Чай был невкусный. Смутно подумалось, что так было всегда. Он допил, поставил чашку в раковину, и отвернулся.

Дверь в подъезде была всё такой же скрипучей, а ступеньки – выщербленными. На улице, верно, шёл дождь, свежая грязь отмечала следы жильцов. Грязь, единственное, что выдавало присутствие живых существ. Он никого не встретил.

–Почему я? – спросил он, принимая чашку.

Она пожала плечами.

–А кто ещё?

Действительно…

Алюминиевый чайник кипел, посвистывал, одинокий Рак вечно пятился по кругу. На кухне никого не было. Он снял чайник с плиты и отправился на поиски. Хозяйка квартиры обнаружилась в комнате, она сосредоточенно печатала что–то, чуть ли не вплотную вглядываясь в мерцающий монитор.

–Зачем тебе? – спросил он, присаживаясь на край тахты. К сожалению, здесь не было кресла, в котором он мог бы развалиться.

–Надо, – коротко отозвалась она, не отрываясь от своего занятия.

–Это бессмысленно и никуда не ведёт.

–Я знаю.

–Тогда почему?

Сегодня дождя не было, ни в метеопрогнозе, ни на улице. Она посмотрела на чайничек, достала вторую чашку, с кутающейся в длинные льющиеся волосы женщиной, и оглянулась. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку, и накручивал прядь волос на палец. Жестом пригласив его проходить, она села на своё место.

–Я не люблю тебя, – сказал он, поднося к губам чашку. – Никогда не любил.

Она улыбнулась грустно и спокойно.

–Конечно.

–И не буду любить.

Он пришёл и сел рядом на подоконник.

–Я не люблю тебя, – сказала она, не отводя взгляда от окна. А на что там смотреть? Серое небо, серый асфальт, серые деревья… – Может быть и любила, тогда, но кто сможет это определить с уверенностью? Разве я могла не любить?

Он не ответил, загадочно улыбаясь.

–Тебя нельзя было не полюбить, значит, я тебя любила, – уверенно резюмировала она.

–Это глупо, – заявил он с порога. – Чего ты добиваешься?

Она отодвинула клавиатуру, потянулась, зевнув.

–Это твой вопрос глупый, – ей хотелось спать.

–Но почему ты делаешь это?

Ей не хотелось смотреть на него. Она глаз не могла отвести от стройной фигуры в обрамлении ободранного косяка, и поэтому закрыла их ладонями.

–А что мне ещё делать? Сам посуди… у меня в жизни ничего не было, до тебя… ну не любил, думаешь, мне это было нужно тогда? Драгоценные камни не отвечают на наши восторги, чудеса не нуждаются в оправданиях, а звёзды дарят свой свет всем, кто на них взглянет. Но мы любуемся, ждём и смотрим.

–Но почему ты делаешь это?.. – тихим шёпотом повторил он.

Он сидел на кухне, глядя на медленно закипающий чайник и ломая печенье.

–Я никогда не могла забыть ту последнюю нашу встречу, – сказала она.

–Надеюсь, ты не считаешь себя виновной? Глупо. Ведь всё равно бы это произошло, раньше или позже.

–Ты считаешь меня глупой? – она села напротив, даже не пытаясь заглянуть ему в глаза. – Но это не так. В моей жизни случилось настоящее чудо, и этим чудо был ты. После такого… потрясения… всё остальное уже оказалось таким пресным. По сравнению с тобой, с приключениями, со всем тем, что ты дал и отнял у меня. После такого уже не хотелось зря тратить жизнь. Особенно зная, что чудо не повторится.

Он хмурился.

–Это не объяснение, зачем ты тревожишь меня. Ты мне никто.

–А ты мне. Я ни на что не претендую, считай это платой за чудо.

Он положил лист на стол и пальцем проглаживал его прожилки. Лист был кленовый, сочно–жёлтый, с сухими коричневыми пятнами, надорванный с краешку.

–Чего ты хочешь от меня?

–Ничего.

Было очень тихо, только сухо потрескивал лист под его пальцами. Она хотела бы прекратить этот бессвязный, ненужный разговор, вырвать глупую игрушку из его рук, но боялась случайно коснуться его. Каково это будет, после стольких лет, прикоснуться… к кому–то…

– Мне тридцать один, я богата, независима, могу позволить себе любую прихоть, у меня много друзей, мужчины готовы сражаться за мою благосклонность, и всё это не имеет значения, я не желаю ничего из этого. Понадобилось немало времени, чтобы я поняла, чего хочу, – она пристально взглянула на него и уточнила, – от себя.

–И чего же ты хочешь? – он улыбался, знакомо, насмешливо, отстранённо.

Зайдя в комнату, он обнаружил её. Она спала на животе, обхватив подушку обеими руками, одеяло сползло на пол, бледно–лиловая пижамка задралась на спине, обнажая поясницу, правая нога согнута, точно девушка собралась куда–то ползти, простыня скомкана, исчеркана серыми тенями складок…

Он стоял, глядя на неё, на лице не отражалось ни тени эмоций.

–Печально, – протянув руку, он так и не коснулся её коротких волос, – почему вас так тянет к нам? Эти жертвы, эта боль, вы всегда знаете, что будете обмануты, и всё равно приходите…

–Сейчас ты скажешь, что недостоин такой жертвы, – мрачно съюморила она, переворачиваясь на бок.

–Неужели ты меня так плохо знаешь?! – он ослепительно улыбнулся.

Чайник, чашки, чай.

–Что же ты делаешь… – ни сожаления, ни укора в тихом голосе… разве что крохотная толика печали.

–Всё что хочу, – твёрдый и уверенный ответ.

Она действительно делает всё что хочет… и только то, что хочет. Она не курит, не пьёт, не употребляет наркотики. Не читает газет, в её доме нет ни телевизора, ни телефона, ни радиоприёмника, ни даже книг. Не держит цветов и животных. Не разговаривает с людьми, не смотрит в глаза, не улыбается, и даже дышит лишь изредка. В её гардеробе всего три платья и одни старые разношенные туфли. Строгости её диеты позавидует любой аскет. Всё, чем заполнены её дни, это сон, редкие вылазки за едой, и работа. Всё, что она видит, это чёрные буквы на белом фоне. Единственное украшение в её доме – чайный сервиз.

Из золотого лука в прижимавшегося к синему боку Скорпиона целится кентавр. Лицо у лучника гневное. Он положил голову на скрещенные руки, разглядывая получившуюся композицию.

–Ты счастлива?

–А это обязательно? И вообще, неужели тебе действительно есть дело?

“Что я делаю? Я отлично знаю, что. И зачем. И почему… Потому что мир опустел без тебя. Это как если бы погасло солнце. Люди могут ни разу за всю жизнь не взглянуть в небо, но… Если рассвет не наступит, они осиротеют. Ты моё солнце. Прости, если это слишком романтично, но по–другому я не могу сказать. Я даже не знаю, почему выбрала тебя, эгоистичного, опасного, презирающего меня и хладнокровно использующего любовь наивной девочки. Но…”

Она лежала поперёк кровати на животе, положив клавиатуру перед собой, и опираясь левым локтём, быстро печатала, набирая текст четырьмя пальцами правой руки. На монитор, оставшийся на столе, она поглядывала лишь изредка, приходилось слишком сильно задирать голову.

Он взбежал по ступенькам, толкнул дверь. Насвистывая, обошёл квартиру, убеждаясь, что она пуста. Плотно притворил дверь ванной, даже не заглянув во влажную темноту. Прошёл на кухню, поставил чайник, достал из покосившегося шкафчика последнюю чашку. Заварил чай, налил, прошёл в комнату.

В комнате голубовато светился экран. Он пил чай, впервые наслаждаясь вкусом, и смотрел на чашку, стоявшую возле компьютера, полную холодной коричневой жидкости. Круторогий козёл с рыбьим хвостом попирал копытами туманности и созвездия и нагло косил взглядом на монитор.