Усаги сидит на заднем сидении автомобиля. Рядом вертится Синго, за рулём отец, мама всё время трепыхается рядом с ним, просит следить за дорогой. За окнами машины красота. Но Усаги в окно не смотрит. Она украдкой разглядывает изящный золотой прибор с откинутой круглой крышкой. Тот самый, который тогда обронил Такседо Маск, а Усаги подняла. Крутится там что-то и звенит тихо-тихо. Усаги радуется — она нашла на циферблате изображение полумесяца — это, наверно, знак!

— Это тебе твой парень подарил?

— Да...

Усаги вздыхает и глубоко задумывается, продолжая бесцельно теребить такой драгоценный, такой могущественный и такой бесполезный в её руках алетиометр...

Нефрит и Нару заходят в парк и почти валятся на землю под раскидистым деревом. Нефрит — окровавленный, побитый, в порванной одежде — улыбается. Под глазом у него здоровенный синяк, в улыбке отчётливо не хватает зуба. Впрочем, Нару выглядит немногим лучше. Лицо у неё разбито, одна щека вспухла как подушка и полиловела.

— Ну что, Нефрайто-сама, может возьмёте выходной в клубе злодеев? — смеётся Нару, отрывая лоскут от своей одежды, чтобы вытереть кровь с подбородка и морщится, выплёвывая в тряпку очередной зуб.

— Т-с, Нару! Молчать. Не забывай первое правило клуба

— Кунсайт, я не понимаю, нахуя нам с собой верёвка?

— Зойсайт, блядь, ты не понимаешь зачем верёвка? Пригодится!

— Как, интересно?

— Ну, в одном фильме Чарльзу Бронсону она очень пригодилась…

— Кунсайт, псих ненормальный! Брось свою ебучую верёвку и идём!

— Нет уж, я возьму с собой ебучую верёвку!

— Ты не в фильме, осёл, нихуя она нам не нужна. Лучше уж сэйлор-фуку прихвати, и то полезнее будет.

Зойсайт, подвешенный на строительном кране, одет в сэйлор-фуку. Довольный Кунсайт целится из пистолета в ничего не подозревающего Такседо Маска, спешащего на выручку Зойсайту.

— А говорил бля "нахуя нам верёвка?"... Вот нахуя!

Кунсайт, Зойсайт и Джедайт стоят у пустынной дороги. Палит солнце, шумит чапараль, цветут кактусы.

Кунсайт обращается к Зойсайту

— Твоя задача сейчас — найти себе достойного врага, Зойсайт. Это необходимо чтобы стать воином.

— Помедленнее, пожалуйста, Кунсайто-сама, я записываю.

— Пойми, Зойсайт, все твои записи бессмысленны. Ты просто индульгируешь себе. Сколько раз говорил уже.

— *продолжая записывать* Да-да, я понял, Кунсайто-сама

— Так, Зойсайт, внимание: видишь на дороге девушку в школьной форме, с оданго на голове? Подойди к ней и ткни её Чёрным Кристаллом

— Да, конечно, Кунсайто-сама!

Зойсайт идёт к дороге, тихо бормоча "Это же какой-то бред. Я чувствую себя полным идиотом..."

Джедайт — Кунсайту, тихо:

— Надеюсь его не вырвет опять, как после той его встречи с Металлией. Наблевал полный аквариум, вот умора.

Кунсайт — Джедайту:

— Молчал бы, умник. Кстати у тебя есть табак?

Тем временем Зойсайт подходит к девушке, некоторое время колеблется, потом тыкает её в плечо кристаллом. Тут же рядом материализуется Такседо Маск.

Такседо Маск:Так-так, кто это у нас тут. Ты кто такой, чего тебе надо от невинной девушки?

Зойсайт: Да я так, мимо проходил... Я уже пойду, наверно...

Усаги: Э нет, погоди. Какие у тебя красивые сапожки. Они удобные?

Зойсайт: *нервно* Да, очень удобные... Ну я пошёл наверно...

Такседо Маск: Смотри что у меня есть *достаёт розу* Это очень, очень острая роза! Потрогай сам!

Зойсайт: Да нет, я уж лучше не буду

Такседо Маск: *трогает волосы Зойсайта* Какие у тебя мягкие волосы, как у девушки. Как ты их сделал такими мягкими и красивыми? Посмотри-ка на Усагины, они похожи на тухлые макароны.

Усаги: Эй ты, извращенец, а ну убрал руки от его волос! Прошлый демон достался тебе. А этот — мой!

Такседо Маск: Твой? Тут все демоны мои, чтоб ты знала.

Усаги: А-а-а-а! Ты меня не лю-ю-юбишь!

Такседо Маск: *усталым голосом, приставляя розу к горлу Зойсайта* Ну похоже, парень, никому ты не достанешься.

Зойсайта смачно рвёт.

Кунсайт — Джедайту:

Ну вот блин. Ладно, пошёл я его выручать, что ли...

Королева Берил быстрыми шагами шла по коридору в сопровождении десятка верных ём. Ей не терпелось поскорее добраться до тронного зала, где, по её предположению, обосновались лидеры захватчиков. Нужно было захватить их в плен и заставить прекратить интервенцию. Рядом с королевой шли двое Ситэнно. Кунсайт — размашистыми шагами, целеустремлённо глядя вперёд, его ученик Зойсайт — поминутно оглядываясь, не появятся ли враги. Внезапно дверь в конце коридора распахнулась и на пороге показалась мрачная фигура в чёрном плаще и цилиндре. На лице незнакомца была белая маска. Маленький отряд остановился.

— Идите через боковой коридор, королева, это наше дело.

Берил не стала спорить и терять время, и повела свой отряд налево. Кунсайт сбросил плащ, незнакомец поступил так же.

Одновременно в руках демонов вспыхнули клинки — голубой и зелёный. Незнакомец достал свой меч и ринулся в бой. Он так быстро вращал клинок, что, казалось, в его руках распускается огромная и смертоносная алая роза...

...

— Не-е-ет!

Не в силах пробиться через полупрозрачный барьер, Зойсайт беспомощно смотрел, как алый клинок человека в маске пронзил грудь его любимого учителя. «Маска» выдернул меч из тела Кунсайта, и тот осел на пол. Меч выпал из его руки. Враг обернулся и со смехом посмотрел в глаза Зойсайту. В этот момент барьер открылся и Зойсайт бросился на противника со всей доступной ему Силой...

......

Зойсайт проиграл. Только он не хотел признавать этого факта. Он упал в шахту, и успел только зацепиться за маленький выступ на полметра ниже края. Его меч остался лежать на полу. «Маска» с усмешкой поглядел на Зойсайта сверху вниз, затем носком ботинка спихнул его меч в шахту. Демон беспомощно наблюдал за падением своего оружия. Сейчас враг рубанёт его по рукам и... Внезапно Зойсайт почувствовал что-то знакомое, как будто его сознания коснулось сознание умирающего Кунсайта. Меч. Зойсайт сконцентрировал всю свою волю на мече учителя и невероятным усилием выскочил наверх. Меч Кунсайта сам прыгнул в его протянутую ладонь. Удар — и разрубленный пополам враг полетел в темноту шахты. Даже несмотря на маску, на его лице читалось крайнее изумление...

......

Тибиуса спокойно восприняла новость о гибели своего ученика Такседо Маска.

«Подумаешь, найду нового. Один уже есть на примете...»

Она уже давно не опасалась быть раскрытой. Демоны слепы в своей гордыне. Никто не заподозрит её, маленькую девочку с невинными честными глазами, до тех пор, пока её ярко-розовый сияющий клинок не вонзится в самое сердце Тёмного Королевства. А тогда будет уже поздно.

Подумать только, ещё сегодня утром Рё Урава шёл себе в школу по привычной токийской улице, под небольшим дождичком, ел шоколадку, смотрел в спины прохожих и отчаянно скучал, и вот сейчас, ближе к вечеру, после неожиданной дуэли с демоном, обнаружения в своей душе семени Зла, а заодно и вселенской Любви и Жертвенности, он находится посреди горящего и рушащегося города, поставленный перед выбором — плюнуть на святыню или умереть. И что самое удивительное — весь этот судьбоносный денёк сопровождался тоннами остроумнейших апологий с его, Уравы, стороны.

Все эти демоны составили свою «четвёрку небесных» с искреннею верой, что она — лишь единица между множеством таких же «четвёрок», как и ихняя, тайно разбросанных по Тёмному Королевству, и что все подчиняются, хотя бы и по принципу независимой ячеи, великой Металлии. Но с прискорбием должен вам признаться, что промеж них даже и в то уже время начинал обнаруживаться разлад. Но я желаю поподробнее рассказать о демонах, так как все они впоследствии сыграют в моей истории роли особые, и хотя и разные, быть может, по значению своему для Королевства, но равно громкие.

Джедайт был демоном на редкость бедным, и похоже, слегка не в себе. По крайней мере, такое впечатление произвёл он на меня при нашей первой с ним встрече. Сидел он при сальной свече и всё писал какую-то научную статью, публиковать которую, ещё и ненаписанную, отказывался напрочь, из страха перед вечным сном, на который горазда, по его мнению, была Берилл, когда дело касалось таких как он безобидных учёных. Впрочем, никто и не предлагал ему публиковаться, и вовсе не из-за славы террориста, каковой за ним и не было вовсе, а единственно по полной безынтересности для широкого круга темы его изысканий.

Нефрит, алкоголический тип и кутила, вообще неясним мне образом затесался в эту компанию. Жил он не по средствам, а средства брал у Кунсайта, а каким именно образом – ещё проясню.

Кунсайт, демон из самых высших, был сыном отставного офицера и благородной ёмы. Мы мало видали его до описываемых событий, но, как видно, и до появления своего в моём повествовании он оказал немалое влияние и на предшествующие события, и на их участников.

Когда он впервые появился при дворе, он сразу привлёк внимание. Это был мужчина лет трёхсот-четырёхсот. Он носил плащ, а волосы свои, с «интересною», как выражались ёмы, сединою, носил много ниже плеч. Был при том молод и красив, но как бы холоден и отстранён, отчего напоминало его лицо порой маску.

С ним вместе приехал и Зойсайт. Именно он был настоящим лидером «четвёрки», хотя по первому от него впечатлению уж никто не подумал бы за ним какого бы то ни было лидерства. Росту он был маленького, виду как бы заискивающего и медового, но с какой-то чувствительною гнильцой, говорил он с новыми знакомцами много, с улыбкою и тут же вызывал одновременное к себе внимание, и полное доверие к своим словам, но и полное же недоверие к персоне своей, и даже отвращение. За хитрость и безбожное коварство ненавидели и боялись его все ситэнно, особенно Нефрит. Кунсайт же, хотя, возможно, и знал глубину Зойсайта более остальных, но менее всех и боялся его, вследствие чего промеж ними конфликтов возникало немного.

Зойсайт отдыхал в парке и при помощи телекинеза писал письмо во дворец первого лорда Кунсайта:

«Дорогой лорд Кунсайт!

Сегодня я многое узнал о вражде. Я понял, что врага недостаточно просто ненавидеть — нужно всеми силами пытаться уничтожить его, не останавливаясь ни перед обманом, ни перед подлостью. Самолюбие важно, но враги ещё важнее, и если ты не можешь справиться с ними в честном бою — бей из засады.

С наилучшими пожеланиями,

ваш ученик,

Зойсайт»

Поигрывая отнятым у покойного Нефрита Чёрным Кристаллом, Зойсайт запечатал свиток и сжёг его, выплюнув струю зеленоватого почтового пламени. Он знал, что на другом конце мира, во дворце в Тёмном Королевстве, Кунсайт уже разворачивает его очередной доклад с улыбкой, а его волосы медленно развеваются, хотя ветра нет.

В шесть лет Усаги Цукино увидела во сне прекрасный лучистый Кристалл. Это был лучший сон в её жизни, ощущение чистейшего наивысшего счастья, предельного всеобъемлющего и вечного. Полагаю, нет надобности описывать что произошло, когда Усаги проснулась и поняла, что Кристалла у неё в руках больше нет. Нестерпимо громкие крики скорби и плач разбудили и напугали её родителей и новорожденного брата. Усталая мать выругала девочку и ушла убаюкивать Синго, а отец, тяжело вздохнув, стал объяснять Усаги, что сон есть сон, что не всё желаемое достижимо. Затем, вдруг вспомнив о чём-то, он вышел из комнаты и вскоре вернулся с каким-то предметом, зажатым в руке. Протянул его дочери. Зарёванная Усаги, судорожно дыша, взяла то, что оказалось гранёной пробкой от графина. Сам графин разбился год назад, когда Усаги играла в дедушку.

Дедушка Усаги жил в храме Ясукуни. Год назад мама взяла Усаги с собой — навестить дедушку, о существовании которого Уса раньше и не подозревала. Она ожидала увидеть добродушного старичка, с карманами, набитыми леденцами, но к её разочарованию дедушка оказался всего лишь медной табличкой с иероглифами. Усаги недоумевала, и мама объяснила ей, что дедушка стал табличкой потому, что разбился. Всю обратную дорогу Уса думала, как именно разбился дедушка и кто его уронил. Должно быть в табличку он превратился не сразу, а через некоторое время, полежав в виде осколков, потому что всё, что Усаги разбивала, мама выбрасывала в мусорное ведро в виде черепков, а не табличек.

Вечером она уронила новый графин. Это был особенный, специальный небьющийся графин, который мама купила после того, как Уса разбила три обычных. Усаги сама радовалась и объясняла всем, что теперь-то уж она может ронять графин сколько угодно – ничего не будет. И действительно, несколько раз графин падал и оставался цел. И вот, вечером, после визита к дедушке, Усаги взяла графин и притворилась, что это дедушка – бросила его на пол. Графин, похоже, сам поверил, что он дедушка, так как на этот раз разбился на множество кусков. Усаги, не веря своим глазам, стояла над осколками, пока её не застукали родители. Вместо того, чтобы стать медной табличкой, графин-дедушка превратился в двойное разочарование, разрушив одновременно незыблемую истину небьющегося графина и веру в правдивость болтовни взрослых.

И вот теперь в её руке лежала пробка от того самого небьющегося графина. Усаги поблагодарила отца, а когда тот ушёл, успокоенный, она закинула пробку под кровать.

После того случая произошло много гораздо более удивительных событий. Усаги Цукино подросла, встретила волшебную кошку, верных друзей и заколдованного принца. Она стала воином, получила магическое оружие и необыкновенную силу. Она узнала, что на самом деле она великая заколдованная лунная принцесса. Она потеряла принца, друзей и умерла сама. В последнюю минуту своей жизни она, стоя лицом к лицу с ужасной Металлией, подняла лунный жезл и заставила серебряный кристалл уничтожить всё на Земле. В тот момент, когда разрушительное сияние ослепило её и, подобно приливной волне, выбрасывающей на берег лодку, вымело её душу из тела, Усаги осознала, что наконец обрела свой Кристалл, а всё, что будет или может быть после этого сияния, будет только послесловием.

На самом деле Джедайта послали собирать энергию, чтобы он не путался под ногами. Он всех буквально изнасиловал на тему того, какой он сильный и способный демон и как глупо его никуда не посылать. Берилл, которая уже несколько раз посылала его (и каждый раз горько жалела об этом) не выдержала и отправила его в Токио. «Уж там-то, с этими такседомасками и сейлорами, он сгинет, надеюсь» — думала она.

Джедайта командировка не смутила. Напротив, он был счастлив — это была такая возможность доказать всем своё величие!

Телепортировавшись, он первым делом дождался ночи и отправился в один из спальных районов Токио, где предполагал разместить временную базу.

Для начала — прикрытие. Джедайт здраво рассудил, что нужно замаскировать базу под самый обычный японский дом, дабы не вызывать подозрений.

Он с трудом нашёл место, где ничего не было построено. Правда там были какие-то гаражи, но кого интересует куча железа? Джедайт картинно воздел руки и начал создавать маскировку. Стихии столкнулись, языки пламени, куски железа и асфальта замелькали в водухе, сигнализации завыли, сонные люди высунулись из окон. Наконец, дело было сделано.

Джедайт оглядел творение рук своих — нелепую гигантскую пагоду пронзительно-лилового цвета, с красной крышей и желтой дверью, на которой красовалась надпись «Здесь живёт обычный японец» и японский флаг (как он себе его представлял). Перед домом стояла тория, а под ней — сад камней, сомнительный вид которого был скрашен несколькими кустарного вида каменными самураями и гейшами.

— Нет, всё прекрасно, но надо быть не просто осторожным — надо быть крайне осторожным. Эти жалкие япошки — полные кретины, но будет обидно и недопустимо провалить миссию из-за собственной беспечности!

Джедайт критически осмотрел дом, затем добавил побольше японских флагов и большую светящуюся табличку «Я — патриот Японии. Банзай!»

— Теперь точно не должно вызывать подозрений. Ну всё, первый пункт прошёл гладко

Джедайт удовлетворённо вздохнул и вошёл в дом.

Под шум бьющихся о скалу волн Джедайт, ухмыляясь гнусно и напряжённо, сдвинул пешку с диагонали своего же слона.

— Шах и мат. И это уже второй мат, а как мы договорились?

Его соперник долго вглядывался в доску, чесал подбородок и морщил лоб, но короля деть было решительно некуда. Он нехотя, раздражённо, причмокивая от досады выдал Джедайту бессмертие. Тот оглядел выигрыш придирчиво.

— Что-то оно какое-то странное. С дефектом что-ли? Что это вы мне подсунули?

— Какое есть. Не распространяется на магические ущербы, а так бессмертие как бессмертие. Не нравится — отдавай обратно.

— Не-не-не. Сойдёт

Джедайт быстро спрятал бессмертие во внутренний карман, и тут же, видя досаду своего оппонента, предложил реванш.

— Согласен! Только теперь я играю белыми! На что?

— Да как угодно. Выиграете — получите всё, что хотели от меня. Проиграете — снимете свой балахон и пробежитесь голым до вот того фьорда и обратно а потом засунете вашего белого короля себе в...

— Нет! Абсолютно неприемлемо!

— Тогда дадите мне магичесие способности!

— Ладно, всё равно ты проиграешь, дерзкий мальчишка.

— Ага, ага... — уже не слушая, побормотал Джедайт, рассеянно расставляя фигуры и предвкушая реакцию своего оппонента на 1....е6

Во славе всей Селену увидав
Берилл кипела завистию жгучей,
На славу королевы ясноликой
Она давно сама претендовала
Но до поры свой сдерживала гнев
Открытого конфликта не желая
Но вот раздался голос королевы —
«Вот дочь моя возлюбленная, ею
Горжусь я и люблю её безмерно»
И скромно очи опустив ступила
В луч света Серенити молодая
Как лунный диск лицо её белело
Глаза её как яркие сапфиры
На том лице сияли. Увидала
Берилл как смотрит принц на Серенити
И ревность рядом с завистью и злобой,
Веками подавляемыми, тут же
Вдруг проросла со скоростью бамбука
Каким питаясь панды молодые
Жирнеют и становятся всё краше.
Так становилась ненависть Берилл
Сильней от чувства ревности ужасной.
Она в сторонку позвала немногих,
Кому всецело доверяла тайны,
И к ним такую речь она сказала:
«О братья! Кто такая Серенити,
Что так её Селена выставляет
Нам всем в пример. Чего она достигла?
Лишь на балах она плясать умеет.
И если всё ж Селена, хоть и плохо,
Умеет править Лунным Королевством,
То Серенити тут вообще не в кассу,
Она своим правленьем всех погубит!
А я, напротив, власть держать умею,
С Землёй Луну могла б объединить я,
Когда бы мне представилась возможность.
Давайте же войну начнём немедля,
И то что было ихним станет нашим!»
Ей отвечал сильнейший из клевретов,
Кунсайт великий. Он, слегка нахмурясь,
Сказал слова такие: «Я согласен».
А следом говорил Джедайт учтивый,
Он говорил, что также он согласен,
Что лунных замков чистые престолы
Уже давно его прельщали душу.
А после молвил ей Нефрит могучий:
«Окей, окей, я с вами, хоть не скучно».
Четвёртый же, Зойсайт честолюбивый
Уж побежал точить свои доспехи.
.........
Повергнутые, в чёрных кучах пепла,
Едва живые демоны лежали —
Им демонами зваться предстояло
С тех самых пор до окончанья света.
Берилл, стеная, встала на карачки,
Вокруг ища опоры хоть какой-то,
И вот, нащупав камень, поднялася,
И в темноту вгляделась пред собою.
Лишь жалкое мерцание растений,
Грибов поганых мир сей освещало,
И в этом бледном свете увидала
Она своих клевретов побеждённых,
Как и она низвергнутых в пучину.
Кряхтя они вставали и, шатаясь,
Вокруг неё сбирались полукругом,
Чтоб выслушать, что скажет вождь их смелый
И как им дальше поступить накажет,
Поскольку стыд и горе пораженья
У них отняли всю способность мыслить

Выстрелы, кровь, крики.

— Кунсайт!

Взрыв. Темнота.

Джедайт просыпается от собственного крика и садится на постели, потирая плечо и тупо глядя в темноту.

Снова этот сон! Сколько можно вспоминать Луну... Ему советовали отвлекаться от таких воспоминаний. Он открывает нетбук и заходит в блог. А что туда написать?

«Не спится. Из соседней комнаты раздаётся какой-то дребезг, смех и запах жжёных тряпок. Подозреваю что это Нефрит в очередной раз экспериментирует с чёрным кристаллом. После того случая в парке, когда Зойсайт чуть не прикончил его, он сам не свой. И вообще вся эта история с Нару — гнусная фальсификация Зойсайта — выводит его из себя, даже сейчас, когда этот манерный ублюдок благополучно поджарен»

Джедайт вздыхает и жмёт бэкспэйс. Это сообщение никогда не появится в его блоге. Зойсайт мёртв, но Кунсайт ещё жив, он на свободе, и его бумеранги при нём. Он не должен знать о том, что Нефрит жив. Пока не должен. Капканы ещё предстоит расставить. Джедайт набирает новый пост.

«Нефрит был моим другом и я верю в него. Он никогда бы не предал Тёмное Королевство». Комментарии отключены. Джедайт тянется к стакану воды, стоящему на тумбочке. Лиловатый предмет, стремительно вращаясь, летит сквозь открытое по жаре окно. Конец 1го сезона.

И снова мститель в чёрном плаще и белой маске не оставил после себя никаких следов. Только алая роза среди неопрятных ошмётков плоти на одной из центральных улиц Токио говорила о том, кто именно пробрался в считавшуюся неприступной базу в Итигая, похитил и убил уже второго генерала. А теперь, говорят, он не один — с ним вместе видели некую девицу... Но о том, что Мисима действительно беспокоится за свой режим, знали только Кога и Морита.

---

Урава

Из материалов дела о пропаже Кино Макото, год рождения 53-й, ученицы старшей школы, неработающей. Бюро уголовных расследований департамента полиции столичной префектуры.

По итогам комплексной обработки данных, полученных из разных источников, удалось установить, что непосредственно перед своим исчезновением госпожа Кино посетила буддийский храм **-дзи, расположенный по адресу: Токио, округ **, **, *-*-*, с целью обращения с молитвой к богу Райдзину, которого, со слов близких, она могла считать своим покровителем. Отметим, что близких как таковых у госпожи Кино фактически не имеется (см. соответствующий раздел досье), что в немалой степени затрудняет процесс распутывания дела и чем объясняется скудность и ненадёжность имеющихся данных. По приказу сержанта полиции Судзуки Кодзи была проведена инспекция вотивных табличек, остававшихся на территории храма **-дзи с момента, непосредственно предшествовавшего исчезновению госпожи Кино. Несмотря на определённые трудности, связанные с согласованием операции со служителями храма **-дзи, удалось обнаружить и изъять вотивную табличку, несомненно составленную госпожой Кино собственноручно (см. материалы экспертизы почерка и протокол допроса госпожи Сакурада Харуна) и оставленную ею на территории храма **-дзи в соответствии с местными требованиями и традициями. Расшифровка текста вотивной таблички прилагается.

«Райдэн-сама! Хоть воину и не подобают такие слова, но мне страшно. Страшно биться на арене другого мира с неизвестными врагами, спасая нашу Землю. Страшно вступать в игру, где правила до конца не ясны, а враги в любой момент могут их нарушить. Страшно уходить одной, оставлять боевых подруг позади и знать, что в случае поражения их души вместе с душами всех живых существ достанутся Злу. Страшно от одной мысли, что кто-то поставил на кон в этой дьявольской игре весь наш мир, как будто он всецело принадлежит ему одному. И, хоть мне и страшно писать об этом, но мне страшно, что ты, могучий бог, участвуешь в игре наравне со злодеями, хоть и говоришь, что тебе претят и правила и сама игра, и особенно то, что мне, человеку, придётся биться со знанием того, как мала та помощь, те наставления, та тренировка, что ты дал мне, в сравнении с тем, что мог дать. Мне горько, что из твоих слов мне стало ясно больше, чем ты хотел, но это лишнее знание пойдёт мне лишь во вред. Я знаю, что турнир состоится неизбежно, и я приду в условленное место без принуждения — я верно поняла твои слова о том, что, хоть ты и оставляешь мне свободу выбора, но не гарантируешь невмешательства сторонних сил. Мне горько думать над смыслом, который могли нести твои слова, но в том, что меня научили думать, твоей вины нет. Тебе следовало предупредить меня о турнире попозже, чтобы у меня не было времени мучаться мыслями и страхом. Прости».

Харуна-сэнсэй упругим движением вскочила на парту.

— Тебе всё равно ничего не светит в этой игре, Умино, — проговорила она, медленно доставая пульт и направляя его на сжавшихся в ужасе детей. — Советую всем лечь на пол!

Лакированный ноготь уткнулся в чёрную кнопку. Ошейник Умино запищал — часто, чаще, ещё чаще, — Умино завертелся волчком и вертелся так, истошно вереща, до тех пор, пока не хлопнуло тихо, и тогда бухнулся навзничь, успев кровью из разорванной шеи забрызгать форму Нару, которую в последний момент кто-то выпихнул в середину разгромленной классной комнаты...

На полу быстро образовалось два чистых места — одно вокруг трупа, одно вокруг истошно воющей Цукино. Солдаты морщились и переглядывались украдкой, но Харуне было плевать.

— Вопросы?

— Разрешите!

— Слушаю!

— Почему Кино с нами, если она из другого класса?

— Её перевели в ваш класс в качестве наказания. За драку... с неприятным исходом.

Мако оскалилась нехорошей улыбкой. В своей необычной форме и с белой повязкой на лбу (алый круг хи-но мару, чеканные иероглифы «божественный ветер») она смотрелась как с другой планеты.

Личный будуар Её Величества лунной королевы пребывал в состоянии живописного разгрома. Где-то с краю комком голой плоти притулился всхлипывающий от обрушившихся на него непомерно огромных чувств принц одного из земных государств Эндимион. На его карьере дипломата уже можно было ставить крест.

Искусно взбитые покрывала смотрелись на пышнотелой королеве как взбитые сливки на горке элитного клубничного мороженого. Августейшая нагота была прикрыта таким образом, чтобы, с одной стороны, не дать повода прицепиться ни одному цензору, с другой — не оставить ни единого сомнения в том, что нагота эта полная. Сдобный монарший лик был исполнен горделивого сочувствия и жажды дальнейших развлечений нескромного характера.

Двери широко распахнулись, и в опочивальне оказались Её Высочество наследная лунная принцесса, одетая лишь в скромный пеньюар, и с простеньким медальоном в форме пентакля в молитвенно вытянутых руках. Сделав пару шагов, Её Высочество застыли в скорбном молчании. Стихли печальные всхлипывания землянина, и полилась из-под откидной крышки медальона медленная, печальная мелодия. Блестела ползущая по изнанке медальона искорка, блестела одинокая слезинка, ползущая вниз по щеке принцессы.

— Дочь моя, — надменно проговорила королева. — Не кажется ли тебе, что столь настойчиво и откровенно домогаться мужика, которого УЖЕ соблазнила твоя родная мать, — это, мягко говоря, чересчур?

Смиренное выражение на лице принцессы сменилось плаксиво-скандальным.

— Маменька! — рявкнула принцесса. — Что же прикажете делать, если я люблю его?

— Вон! — гремит королева и вскакивает с постели (здесь оператор выполняет сложный манёвр, позволяющий ему остаться в живых и даже сохранить свой пост). — Вон! — под напором грубой силы принцесса вынуждена отступить. С грохотом захлопывается дверь.

— А теперь, милый принц...

Следует около полуминуты хищно-томных вздохов вперемешку с измученными стонами, как вдруг дверь распахивается снова. И вновь посреди опочивальни стоит принцесса со своим медальоном, а печальная мелодия сливается с ритмичным звоном хрустальной люстры над будуаром...

Разъярённая королева вновь выпрыгивает из кровати...

Полковник темнокоролевской армии в отставке Джедайт мирно завтракал на веранде своего дома, когда внезапно его лужайку пересекли двое незнакомых.

— Доброе утро, чем могу быть полезен?

Что-то в облике прибывших сразу насторожило бывалого вояку. Полковник был готов поклясться — в армии они не служили.

— Здравствуйте! — энергично поздоровался один. — Мы просто пришли познакомиться... мы — ваши новые соседи, только что купили вон тот дом... А вот подарки, это с нашего огорода. Мы — партнёры! — второй кивнул.

— Вот как! — Джедайт улыбнулся. — Ну что ж, рад знакомству. Вы говорите, что вы партнёры... а какой у вас бизнес?

— Ну... — пришедший как будто немного смутился.

— Он — налоговый адвокат, — сказал седой, показывая на хитромордого рыжего.

— А он — анестезиолог, — сказал рыжий, показывая на здоровенного и невозмутимого седого.

Лицо полковника помрачнело. Двое откланялись и, сохраняя достоинство, отступили.

— Сынок! — крикнул полковник, оборачиваясь назад и тщательно запирая дверь. На лестнице маячил его совсем молоденький сын. — Ты знаешь, что мы в японскую операцию делали с такими, как эти?!

— Знаю, отец... — грустно ответил тот.

Эндимион делал вид, что ему безразлично происходящее, но выдержка изменила. Последней каплей стало предложение Зойсайта курнуть от его бычка, который с каждой затяжкой обслюнивался всё больше, приобретя наконец зловещий жёлто-зелёный оттенок.

— На, Димоныч, да не вороти морду, святоша ты наш! Я ж от чистого сердца. Тут же самая сладость, аж мозги киселём расползаются! — развязно приставал Зойсайт.

— Не лезь! — отрезал Эндимион.

— Чего ещё не лезь! Я к тебе со всей душой, а ты выпендриваешься, морду строишь!

— Ну, дай сюда, дай! — сказал в сердцах Эндимион и, взяв бычок, поднял его над головой и выбросил в открытую дверь вагона. — Видел? Все видели, что я сделал? И так будет всегда!

Все недоумённо обернулись к Кунсайту: как это понимать? Кунсайт молчал. Первым не вытерпел Нефрит:

— Слушай, тамада, ты что молчишь? Ты что, нэмой?

— Нэт! Я нэ нэмой! — передразнил его Кунсайт. — Я дал ему слово молчать. Разбирайтесь сами!

— Это вэрно? — недоумённо спросил Нефрит.

— Верно, но это ещё не всё! — выкрикнул Эндимион. — Я разоблачу Кунсайта, этого дьявола с его пагубным соблазном! И я не буду молчать, потому что правда за мной!

Во внезапно наступившем экстазе Эндимион выхватил свой рюкзак с анашой из кучи других, лежавших рядом.

— Вот, ребята, смотрите! Мы везем здесь пагубу, чуму, отраву для людей. И это делаете вы, одурманенные лёгкими деньгами, ты, Зойсайт, ты, Нефрит, ты, Джедайт!

— Постой, постой! А ну, милый, дай-ка сюда мешок! — двинулся к нему Зойсайт. Но Эндимион, рванув завязку рюкзака, стал вытряхивать анашу на ветер. И полетела анаша вдоль полотна, кружась и паря, как осенние листья.

То улетали деньги — сотни и тысячи рублей!

— Видали! — закричал Эндимион и вышвырнул в дверь и сам рюкзак. — А теперь последуйте моему примеру! И мы покаемся вместе, и Бог возлюбит и простит нас! Давайте, Джедайт, Зойсайт! Выбрасывайте, выкидывайте проклятую анашу на ветер!

— Он спятил! Он заложит нас на станции легавым! Хватай его, бей гада! — заорал вне себя Зойсайт.

— Стойте, стойте! Послушайте меня! — но накурившиеся анаши гонцы уже бросились на него и наперебой молотили кулаками.

— Бей! Тащи! Выкидывай его из вагона! — орал разъярённый Зойсайт.

— Души гада! Бросай вниз! — вторил ему Нефрит.

Эндимион отбивался, старался держаться подальше от открытых дверей, поближе к середине качающегося вагона. Он воочию убедился в свирепости, жестокости, садизме наркоманов — а ведь давно ли они блаженно улыбались в эйфории. Кунсайт же сидел на месте, как зритель, не скрывая злорадства.

Эндимион сознавал, что только вмешательство Кунсайта может изменить его участь. Один выкрик: "Спаси, Кунсайт!" — и наркоманы сразу бы утихомирились. Но прибегнуть к помощи Кунсайта Эндимион не мог. Оставалось одно — забиться в угол, а там пусть изобьют, измолотят, только бы не выбросили на ходу — ведь это верная смерть...

Но удары наотмашь и пинки швыряли его к зияющему проёму. Задержись он там лишнюю секунду — и гонцы не задумываясь выпихнут его из вагона. И Эндимион поднимался снова и снова, надеясь, что наркоманы выдохнутся или опомнятся.

— Бей, бей! Под дых, под дых его! — бесновался Зойсайт и, схватив Эндимиона сзади, заломил ему руки, подставив под удары Нефриту, а тот, точно озверев, сокрушительно ударил eго в живот — и, согнувшись в три погибели, харкая кровью, Эндимион рухнул на пол. Тогда его втроём поволокли к двери, но он всё ещё сопротивлялся, обдирая ногти, цеплялся руками за настил, а зловещий Кунсайт сидел в углу на своём стульчике нога на ногу с невозмутимо-торжествующим выражением на лице. И можно было ещё крикнуть: "Спаси, Кунсайт!" — и не исключено, что тот снизошёл бы, проявил великодушие и остановил смертоубийство, но Эндимион так и не раскрыл рта. Оставив кровавый след на настиле, он повис за дверьми, уцепившись за железную скобу поручня. Встречный ветер обрушился шквалом, но Эндимиону удалось нащупать ногой выступ и удержаться на весу. А наркоманы били ногами по его голове, как по футбольному мячу, поносили последними словами. Не выдержал и сам Кунсайт, подскочил: теперь-то можно полюбоваться, как расшибётся насмерть Эндимион.

Кунсайт отменно знал свое дело. Он убивал Эндимиона чужими руками. А завтра, если его найдут и не поверят, что он упал сам, Кунсайт будет чист — он лично не прикладывал рук.

Последнее, что запомнил Эндимион, — пинки по лицу, обувь гонцов окрасилась кровью, и ветер гудел в ушах, как полыхающее пламя. Его всё больше тянуло вниз, в неумолимую пустоту, а поезд мчался по степи, и никому на свете не было дела до него, висящего на волоске от гибели. Но, как ни пинали его, Эндимион не размыкал рук, и тогда Зойсайт нанёс последний удар, схватив палку Кунсайта, которую тот как бы невзначай держал на виду — вот, мол, пожалуйста, бери и бей, бей по рукам, чтоб расцепились...

... Эндимион обнял Серенити и громко поцеловал её при всей партии... Берилл всё это видела и не видала: она шла совсем уж неживым человеком. Её стали поталкивать и показывать ей, как Эндимион безобразничает с лунаркой. Она стала предметом насмешек.

— Не троньте ее, нешто не видите, черти, что женщина больна совсем?

— Должно, ножки промочила, — острил молодой арестант.

— Известно, из ведьм: воспитания нежного, — отозвался Эндимион. — Вот, если бы им хотя чулочки бы теплые: оно бы ничего ещё.

Берилл словно проснулась.

— Змей подлый! — произнесла она, не стерпев, — насмехайся, подлец, насмехайся!

— Нет, я это совсем, ведьмушка, не в насмешку, а что вот Серенити-то чулки больно гожие продает, так я думал; не купит ли, мол, наша колдунья.

Многие засмеялись. Берилл шагала, как заведённый автомат.

Партия промокших и продрогнувших арестантов медленно подошла к перевозу и остановилась, ожидая парома.

Подошел весь мокрый, тёмный паром; команда начала размещать арестантов.

— На этом пароме, сказывают, кто-то водку держит, — заметил какой-то арестант, когда осыпаемый хлопьями мокрого снега паром отчалил от берега и закачался на валах расходившейся реки.

— Да, теперь ба точно безделицу пропустить ничего, — отзывался Эндимион и, преследуя для Серенитиной потехи Берилл, произнёс: — Ведьма, а ну-ко по старой дружбе наколдуй водочки. Не скупись. Вспомни, моя разлюбезная, нашу прежнюю любовь, как мы с тобой, моя радость, погуливали, осенние долги ночи просиживали, лордов-генералов твоих на вечный спокой спроваживали.

Берилл вся дрожала от холода. Кроме холода, пронизывающего её под измокшим платьем до самых костей, в организме Берилл происходило ещё нечто другое. Голова её горела как в огне; зрачки глаз были расширены, оживлены блудящим острым блеском и неподвижно вперены в ходящие волны.

— Ну а водочки и я б уж выпила: мочи нет холодно, — прозвенела Серенити.

— Ведьма, да угости, что ль! — мозолил Эндимион.

— Эх ты, совесть! — выговорила одна из арестанток, качая с упреком головою.

— Не к чести твоей совсем это, — поддержал её и другой арестантик. — Хушь бы ты не против самой её, так против других за неё посовестился.

— Ну ты, мирская табакерка! — крикнул на арестантку Эндимион. — Тоже — совеститься! Что мне тут ещё совеститься! я её, может, и никогда не любил, а теперь... да мне вот стоптанный Серенитькин башмак милее её рожи, кошки эдакой ободранной: так что ж ты мне против этого говорить можешь? Пусть вон Металлию свою любит: у ней в аквариуме по крайности дождём не пробирает.

— И всё б почёт какой-никакой был, — прозвенела Серенити.

— Да как же!.. и на чулочки-то б шутя бы достала, — поддержал Эндимион.

Берилл за себя не заступалась: она всё пристальнее смотрела в волны и шевелила губами. Промежду гнусных речей Эндимиона гул и стон слышались ей из раскрывающихся и хлопающих валов. Она дрожала. Блудящий взор её сосредоточивался и становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Ещё минуту — и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с тёмной волны, нагнулась, схватила Серенити за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома.

Все окаменели от изумления.

Берилл показалась на верху волны и опять нырнула; другая волна вынесла Серенити.

— Багор! бросай багор! — закричали на пароме.

Тяжёлый багор на длинной верёвке взвился и упал в воду. Серенити опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Берилл, бросилась на Серенити, как сильная щука на мягкопёрую плотицу, и обе более уже не показались.

— Так, значит, ты — Нефрит? — неуверенно выговаривает Умино, глядя на чернявого быка, что чуть приподнялся с дивана, услышав имя Нару. — В таком случае предупреждаю тебя: отстань от неё по-хорошему, если не хочешь, чтобы стало хуже!

Бандиты не ржут и не обалдевают, хотя Умино готовился к этому, и ему ещё больше не по себе. Но Нефрит с недвусмысленными намерениями шагает вперёд — и, в соответствии с планом, падает на пол от неожиданности, когда в лицо ему попадает страшное метательное оружие — две жареные креветки.

— Жареные креветки, в бой, — упавшим голосом проговаривает Умино. Но боя не получается, бандиты как-то совсем быстро отрезают путь к двери, отрезают путь всюду, и вот уже герой в их полной власти. Сейчас его будут резать и потрошить.

Появление тяжеловооружённой сопливой девчонки в розовом уже даже не удивляет, настолько происходящее сюрреалистично. Умино смиренно принимает и это, хотя от вида переломанных и располосованных тел в лужах крови немного подташнивает — но скоро он привыкнет.

Тяжела жизнь ряженого супергероя.

— Стоп, стоп-стоп-стоп-стоп! — замахал руками Джедайт и окатил троицу недовольным взглядом. — Мы репетируем уже целый час, ради этого я позволил вам изуродовать свою собственную лабораторию — и никакого толка.

Нефрит залыбился. Кунсайт замер с мордой кирпичом. Зойсайт спрятал руки за спину и заковырял сапогом пол.

— Ты, Зойсайт! Ты должен был подойти к Такседо Маску с кристаллом и аккуратно всадить кристалл ему в спину.

— Я и подошёл!

— Ты спереди подошёл! Обниматься с ним собрался, прежде чем обезвредить, или что?

Зойсайт фыркнул и надулся.

— А ты, Кунсайт?

— Я! — молодецки отозвался Кунсайт, сохраняя каменное выражение лица.

— Что ты должен был делать?

— Обеспечивать прикрытие, — отчеканил тот. — Открыть огонь, если Зойсайт подаст сигнал.

— А Зойсайт подал сигнал?

— Никак нет.

— Тогда чего шмалять начал?

Кунсайт не шевельнулся.

— Идиот, — ласково сказал Джедайт.

— Так точно, — отчеканил Кунсайт.

— Нефрит! — Вмешался накопивший обиду Зойсайт. — А разве тебе велели украсть бутылки с сакэ у него из холодильника? Именно украсть, а не разбить?

Нефрит залыбился ещё больше.

— Разбить?

— Именно!

— «Цветущую весну»?

— Её!

— Семьсот двадцать?

— Семьсот двацать!

— ВДРЕБЕЗГИ?

— Конечно, вдребезги! — весело отрезал Зойсайт и взлетел в воздух, зависнув в любимой позе нога на ногу.

Сверхзвуковой файрбол влепился в стену. С запозданием долетела и угроза: «ДА Я ТЕБЯ!!!»

Джедайт впал в фейспалм. Игра надоела ему ещё до того, как началась.

… всё, что случается, всегда глубоко обосновано. Всё на что-то опирается, нет причин без следствий, и нет следствий без причин. Могучее Серебряное Тысячелетие не один век словом и мудростью расширяло свои границы, наступая на прочие планеты Системы, и тамошние жители ничего не забыли и не простили. Я, Страж Равновесия, — не судья в спорах живущих, побеждать должен сильнейший. Рухнет нынешнее Лунное Королевство, как рухнуло Тёмное, а до него — Серебряное Тысячелетие, но природа не терпит пустоты, на его месте воздвигнутся новые, молодые державы, не лучше и не хуже его. Могут меняться злые и добрые — по чьим-то меркам — правители, суть же останется прежней. К тому же… наследница Серебряного Тысячелетия и нынешняя правительница Лунного, та, кого в той жизни именовали Усаги Цукино, ещё до начала своего правления совершила нечто, что толкнуло вниз тёмную чашу Весов — и неизбежно должно было отозваться в последующих веках. Вы помните — она бросила в бой призраков, покорных клятве, данной её матери, которая всех их и погубила? И они оставили посмертный покой и смели исполненную силой Металлии королеву Берилл…

Урава это помнил, и жадно слушавшая Стража йома тоже. О чём-то подобном, намекая на ужасную ошибку Сейлор Мун, пробовали писать ещё авторы фанфиков на Земле.

— Бесполезно ждать помощи от светлых сил, — продолжал Страж. — Сейлор Мун нарушила их Завет. Можно долго рассуждать, неизбежно ли было это её деяние или нет, — факт остается фактом. И грех её вернётся к ней, пусть хоть тысячу раз простят её вызванные с того света союзницы.

Вошедшие подавленно молчали, их щёки пылали, но возбуждение и гнев, делавшие их бесстрашными, угасли. Неумолимая логика Стража Равновесия не оставляла лазейки.

Свидание вышло неоднозначным. Но Нару всё равно шла домой в приподнятом настроении.

Мама встретила подавленным молчанием. Посторонилась. В кресле для вип-клиентов громоздился мужик при непонятных регалиях и с брезгливой угрозой на смуглом сонном лице.

— Простите… откуда вы, господин? — спросила Нару, ожидая худшего.

— Общественная безопасность, — глумливо ответил Кунсайт. — Женщина, оставьте нас.

Маме было неловко, что её выгоняют из собственной приёмной. Она прощебетала:

— Да, я как раз собиралась посмотреть новую партию…

И вышла.

— Рассказывайте.

Нару возмутилась, но что-то заставило её повиноваться. Всё равно на свидании не было ничего такого, о чём было бы неприлично говорить. Закончила она патетически:

— И хотя я не знаю, где он теперь…

— Сейчас узнаете. Он в камере смертников. Под охраной, удрать невозможно. Он и не надеется. Мы арестовали его как изменника родины. Давно поджидали случая, и вот он представился… Передача врагу сведений, составляющих государственную тайну, — достаточное основание для казни… но в ваших силах изменить его участь.

За то время, что он говорил, Нару успела обмереть и ожить снова. Появились мысли, но рот не слушался.

— Нам необязательно уничтожать его — достаточно опозорить. Дайте показания, что он хотел вас это самое… употребить. В половом смысле.

Некоторые от гнева бледнеют и теряются. Некоторые — багровеют, рвут и мечут. Нару посерела, сжалась в комок и пошла в контратаку.

— Да за кого вы меня принимаете! — выкрикнула она. — Он говорил, что у вас злодейская организация, но даже для злодеев…

— Ш! — шикнул Кунсайт. — Девчонка! Неужели ты не хочешь спасти своего любимого? За педофилию у нас гораздо более мягкая статья…

— Детский лепет! — Нару встала, скрестив руки на груди. — У вас против него ничего нет! И неудивительно — ведь он никогда бы не изменил своим! А раз вы не казнили его до сих пор, значит, на это нет оснований!

— Подумай-ка хорошенько! — Глаза Кунсайта сверкнули бритвенными лезвиями. — На карту поставлено и твоё будущее тоже!

— Я пока справлялась, — холодно ответила Нару. — А вы выдали себя с головой! Если б вы только знали… ведь я готова была пойти с ним на вашу сторону. Но теперь, зная, какие у вас порядки…

— Довольно! — рявкнул Кунсайт, вставая. Что-то мелькнуло, Нару замотала головой, и на месте Кунсайта оказалась какая-то издевательская пустота. Пропала даже яма, которую он промял в кресле своей тяжёлой посадкой.

Нападения демонов на обычную японскую школьницу продолжились с удвоенной силой. И Нару знала, кого ей нужно благодарить за это.

Зато на очередном свидании она узнала много нового об устройстве пенитенциарной системы Тёмного королевства. И ещё сильнее укрепилась в своём нежелании записываться в это дурно организованное и неэффективное общество злодеев.

Завязка: друганы-неразлучники Джедайт и Нефрит под непрекращающуюся отвязную музыку грабят, бухают и отдыхают из большой, но чистой любви к родине, наводя ужас на гражданских лиц и незначимых персонажей. У них всё очень хорошо, море по колено, законы по сараю, пистолеты на взводе, азарт и шлюхи в неограниченных количествах, а родина большая и всё стерпит. Внезапно родине приходит писец, но обоим по хрену.

Развитие действия: не переставая петь, пить, плясать и предаваться разврату, Нефрит обеспечивает успех и процветание каким-то наёмникам и террористам, действующим из любви к родине, спасает всех, убивает всех, попадает в плен, подвергается пыткам, материт врагов, спасается, взрывается, лишается здоровья, опять поёт, пляшет и закатывает пьянки со стрельбой и взрывами. Джедайт вроде бы тоже при делах, но не совсем понятно, как. Отношение Нефрита к нему передаётся одной сценой — жаркие объятия с пистолетами и взаимными клятвами в вечной дружбе, только Джедайт как-то нехорошо посматривает, а у Нефрита душа нараспашку и он видит всё насквозь, но всех прощает. Они немного ссорятся из-за какой-то тёлки, но Нефрит прощает всем и всё, а особенно другу.

Внезапный поворот сюжета: Джедайт припахивает Нефрита трудиться за спасибо, сам нехило наживается, но врёт, что любит родину и страдает не меньше. Джедайт немного переживает из-за своего злодейства, но решает поберечь нервы. Нефрит отдаёт все силы на удовлетворение его запросов и из любви к родине под непрерывные песни, пляски и попойки становится рабочей скотинкой на конвейере по производству смерти, где начальник — Джедайт. Джедайт немного переживает, что строит сказочное богатство на горах анонимных трупов и на море пота дорогих друзей, но решает, что нервы дороже.

И ещё поворот сюжета: посреди особенно отвязной гулянки правда выплывает наружу, но все настолько угружены бухлом и удолбаны безумным сюжетом, что ничего не замечают. Джедайт наносит сам себе повреждения, совместимые с жизнью, и немного переживает. Нефрит устраивает бучу и почти все умирают, но родина процветает.

И нечто не поддающееся классификации: внезапно проходит много лет, и Нефрит сначала заливает кровью и выжигает половину своей любимой родины, а потом случайно приказывает расстрелять Джедайта, которого перед этим немного побили и арестовали. Всё это почему-то происходит без песен и плясок, и все трезвые. А могло бы, между прочим, кончиться хорошо! О чём напоминает только-только прекратившаяся было отвязная музыка.

Главного героя зовут Кеттунен, это невзрачный молчаливый рыжий мальчишка с остановившимся взглядом. Весь фильм он не делает ничего интересного. Другие герои тоже не делают. Но это яойный фильм, и вот после долгого всеобщего ничегонеделания появляется шведский турист, такой же молчаливый здоровяк с остановившимся взглядом, по имени Клаус Сильверберг (имя мы узнаём случайно, конечно же, никто никого не представляет и не представляется), и по их общему молчанию и остановившимся взглядам все всё понимают. Происходит яойная сцена, и это по сути единственное, ради чего снимался фильм. Сцена длится нереально долго. Поза не меняется, выражение лиц не меняется, темп не меняется, положение камеры не меняется, сигарета в зубах шведа не укорачивается, дым от неё не поднимается к потолку, а только густеет, постепенно скрадывая черты его лица. То, что Кеттунен — укэ, мы понимаем только по единственной фразе, сказанной им без всякого выражения: «Я знал, что все шведы гомики». То, что Сильверберг — сэмэ, мы понимаем только потому, что через полчаса после фразы Кеттунена он отвечает ему: «Да».

---

Цитрин

Нару, школьная подружка дочери Нефрита, сегодня ночевала у них в гостях. Нефрит качался у себя в гараже, и эта девочка уже почти привычно отплясывала стриптиз перед его внутренним взором. Когда он подтянулся в двадцать первый раз, за окнами гаража в струях дождя возник мрачный мокрый призрак, согнав прелестное видение. В следующее мгновение Нефрит узнал в нём их чокнутого соседа. Джедайт, полковник Тёмнокоролевской армии в отставке. В прошлом большая шишка. Нефрит впустил гостя.

— О Тьма, да вы насквозь промокли!

Гость явно был не в себе. Для психа, которым он несомненно был, это нормально. Он молча приблизился почти вплотную и поинтересовался горестно:

— Где ваша жена?

— Эээ. Не знаю. Наверно, трахается с этим придурком, королём игральных автоматов...

— И вам всё равно?

— Ну да, мне плевать.

Лицо Джедайта скривилось, как будто он собирался заплакать или съел что-то горькое. Нефрит дотронулся до его плеча.

— Вам бы переодеться. Может, я могу вам как-нибудь помочь?

Экс-полковник смотрел вниз и пытался что-то сказать, но получалось нечленораздельно. Скорее всего, он переживал личную трагедию, с безумцами это бывает не так уж редко. В конце концов он привалился лбом к нефритову плечу, а потом и вовсе полез целоваться. Ошарашенный Нефрит с трудом сумел увернуться.

— Эээ... простите, вы меня не так поняли. Боюсь, что с этим я вам помочь не могу.

Скорбная сгорбленная фигура растворилась в дождливом вечере. Странно, конечно, думал Нефрит, подтягиваясь в двадцать второй раз, но с сумасшедшими и не такое случается. Нару, Нару, моя крошка...

— Усаги! Вскоре мы ступим на порог этого великолепного замка, владелица которого без сомнения — сама Лунная Королева. Так знай, что ты должна вести себя учтиво, и гляди не ляпни каких-нибудь своих обычных глупостей! Четыре прекрасных юноши в белоснежных одеждах выйдут нам навстречу...

— Но Луна, я не вижу никакого замка. Это обыкновенный торговый центр.

— Нет, Усаги, видно твоё зрение помутилось, присмотрись внимательнее и ты увидишь то, что вижу я: величественный замок со множеством изящных стройных башен, а своды его поддерживают мраморные колонны отменной архитекторской работы, и блестят аркбутаны на контрфорсах...

— Нет уж, это лучше ты посмотри повнимательнее! Я ясно вижу торговый центр из пластика, стекла и бетона, и нет тут никакого замка.

Тем временем они подошли к самому входу, и автоматические двери гостеприимно распахнулись перед девочкой и кошкой.

— Ну что я говорила? Нас здесь ждали! Лунная Королева, могущественнейшая волшебница, приглашает нас войти!

— Луна, это просто фотоэлемент, — взвыла Усаги. — Кстати, где твои обещанные юноши? — юношей действительно не было. Луна увидела в этом зловещий знак.

— Похоже, замок заколдован, и расколдовать его, разумеется, суждено именно нам...

— По-моему, это всё-таки торговый центр.

— Усаги, дитя моё, ты слишком юна и неопытна, и зловредному Тёмному Королевству слишком просто тебя обморочить. Поверь мне, уж я-то знаю толк в чарах! Замок заколдован, и это так же верно, как и то, что я с тобой сейчас разговариваю!

Усаги пришлось признать, что с ней поистине разговаривает кошка, а значит и другие неправдоподобные вещи могут оказаться действительными. Кошка и её девочка поднялись по эскалатору (который Луна назвала волшебной самодвижущейся лестницей) и нос к носу столкнулись с уборщицей. Уборщица управляла большой моющей машиной. При виде Луны у неё глаза на лоб полезли.

— А ну-ка кыш отсюда, например! — прикрикнула она, оставила свою моющую машину и собралась схватить Луну за шкирку, но кошка с беличьей ловкостью метнулась в сторону.

— Усаги! Это же злобный демон, насланный Тёмным Королевством, чтобы помешать нашей встрече с Королевой Луны! Если мы уничтожим его, замок будет расколдован! Ты должна сразиться с ним!

— Я не хочу ни с кем сражаться! Это просто уборщица!

— Это демон, Усаги!

— Ладно, — Усаги вздохнула и вытащила лунный жезл. — Коварный негодный демон, представший передо мной в образе уборщицы! Я не позволю тебе морочить мне голову, как позволяю это делать Луне! Немедленно перестань гоняться за надеждой и светочем Лунного Королевства, защитницей убогих, выправительницей кривды магической кошкой Луной! Сразись лучше с достойным противником, со мной, что будет тебе более споспешествовать!

— Соответствовать, ты хотела сказать! — мяукнула Луна, прячась под моющую машину.

— Да! А ты не перебивай меня! Так вот! Злобный демон, я вызываю тебя на бой!

Но уборщица была слишком занята попытками выудить Луну из-под машины посредством мокрой тряпки и на Усаги не обращала внимание. Тогда Усаги подошла к ней сзади и треснула лунным жезлом по макушке.

— Ах ты вот как! Ты драться! — уборщица набросилась на Усаги с кулаками. Усаги стало очень страшно, и она, поворотившись к уборщице спиной, бросилась наутёк, но, не наделённая ловкостью Луны, вскоре была настигнута достойной блюстительницей чистоты, и кулаки оной вдосталь намяли Усаги спину и бока. Тут бы девочке совсем не поздоровилось, но в это время, привлечённая кутерьмой, появилась охрана. Усаги и Луну под белые рученьки и чёрные лапоньки выпинали из торгового центра.

— Зачем ты ударила демона жезлом? Нужно было перевоплотиться, — укоряла Луна Усаги, когда они, несолоно хлебавши, удалялись прочь. — И теперь Тёмное Королевство будет поджидать нас здесь, и нам нужно искать другие пути, дабы расколдовать Лунную Королеву...

— Я не в состоянии отвечать, — сказала Усаги, — потому у меня такое чувство, что говорит не язык, а спина и бока. Сядем-ка в автобус и поедем домой, а этих демонов век бы мне больше не видеть...

Все, что требовалось от новичка, — это слегка подтолкнуть уголок. Плита прессованной энергии развернулась бы в воздухе и пришла под нож необрезанной кромкой. Вместо этого он что было силы уперся в плиту и погнал ее с перепугу куда-то в сторону точки «Д».

На глазах у остолбеневшей бригады энергия доехала до последних силовых линий, накренилась и тяжко ухнула на мраморный пол. Наше счастье, что перед курилкой тогда никого не было.

Новичок был цел, только очень бледен. Он с ужасом смотрел под ноги, на лежащую в проходе плиту, и губы его дрожали.

А потому мы услышали хохот. Случая не было, чтобы какое-нибудь происшествие в цехе обошлось без Зойсайта.

— Берилка! — в восторге вопил он. — Ехай сюда! Гля, что эти чудики учудили! Гля, куда они лист сбросили!

Появился летучий кран, из кабины, как кукушка, высунулась желтоглазая Берилка и тоже залилась смехом.

Кунсайт по прозвищу Сталевар неторопливо повернулся к Зойсайту и что-то ему, видно, сказал, потому что хохотать тот сразу прекратил. Сам виноват. Разве можно смеяться над Сталеваром! Сталевар словом рельсы гнет.

С помощью берилкиного крана мы вернули энергию в силовое поле и тут только обратили внимание, что новичок все еще стоит и трясется.

Сунули мы ему в руки чайник и послали от греха подальше за газировкой.

— Неффи, — обреченно сказал Кунсайт, глядя ему вслед. — А ведь он нас с тобой посадит. Он или искалечит кого-нибудь, или сам искалечится.

Втроём мы добили по-быстрому последние листы пакета и, отсадив энергию, в самом дурном настроении присели на скамью в курилке.

— Опять забыл! — встрепенулся Сталевар. — Как его зовут?

— Да Джедайт его зовут, Джедайт!..

— Джедайт... — Кунсайт покивал. — Джед, значит... Так, может, нам Джеда перебросить на энергосбор, а? У них вроде тоже человека нет...

— Не возьмут, — сказал я. — Зойчик уже всему цеху раззвонил. И Берилка видела...

Старая Металлия сидела прямая, как гвоздь, и недовольно жевала губами. Сейчас что-нибудь мудрое скажет...

— Вы это не то... — строго сказала она. — Не так вы... Его учить надо. Все начинали. Ты, Кунечка, при мне начинал, и ты, Неффи, тоже...

В конце пролета показался Джедайт с чайником. Ничего, красивый парень, видный. Лицо у Джеда открытое, белое, глаза серые, чуть раскосые, нос тонкий, прямой. Налитый всклень чайник несет бережно, с чувством высокой ответственности. Остановился перед скамьей и, опасливо глядя на Сталевара, отдал ему чайник.

Тут загудело, задрожало — и над нашей курилкой проплыл летучий кран.

— Эй! — пронзительно крикнула Берил и, свесившись из окна кабины, постучала себя ногтями по зубам.

Кунсайт встал.

— За энергией поехала, — озабоченно сказал он. — Пошли, Джедайт, энергию привезем...

Он сделал два шага вслед за берилкиным краном, потом остановился и, опомнясь, посмотрел на Джедайта. Сверху вниз.

— Или нет, — поспешно добавил он. — Ты лучше здесь посиди отдохни... Зой, пойдем — поможешь.

Ни на приказ, ни на его отмену Джедайт внимания не обратил. Он глядел в конец пролета, куда уехала Берилка. Потом повернулся к нам, и видно было, что крановщица наша чем-то его потрясла.

— Кто это? — отрывисто спросил он.

……

На проспекте нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы с Джедом в кафе «Бездна».

Переделали подвальчик — не узнать. С потолка свешивается что-то вроде розовых соплей из пластмассы, а на торцовой стене намалевано солнце с восемью протуберанцами — символ Тёмного Бога.

— Неф! — шепнула мне щекастая белокудрая Бандана. — Кого это ты привел?

— А это наш новый резчик, — небрежно сказал я. — Нравится?

— Ну и резчики у вас! — Бандана затрясла обесцвеченными кудрями. – Как бы он чего с собой не пронес...

Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.

— Это... алкоголь? — встревожась, спросил Джедайт.

— Ага, — сказал я. — Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.

И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Джед принял его с обреченным видом. Он вынул из стакана соломинку, побледнел, старательно выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.

Все это мне очень не понравилось.

— А ну-ка, давай честно, Джед, — сказал я. — Пьешь много?

— Спиртных напитков?

— Да, спиртных.

— Вот... в первый раз... — сказал он и зачем-то предъявил мне пустой стакан. — И на телепортационной станции еще... Только я тогда отказался...

Я решил, что он так шутит. А Джедайт тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на восьмиконечное солнце, на розовые сопли эти...

— Правильно я сделал, что приехал сюда, — сообщил он вдруг.

По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.

— И чего я боялся? — со смехом сказал он чуть погодя.

— Боялся? — не понял я. — Кого?

— Вас, — все с той же странной улыбкой ответил Джед. — Почему ты ведешь меня к себе? — вырвалось вдруг у него.

……

Еще раз удивил меня Джедайт. Под тряпьем у него оказалось чистое белье, вроде даже мунятское. Лохмотья его я сразу решил выбросить.

Церемониться я с ним не собирался.

Из глубокой предутренней синевы за окном только-только начали еще проступать черные ветки и зубчатый верх забора, а я уже включил свет.

— Подъем! — скомандовал я в полный голос, и Джед сел на койке. Рывком.

Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с легким стоном взялся за голову. — Трещит? — не без злорадства спросил я.

С огромным удивлением Джед оглядел комнату. Потом беспокойно завертел головой.

— Нет твоего тряпья, — сказал я. — Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.

И бросил ему на колени свою старую форму с красным кантом. Ну как — старую? Новая еще форма, хорошая, просто не ношу я ее.

Джедайт отшатнулся и уставился на форму, как на кобру.

…

Деревня, в которой было около ста домов, утопала в садах в окружении земляных насыпей и заграждений из плит. Мы переправились вброд через неширокую речку и по огороженной со всех сторон стенами дорожке между деревьями стали подниматься к гребню одной из таких насыпей, где заставили своих капибар опуститься на колени и спешились у ворот длинного низкого дома. Невольник провёл нас во внутренний двор, в глубине которого я увидел на фоне чёрного дверного проёма напряжённую в ожидании, как пружина, белую фигуру. С первого взгляда я понял, что передо мной то существо, ради встречи с которым я оставил побережье Дождей и отправился в глубь лунной пустыни. Это был вождь, который приведёт восстание на Луне к полной и славной победе. Нефрит был высокого роста, стройный и напоминал изящную колонну в своём белом шёлковом одеянии, с синим платком на голове, стянутым сверкающим ало-золотым шнуром. Его веки были полуопущены, словно в рассеянности, и это резко контрастировало с молчаливой, бдительной настороженностью всего его существа. Он стоял, скрестив руки на рукояти кинжала.

Я приветствовал Нефрита. Он пропустил меня перед собой в комнату и опустился на постеленный недалеко от двери ковёр. Когда мои глаза привыкли к царившему в помещении полумраку, я разглядел множество молчаливых фигур, пристально глядевших на меня и на Нефрита. Тот по-прежнему смотрел из-под полуопущенных век на свои руки, медленно поглаживающие кинжал. Наконец тихо спросил, как я перенёс дорогу. Я посетовал на жару, он же, спросив когда я выехал из Браге, заметил, что для этого времени года я доехал довольно быстро.

— Как вам нравится у нас в Рилле Мира?

— Нравится, но слишком далеко от Серебряного Миллениума.

Эти слова обрушились как сабля на присутствующих, и над их головами словно прошелестел слабый трепет. Все замерли и затаили дыхание на долгую минуту молчания. Кое-кто, возможно, думал о перспективе далёкой победы, другие — о недавнем поражении. Наконец, Нефрит поднял глаза, улыбнулся мне и проговорил:

— Слава тьме, сэнси сейчас ближе к нам, чем к Миллениуму.

Все улыбнулись вместе с ним.

---

Лястик

А мне, Эйл, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За свой портфель, за школьный сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Мой Эйл, я повстречала вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедною Луной моей...

*
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я:
Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Бани
Все были жребии равны...
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?)
…
…

— Я о деле пришел говорить, — громко и нахмурившись проговорил вдруг Эндимион, встал и подошел к Кунсайту. Тот молча поднял на него глаза. Взгляд принца был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.

— Я сегодня Луну бросил, — сказал он, — Селенити и сенши. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал.

— Зачем? — как ошеломленный спросил Кунсайт. Давешняя встреча с Селенити и сенши оставила в нем необыкновенное впечатление, хотя и самому ему неясное. Известие о разрыве выслушал он почти с ужасом.

— У меня теперь один ты, — прибавил принц. — Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем!

Глаза его сверкали. «Как зомбированный!» — подумал в свою очередь Кунсайт.

— Куда идти? — в смятении спросил он и невольно отступил назад.

— Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, — и только. Одна цель!

Лорд смотрел на него, и ничего не понимал. Он понимал только, что принц ужасно, бесконечно несчастен.

— Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, — продолжал Эндимион, — а я понял. Ты мне нужен, потому я к тебе и пришел.

— Не понимаю... — прошептал демон.

— Потом поймешь. Разве ты не то же сделал? Ты тоже переступил... смог переступить. Ты на себя руки наложил, ты загубил жизнь... свою (это всё равно!). Ты мог бы жить духом и разумом, а кончишь в точке D... Но ты выдержать не можешь, и если останешься один, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанный; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!

— Зачем? Зачем ты это! — проговорил Кунсайт, странно и мятежно взволнованный его словами.

— Зачем? Потому что так нельзя оставаться — вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не упрямо молчать и думать, что Металлия не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра Берилл поджарит? Та не в уме и с шаром, умрет скоро, а юмы?...

...За версту от границы обоз остановился около колодца с пегасом. Опуская в колодезь свое ведро, черновласый Энди лег животом на сруб и сунул в темную дыру свою голову, плечи и часть груди, так что Зойсайту были видны одни только его стройные ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко на дне колодца отражение своей головы, он обрадовался и залился глупым, писклявым смехом, а колодезное эхо ответило ему тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач. Первый подбежал пить Нефрит. Он пил со смехом, часто отрываясь от ведра и рассказывая Энди о чем-то смешном, потом поперхнулся и громко, на всю степь, произнес штук пять нехороших слов. Зойсайт не понимал значения подобных слов, но что они были дурные, ему было хорошо известно. Он знал об отвращении, которое молчаливо питали к ним все демоны и юмы, сам, не зная почему, разделял это чувство и привык думать, что одни только пьяные да буйные пользуются привилегией произносить громко эти слова. Он вспомнил убийство яши, прислушался к смеху Нефрита и почувствовал к этому демону что-то вроде ненависти. И как нарочно, Нефрит в это время увидел Зойсайта, который слез с воза и шел к колодцу ; он громко засмеялся и крикнул:

— Други, Кунсайт ночью мальчишку родил!

Энди закашлялся от писклявого смеха. Засмеялся и еще кто-то, а Зойсайт покраснел и окончательно решил, что Нефрит очень злой демон.

Рыжий, с кудрявой головой, без шапки и с расстегнутой на груди рубахой, Нефрит казался красивым и необыкновенно сильным; в каждом его движении виден был озорник и силач, знающий себе цену. Он поводил плечами, подбоченивался, говорил и смеялся громче всех и имел такой вид, как будто собирался убить одной рукой Селенити и удивить этим весь темный мир. Его шальной насмешливый взгляд скользил по дороге, по обозу и по небу, ни на чем не останавливался и, казалось, искал, кого бы еще убить от нечего делать и над чем бы посмеяться. По-видимому, он никого не боялся, ничем не стеснял себя и, вероятно, совсем не интересовался мнением Зойсайта... А Зойсайт уж всей душой ненавидел его рыжую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и страхом слушал его смех и придумывал, какую бы подлость сделать ему в отместку.

Берилл потянулась, выгибая тело. Эндимион не мог не отметить какой красивой формы была ее полная белая грудь. Покрывало в виде звездного неба, скомканное, валялось в ногах женщины. Берилл как будто попирает ногами небосвод, подумалось Эндимиону. В этом вся ее сущность. Завладеть и растоптать. Завладеть...

Он протянул белую властную руку и погладил прохладное тело королевы Берилл. На ощупь оно было шелковистым и податливым. Бедра так и льнули к мужской ладони. Берилл откинула назад голову, открывая белое нежное горло, и затрепетала. Давно уже Эндимион не видел рядом с собой в постели женщину, которая так трепетала бы в его объятиях.

Зарычав, точно дикий зверь, он стиснул Берилл и прижал ее к себе.

— Что ты делаешь? — безмолвно кричала Селенити, беснуясь по другую сторону прозрачной стены. — Эндимион! Опомнись! Эндимион! Приди в себя! Ты поддался ее чарам! О Селена! О Лунный Жезл! Исцелите его! Пошлите хотя бы немного здравого ума в его тупую голову! Эндимион! Ты погубишь себя и всех нас!

Эндимион, естественно, ее не слышал. Он ласкал Берилл и наслаждался запахом ее волос. Это был сладковатый запах, немного похожий на наркотический, и точно так же он дурманил, погружая в волшебные сны.

В энергетической темнице бесстрастно наблюдала за любовниками душа пленного Металлии. В нем пробуждались смутные воспоминания. Воспоминания о том, как некогда он сам — в те далекие времена, когда еще обладал плотью, крепким мужским телом, пахнущим потом и лошадьми, — ласкал эту красивую женщину. Как она извивалась в его объятиях, как... танцевала — другого слова он не мог подобрать, — когда они занимались любовью. Она была восхитительна. Она была лучше всех других. Ни одна женщина не могла сравнится с Берилл на ложе утех. Наверное, стоило отдать свое тело на растерзание Селене, а душу — на вечное пленение в недрах Земли. Цена не малая, но купленное этой ценой стоило затрат.

Любовь королевы Берилл.

Любовь? Разве королева знает, что такое любовь? Нет, страсть, плотская, низменная, но такая пылкая, такая... волшебная. Да, волшебная.

Душа Металлии вспыхнула внутри темницы, и вокруг нее опять расползлась синеватая дымка.

Интересно, какая судьба ждет нового возлюбленного Берилл, принца Земли? «Интересно», — подумал Металлия. Но на самом деле ему было совершенно не интересно. Он дремал внутри своей вечной тюрьмы. Он старался забыть о боли — и он забыл о ней. И теперь, когда боль грозила вот-вот пробудится и вновь начать терзать свою жертву, он пытался подавить ее.

Сделанное — сделано. прошлого не вернуть. Цена заплачена. Дело стоило того. Дремать. Спать. Небытие. Непроницаемая мгла...

Посмотрел Нефрит на Джедайта, а Джедайт молча сидит, на школьницу в упор смотрит, и глаза, как иголки, стали злые и пронзительные. Лицо каменное.

— Как думаешь? Возьмем школьницу? — Джедайт плечом повел только.

— Ну, школьница, оставайся! Где друзья-то у тебя?

— Друзья по хатам разместились, а я пока без места.

— Ну и оставайся здесь! В тесноте, да не в обиде!

Села школьница на лавку, рубашку сбросила, в одном лифчике сидит, румянец пышет, грудь круглая лифчик рвет.

Джедайт поднялся — и из хаты на двор. Нефрит за ним вышел.

— Ты, Джед, чего надулся? Школьница не по сердцу?

— Нет, ничего! — А голос холодный и ломкий.

— Нет, ты скажи по правде. Вижу, что злишься.

— А по правде, так я против этой школьницы. Неосторожен ты, Нефрит. Пришла девка, черт ее знает какая, откуда; черт знает, что за народ? Зачем ее к нам втаскивать? Пусть идет своей дорогой. На свою ответственность брать незачем!

— Ну, пошел страхи пускать! Девка как девка! Раз с людьми дерется, значит, нам помощница.

— Да мне все равно. После не пеняй только!

— Ничего. Пенять не придется.

Вернулись в избу. Джедайт сразу же на лавке за столом спать завалился. Нефрит на печку полез.

Школьница со двора вьюк притащила, по полу разостлала, одеяло вынула шелковое, цветное, все в кружевах и лунах.

— Одеяло-то у тебя лунное. Приданое сварганила?

— Сшила матушка-ночь да батюшка-ножичек! Села школьница на пол, косу заплела, юбку стащила. Руки нежные, розовые, круглые. Груди птицей под лифчиком трепещутся.

— Ты лампочку-то гаси! Ловчей раздеваться! Все девка!

— Зачем? Была девка, и вышла. Лягу — погашу. Завернулась в одеяло и дунула на лампочку. Темнота в хате, только ветер погуливает вокруг и шуршит камышинами на крыше.

Не спится Нефриту. Ворочается на печке. Томительно что-то. И мельтешат в глазах школьницено плечо голое и жаркая грудь. В сердце даже захолонуло. Давно Нефрит без девки, а плоть девки требует. На то и живет человек. Эх, промять бы школьницины бедра железом пальцев, въесться губами в помидорные губы.

Горячо телу стало. Сплюнул со зла Нефрит.

— Тьфу... селена!

Зашевелилось на полу, слышит Нефрит шепот девкин:

— Не спишь, генерал? Тошно? И шепотом в ответ:

— А твоя какая забота?

— А коли не спишь, сыпь под одеяло. Согрею!

Как молния по избе шарахнула. И кошкой вниз бесшумно Нефрит. Схватил край одеяла, откинул. Пахнуло теплом — и навстречу хваткие руки и полные школьницены губы.

А на лавке за столом, так же бесшумно, на локте приподнялся Джедайт.

Поглядел в темноту, покачал головой и снова лег.

....

...Но взял Джедайт спокойно атаманшины руки и зажал их. Никогда не думал Нефрит, что сила есть у парня, а тут, как побелело вмиг школьницино горящее лицо, понял, что железом захвачены Нару руки. Попыталась вырваться, но только прошипела:

— Пусти, говорю.

А Джедайт, обернув лицо к Нефриту, равнодушно сказал:

— Я бы попросил тебя употребить власть второго лорда.

Подошел Нефрит, взял Нару за ворот.

— Вот что!.. Ты не в свое дело не путайся! Твоей заботы тут нет! Иди-ка, девушка!

Довел до двери и коленкой поддал. Вылетела школьница пухом.

А Нефрит затворил дверь за ней и засмеялся:

— Сражение! Ишь какая вояка!.. Джедайт удивленно смотрел на него.

— Что же? Ты и после этого ее не выставишь? И Нефрит ответил резко:

— Нет!.. Я второй лорд и за себя отвечаю! И в мои дела не лезь. Спутался я с ней или не спутался — не твое дело. Если и спутался, так и то моя забота, а не твоя. Жалко мне девку, а у тебя жалости к человеку нет. Ей помочь нужно на ноги встать, а не гнать. Не ждал я от тебя, что ты свиньей будешь!

— Нефрит!

— Чего Нефрит? Не помню уже сколько Нефрит. Правду в глаза скажу! Дорога мне девка за удаль!

— Может, за что другое?

— Может, и за другое! Другое я знаю!

— Ну, если меня не слушаешь, подумай о всей миссии. Она нас втянет еще в историю. Собой ты можешь рисковать, мною тоже можешь, но сотнями юм ради последней девки нельзя!

— Фу-ты ну-ты, какие страхи! Довольно! Не хочу учителей слушать! Сам учить могу!

— Делай что хочешь! Но я теперь — только начальник штаба. Вне службы мы демоны чужие, и при первой возможности я уйду

— И сенши с тобой! Фря тоже...

Повернулся Нефрит и спокойно пошел к школьнице.

...

Ехал Нефрит впереди полка мрачный и злой.

Джедайт сдержал слово и почти перестал разговаривать.

На «вы» перешел, и все официально:

«Как прикажете, ваше благородие!», «Мое мнение такое, ваше благородие!» — и больше слова из него не вытянуть.

Тошно.

Неприятно это Нефриту ужасно, потому что полюбил он своего начальника штаба, а тут такая разладица.

И уж сам на себя злился, что из-за девки буза пошла.

Повернулся в седле, оглянулся.

Далеко в хвосте колонны едет Джедайт, посреди морских юм. Спокойный, как ни в чем не бывало, — видно, шутит, смеется.

«Ишь характер какой дубовый! Коряга — не демон!» — подумал Нефрит и налево повернулся.

На золотистой тонконогой помещичьей кобыле, гоголем завалясь в седле, едет Нару. Юбка розовой зарей горит, и алой зарей щеки пылают.

«Царица-девка! И что ему она поперек горла пришлась!»

Хороша школьница, горячо ласкает школьница в зимние холодные ночи.

Как с такой расстаться?

Повернул Нефрит коня: поехал в хвост полка к Джедайту.

Подъехал вплотную, вгляделся.

Давно потеряло джедайтово лицо детский румянец, побледнело, закоптилось, осунулось, и у губ легли резкие складочки усталости и напряжения.

И глаза как у замученного зайца.

И, взглянув на друга, почувствовал Нефрит, как ударила ему в сердце горячая волна жалости.

Положил руку на колено Джедайту.

— Джед!.. Джедайт!..

— Что?

— Не сердись, браток! Сердце ты мне кромсаешь! Люблю же я тебя, парень!

Дрогнули складки на Джедайтовом лице...

---

Леди Эгирин

Поругались однажды Луна и Артемис. Слово за слово, мявк за мявк... И побрёл бедный кот куда глаза глядят, чтобы найти утешение в храме у Рэй. Была зима. Мелкий снег, скользкая дорога. Вот и не вписался в поворот трёхтонный грузовик. Артемис увидал, да поздно было. Даже мяукнуть не успел бедолага напоследок. И мелькнуло под колёсами что-то белое, водитель даже не понял что...

Боль прошла быстро. Свет в конце тоннеля и не запомнился...

Стоит Артемис на холме и смотрит вниз. А внизу зеленеют цветущие луга, пасутся стада оленей, бизонов, бабочки порхают. Небо такое чистое и голубое-голубое. Хвойный лесок вдалеке... И понял кот, что попал в Рай.

А чем ещё может быть такое красивое место?

Спустился он с холма, приняв человеческий облик, к неглубокому круглому озеру со странной водой, у берега рыжеватой, а глубже — зеленоватой. Артемис опустился на корточки, зачерпнул ладонью воду, и с недоумением уставился на своё отражение: в воде отражалось не человеческое обличье, а большой белый кот.

Он снова зачерпнул воды и начал пить, когда услышал неподалёку беззаботный девичий смешок. Артемис поднял голову, и встретился взглядом с невысокой девушкой, сидевшей на корточках на другом берегу, прямо напротив него. Её рыжеватые волосы были коротко пострижены, а руки свободно сложены на затянутых в узкие синие джинсы коленях.

— Кто ты? — недоверчиво прошептал кот, опасаясь, что это демоница.

— Кто я? — приветливо переспросила девушка, широко раскрыв глаза, — Я Нару, а ты кто? — Артемис скользнул взглядом по её фигуре, и случайно взглянув на воду, замер в недоумении и ещё большей подозрительности. Только сейчас он заметил, что в воде, с её стороны озера, отражалась вовсе не девушка, а рыже-коричневая рысь с длинными кисточками на ушах. Он неторопливо вытер подбородок рукой.

— Но это не важно, — сразу весело откликнулась она, заметив его сомнения. — Здесь не важно, кто ты такой на самом деле!

— Что это значит? — с ноткой суровости в голосе подался вперёд кот.

— Это значит, что здесь каждый найдёт себе свободу. — просто пояснила Нару, подперев подбородок кулаком. С её лица не сходила всё та же добрая улыбка. Девушка наклонила голову и пристально поглядела на кота в человеческом облике, который встал и теперь смотрел на неё сверху вниз. Он недоверчиво моргнул и нахмурился.

Девушка поднялась на ноги, и, грациозно пройдя вдоль кромки воды, оказалась прямо перед ним. И снова этот наивный взгляд огромных глаз, эта странная улыбка...Он молча отвернулся и быстро пошёл вперёд по шелестящей изумрудной траве. Она так же молча двинулась следом.

Артемис остановился, оглянулся через плечо и недовольно бросил:

— Не ходи за мной!

— А почему? — искренне удивилась Нару, стоявшая как столбик, сложив за спиной руки.

— Разве ты меня не боишься?

— Ничуть...

— Я же кот.

— А то непонятно. — усмехнулась девушка.

Он снова пошёл вперёд. Вскоре шаги Нару за спиной стихли. Он остановился, напряжённо озираясь по сторонам. Нельзя же так просто верить первым встречным девчонкам! Артемис вздрогнул, услышав наивный искренний смешок уже в другом месте. Он поднял голову. На взгорке, поросшем травой, перед ним всё так же стояла и смеялась Нару. Он бросился вперёд, превратившись в белого кота. Нару засмеялась ещё радостнее и побежала от него, перекинувшись рысью.

— Зой, ты чуть не умер! — Кунсайт как обычно выглядел очень суровым.

— Кунсайто-сама, — Бледный юноша лет семнадцати сидел на кровати, потерянно оглядываясь по сторонам. Весь его вид напоминал бы о каком-то чудовищном научном эксперименте, если бы теперь многие люди на Земле не выглядели так, если не ещё хуже. Тонкие запястья, почти прозрачная кожа, голова без единого волоса...

— Я был снаружи, там кругом были трупы... — доверительно поведал Зой, вглядываясь в Кунсайта полными ужаса лихорадочно поблескивающими глазами.

— Ерунда, — отмахнулся демон, поправляя на носу очки в толстой роговой оправе, чтобы выглядеть ещё солиднее. — Ты забыл выпить лекарство и бредил. Ты очень напугал меня!

— Но, Кунсайто-сама! Я видел, они отвратительно пахли...

— Прекрати. — Мужчина протянул юноше кудрявый рыжий парик с изящными длинными локонами, собранными в хвост. Зой поспешно надел его, пригладил подрагивающими руками.

Кунсайт взял с тумбочки стоявшей возле кровати гранёный стакан с водой, откупорил маленький пузырек и влил в стакан несколько капель жидкости с едким медицинским запахом.

— Я видел то, что видел! — угрюмо пробормотал Зой, стараясь не поморщиться.

— Я — доктор и твой отец! — Кунсайт раздраженно фыркнул. — Выпей лекарство! Я не хочу потерять тебя.

Зойсайт слегка провел ладонью по руке мужчины и вкрадчивым голоском прговорил:

— Я приму лекарство, Кунсайто-сама.

— Так-то лучше. А потом ложись спать. Никакого телевизора на ночь!

Как только тяжёлая деревянная дверь затворилась за демоном, и ключ лязгнул в замке, юноша соскочил с кровати.

— Зой, я — доктор! Зой, я — твой отец! Ой, Зойчик, ты чуть не умер! Зой, прими лекарство... — с досадой в голосе проворчал он, явно пародируя Кунсайта...

* * *

Собственные тяжелые шаги гулко отдавались в ушах. Кунсайт хмуро сдвинул брови. «А что если бы Зой знал, на какую такую «работу» ты сейчас собрался?» — навязчиво шептал издевающийся внутренний голос. Не иначе, голос совести. Демон тяжело вздохнул. «Я не могу рассказать этого ему. Никогда!»

Привычно преодолеть лестницу, нажать потайную кнопку и скользнуть в тайный ход. Только он сам и знал, каким количеством тайных каморок и переходов нашпигован изнутри их добротный двухэтажный дом. никто никогда не услышит, что происходит в его тёмных недрах, никогда не узнает.

Включив тусклый свет в одной из таких комнаток, Кунсайт снял с крюка устрашающего вида чёрный костюм с черным фартуком из тонкого пластика, неспроста навевающим ассоциации с мясницким. Теперь надо отбросить все чувства! Этой ночью он — не демон, он — отлаженный механизм для убийства. Кунсайт облачился в рабочее одеяние, натянул широкие перчатки по локоть и наконец надел на голову чёрный шлем, не позволяющий никому увидеть лица своей незапланированной смерти. Демон криво усмехнулся и взял в руки тонкий прозрачный листок с фотографией и кратким досье. «Госпожа Тетис. Новая печень.» Неплохо. Кунсайт выдвинул ящик, и взору его открылся набор скальпелей из нержавеющей хирургической стали. Вот этот пожалуй подойдет. Осталось прихватить верёвку и переносной холодильник для органов. Дерьмо, а не работа! Но кто-то же должен заниматься и неблагодарным трудом...

---

Alien

— Знаешь, если кому надо подправить мозги, сколько всего можно наворотить...

— Такседомаск?

— Да. Тогда еще Эндимион. Один из пяти высших военных лидеров земного королевства, на тот момент аккредитованный послом в столице лунной империи. Они вели какие-то переговоры... Какие, я, само собой, не помню. Положение аховое. Вооруженные силы лунной империи превосходят землян раз примерно в десять. Численно. Прямой агрессии мешает только одно — разница в подготовке прямо противоположная. Войска у землян великолепные, но их просто мало. Завалить мясом врага Селенити не может — ее свергнут свои же подданные, привыкшие побеждать без потерь, превосходя противника в магии, численности...

— И тут Эндимион влюбляется в принцессу.

— Не просто влюбляется. А, скажем так, «без памяти». И сдает все —дислокацию, тактические наработки, характеристики артефактов, планы развертывания. Вообще все.

— Тогда почему напал Металлия?

***

Нефрит и Джедайт почти столкнулись у дверей приемного зала короля Металлии. Удивленно посмотрели друг на друга. Вошли.

— Докладывайте, господа. — голос короля звучал холодно и спокойно.

Первым вперед шагнул Джедайт. Аккуратно положил на стол толстенную папку и сделал положенные этикетом четыре шага назад, едва не споткнувшись, когда увидел, что Нефрит тоже выкладывает какие-то бумаги. Чуть-чуть, буквально три листа, но заставить писать звездного лорда, сердцем ненавидящего «бумажную волокиту»...

Металлия читал быстро, как человек, привыкший работать с массой документов. Собственно, отчет лорда иллюзий он целиком читать и не стал — сразу пролистал до конца, где Джедайт суммировал выводы. Потом просмотрел документы Нефрита.

— Вы сговорились? (с)

---

Rat

Зойсайт поудобнее устроился в седле, распечатывая свиток с помощью магии.

«Многоуважаемый повелитель Кунсайто-сама, отправляю Вам в помощь лучшего ученика с моей кафедры. Во время обучения проявил себя...» знаю. Очень плохо.

«Характер имеет вредный, любит злые шутки и неоднократно переносит их с воспитанников на воспитателей. В то же время, отличается редкими способностями к практической и теоретической магии, сильно развитой интуицией, быстро адаптируется к нестандартной ситуации Надеюсь, это поможет в разрешении упомянутой далее проблемы. Последующие страницы начертаны симпатическим составом, дабы уберечь их содержание от неумеренного любопытства вышеупомянутого адепта, который в настоящий момент наверняка уже ознакомился с содержанием страниц предыдущих...»

Нет, безнадежно. Меня исправит только могила.