорвите на мне все ваши путы! Разорвите все жилы, сосуды, все мысли мои разорвите! Дайте мне свободу!”
Когда ты висишь на уровне пятого этажа над спящей Гранадой и на гипотетической душе у тебя, вполне практически, хреново, не оборачивайся, почувствовав пристальный взгляд на своем затылке, ни к чему хорошему это не приведет.
Она стояла на толстой, надежной ветке старой яблони, прислонясь головой к жесткому, корявому стволу. Зеленоватые искры призрачно бродили в ее тяжелых, крупно вьющихся волосах, напоминавших морские воды глубокой ночью. Она так долго и пристально смотрела на лорда Джедайта, что ресницы ее стали ощущать его затылок, точно касались его. Она была в боевом воплощении, легкий ветер играл короткой черной юбкой. “Мне скоро двадцать девять, - подумала Мичиру, глядя на свои худые, крепкие колени, - я неплохо разбираюсь в людях, они абсолютно не способны разобраться во мне, все, даже Харука. Харука… Вот о ком не надо сейчас думать, а еще не надо отводить взгляд от затылка Джедайта”.
Она стояла, чувствуя, как острый яблоневый сучок все глубже впечатывается в щеку. Что надо делать, если сейчас брызнет стекло и высокая фигура в сером мундире шагнет в комнату, освещенную одинокой лампочкой? Ничего не надо делать. Надо увидеть, убедиться, и больше ничего. Но почему тогда она стоит здесь в боевом воплощении, и руки ее затекли от постоянного напряжения, и пробужденная сила моря пульсирует в тонких пальцах? “Харука, приди, положи мне железную руку на плечо! Верни меня! Откуда? Не знаю. Из какой-то плохопереносимой и никак не объяснимой боли. Верни меня! Приказывай мне. Я буду следить за движением твоих неженских губ, я буду верить тебе. Я… Откуда эта прорва боли? Я глохну от нее. Пальцы терпнут. Джед, на спать на посту. Самоопределяйтесь, товарищ киллер, может и я тогда самоопределюсь в какую-нибудь сторону”.
Но и это был еще не верхний пласт слоеного, точно свежий тортик, наблюдения. Этот самый тортик, аки нежная кремовая розочка, венчала изящная фигура лорда Зойсайта, возлежащего на плотном облачке собственного производства. Зойсайт грыз арахис, позевывал, прикрывая рот ладошкой и думал о вещах совершенно посторонних, но осточертевшего наблюдения не прекращал, в основном потому, что для этого надо было расстаться с облачком и горизонтальным положением. Ах, как скучно живется такому нескучному существу, как лорд Зойсайт! Ну почему у всех все так захватывающе плохо, и только он любим, удачлив, счастлив?
Той ночью Харуке снился девятый вал, и крохотный серфингист на его гребне.
Размытое и мутное созвездие Ключа все ярче и отчетливее проступало в земном небе. К чему бы?
* * *
И тут он обернулся. Нет, он не разглядел Мичиру, скрытую в густой древесной кроне, острое ощущение одиночества и безысходности заставило его отвернуться от веселого, светящегося окна и уставиться в шелестящую ночную тьму. Мичиру никогда не имела возможности рассмотреть генерала Джедайта. Там, на Луне, когда иннеры дрогнули и стали отступать перед чудовищной силой Берил, когда на помощь были призваны аутеры, когда, гоня перед собой мощную, древнюю ярость Высокой Волны, Сэйлор Нептун вступила в бой, она лишь на мгновение увидела перед собой размытые скоростью и азартом, очертания очень белого лица с хищным полуоскалом и пронизывающим, ледяным блеском в глазах. Мичиру не смогла бы узнать Джедайта, встреть она его на улице в этой жизни. До нынешней минуты, глядя в стриженый светлый затылок, она знала, что это Джедайт, потому что так сказала Рэй, которой было видение. В этом видении Берил приказывала Джедайту найти и убить Нефрита. Почему она, Мичиру, пришла посмотреть на это? Почему она стоит, сжимая кулаки? Макото… Иннеры слабы, даже эта могучая девушка-громовержец. Мичиру меньше ростом и тоньше в кости, Юпитер давно переросла ее, но генерал-Нептун сильнее Сэйлор Юпитер, и маленький, точеный генерал-Нептун готов заслонить Юпитер всей своей силой, защитить и спрятать, даже вопреки воле остальных, даже вопреки воле Харуки.
Джедайт смотрел в темноту. Острый подбородок, жесткая линия скул, мрачный излом длинных бровей, красивый чистый лоб в нимбе светлой челки. Мичиру поднесла руку к горлу, чтобы удержать удивленный вскрик: на нее смотрела Харука, но не темными требовательными, жаркими глазами, а голубыми, ясными, цепенящими, как занесенное лезвие. Не может… Не может быть.
Джедайт, сознавая собственное малодушие, нашел лазейку. Да, он нашел Нефрита, да, он должен его убить, но всем известно, что Нефрит силен, сильнее его, Джедайта. Тут даже фактор неожиданности может не сработать. А когда рядом с сильным Нефритом сильная Юпитер – это просто глупо, соваться в драку. Нет, Дждеайт подождет, когда Нефрит останется один, и тогда он ударит Нефрита в спину, а потом он найдет и прикончит Юпитер, хоть это и не входит в его обязанности. Да, так он и сделает, завтра.
Как приятно идти по твердой, надежной мостовой, как приятно оставлять за спиной веселое, светящееся окно, где двое сильных, живых существ, горланя песни, оклеивают стены тонкой, узорчатой бумагой.
Мичиру разжала ноющие кулаки и уселась на толстую ветку, задумчиво болтая ногами в модных, посеребренных сандалиях. “Странно. Очень странно.”
Зойсайт перевернулся на спину, потянулся сладко и, обращаясь к безразличным созвездиям, промурлыкал:
Звезды продолжали оставаться безразличными и к его вопросу, и к самому Зойсайту, непередаваемо привлекательному на фоне белоснежного облака. Зой снова сел, перебросил на правое плечо свои огненные, мягкие волосы, потерся о них щекой:
- Да, похоже, мне придется смириться с тем, что во всей этой цепочке трагедий, я – персонаж комический, эдакий ангел-комментатор, способный принизить и опошлить самый высокий порыв главных действующих лиц. О, как хочется стукнуть на нашего нерешительного Джеди! Но мы друзья, кроме того, не лишать же мне себя удовольствия наблюдать его дальнейшие терзания и метания. Нет, я благороден и порядочен, я оставлю все, как есть. Кстати, есть очень хочется. Клубника со сливками, ореховое печенье, кофе по-восточному… Какое счастье. Что Кунсайт в отъезде, эротическое перевозбуждение лишает меня аппетита. Ладно, до встречи, страдальцы по обе стороны баррикад, я отправляюсь наслаждаться благами жизни. Вполне вероятно, что когда-нибудь благом для меня станет смерть, но я, из вредности и пренебрежения к воле автора этой душещипательной истории, останусь персонажем комическим до конца. Повторяю – ДО КОНЦА!