От автора: Что депрессия с нами творит....

Я счастлива жить образцово и просто:

Как солнце – как маятник – как календарь.

Быть светской пустынницей стройного роста,

Премудрой – как всякая Божия тварь.

Марина Цветаева

Выдавать желаемое за действительное.

часто употребляемая идиома

В её девятнадцать он пришел первый раз. Были июль, заносчивая жара, шумный потрепанный четверг и внушительная кипа недоделанных чертежей, сроки сдачи которых, не желая выказывать ни малейшей доли понимания, безжалостно истекли в мае. Она с покорной обреченностью настраивалась на утомительное бдение с тонко отточенными карандашами, чертежной линейкой и аппетитной горкой сэндвичей на чуть надтреснутой, но отчего-то еще не выброшенной тарелочке бесхитростного узора, когда он непринужденно материализовался прямо посреди комнаты. Удивление, страх, возмущение, а также обозначенные какими-то еще словами эмоции нагло ретировались, оставив хозяйку справляться с ситуацией в одиночку, а все мысли и фразы в срочном порядке повалили в отпуск за свой счет. Тогда она молча осела на пол и с нездоровым спокойствием принялась сверлить взглядом дыру в районе его переносицы. Он тоже вроде как норовил выглядеть в ней что-то такое непонятное и не пытался перейти к вербальному общению. Взаимное созерцание затянулось.

Немного позже, заключив, что терпение у обоих несколько не безгранично, а высматривать друг в дружке особо нечего, она стала мучительно прикидывать варианты приветственных реплик. Когда же он, наконец, заговорил первым и ляпнул что-то про кафе и пудинги, она долго-долго смеялась. Наверняка, в этом было что-то от истерики, поскольку потом она еще дольше плакала, уткнувшись лбом ему в колени, а он даже не пытался успокаивать или – упаси Господи – гладить ее по голове: его руки спокойно лежали на ее плечах – ни нежности, ни ласки – только тепло его ладоней сквозь тонкий хлопок рубашки.

Потом была ночь, а утром она не нашла его в своей квартире.

В то кафе они так и не сходили. Они вообще никуда не ходили. Он появлялся у нее раз или два в месяц, всегда без предупреждения. Как-то раз, то ли в девятый, то ли в двенадцатый визит, она поинтересовалась расписанием его посещений, а он в ответ буркнул что-то о выходных в Обществе Злодеев. Она прикусила язык и продолжила избегать вопросов.

Он никогда ничего не рассказывал, да и вообще говорил мало. Обычно он садился на диван, закидывал руки за голову и молча наблюдал за ее движениями, пока она варила себе и ему домашний какао. Не то чтобы она чересчур любила шоколадные изделия – в том или ином виде, но этот процесс занимал в достаточной степени долгий отрезок времени и требовал сосредоточенности.

Далее она садилась на ковер у его ног – спиной к нему – и, держа большую кружку темного стекла в ладонях, начинала рассказывать всевозможную ерунду легкого содержания, вроде бы ничуть не интересуясь, слушают ее или нет. Он закрывал глаза, и только изредка запускал в ее сбивчивую речь сжатые замечания – подобно бумажным самолетикам с непредсказуемыми траекториями полета. Казалось, он экспериментировал, всякий раз безучастно разочаровываясь отсутствию заметной реакции на свои комментарии.

Спустя час или два ее красноречие иссякало, и они еще долго молчали. Затем – ночь, а к утру он исчезал до того, как она просыпалась.

Она, в общем-то, ни разу так и не справилась о том, зачем он приходит и что ему от нее, собственно, нужно. Она ничего не просила, ничего не выпытывала и ни в чем не признавалась. Она окончательно отказалась от попыток что-то понять или изменить после того, как в двадцать три в неком отчаянном порыве уехала из Токио и проторчала у каких-то мучительно дальних родственников из Киото пять с лишним месяцев, в течение которых он и не думал появляться, а потом, сорвавшись в лучших традициях заядлых курильщиков и наркоманов, с изящностью гвоздодера послала все старания думать, вернулась в родной город и родную квартиру, чтобы через три недели он все так же невозмутимо заявился в гостиной и все пошло по тому же сценарию, точно она никуда и не уезжала.

Она жила типичным членом современного социума – в не ей установленной, но относительно устраивающей ее системе реалий и условностей: права-обязанности, работа-зарплата, налоги-общественная жизнь. До утомительного характерный представитель среднего класса – труднопроизносимая и труднозапоминающаяся, но в меру почитаемая должность в крупной архитектурной фирме, не слишком дорогая, но крайне удобная и экономичная машина японского производства – признак не патриотичности, но благоразумия, ежегодные поездки на термальные источники в подходящий по всем требующимся показателям сезон... Она любила гулять в парках весной во время цветения сакуры по доброй японской традиции и меняла любовника раз в два года по американской. Ни один из ее мужчин никогда не был у нее дома, но и это не считалось странностью – максимум, причудой. Раз или два в год ей звонила старая школьная подруга и выражала сочувствия по поводу несложившейся жизни, открыто подразумевая под столь расплывчатой доктриной отсутствие мужа. Все нудноватые сетования терпеливо выслушивались, и очередное предложение о знакомстве с "таким замечательным и подходящем тебе молодым человеком!" смиренно принималось, а после того как телефонная трубка, умаявшись, пристраивалась на место, обе забывали о разговоре и друг друге до следующего раза.

В двадцать пять с половиной она решительным росчерком ручки передала все свои сбережения в фонд Международной Амнистии, в числе прочего призывающей к освобождению узников совести, пребывающих в заключении за свои убеждения. Ни одно из ответных восторженно-благодарных писем стандартного содержания не задержалось на ее письменном столе дольше трех минут, но присланный значок с логотипом организации – горящей свечой, опутанной проволокой – еще долго вызывающе белым пятном дерзил мимолетным взглядам.

Она хладнокровно отмечала появление у себя новых привычек, вроде нарастающего неприятия тесных физических контактов с окружающими людьми, стремления выбирать в кафе и барах одиночные угловые столики или замены привычного горячего кофе по утрам холодным молоком. С точки зрения психологии, все это, безусловно, имело глубокие корни и далеко идущие последствия, но, изучив пару фолиантов подобной тематики и приняв за основную их концепцию тезис – "мы ничего не знаем точно, ни в чем особо не уверенны, боимся что-либо предполагать, и не несем ни за что ответственности, однако смеем утверждать, что...", она торжественно водрузила их на книжную полку – на самое видное место, и продолжила спрашивать у продавцов современную английскую прозу, немецкую классику и альбомы с репродукциями сюрреалистов. Отметив двадцать шестой день рождения просмотром четырех китайских кинофильмов периода Культурной революции, она рано легла спать, предвидя его приход только на следующей неделе.

В двадцать восемь она позволила себе задуматься о том, как все будет через десять лет – ровно на пять минут – и тут же занялась более насущными проблемами. Конечно, будущее пугало ее своей смесью предсказуемости с неизвестностью, но давно пришедшее осознание того, что все это не вечно и когда-нибудь закончится, успокаивало.

Она поначалу все гадала – сможет ли почувствовать тот его визит, который окажется последним, но, как правило, не могла решить ничего определенного на этот счет. Зато ей удивительно везло в тех лотереях, где главным призом назначали заграничную поездку, хотя ей ни разу не удалось выиграть денежный приз. Но это совсем ее не огорчало, как и то, что в итоге ей пришлось отступиться от попыток держать в квартире комнатные растения из-за их стойкой сопротивляемости ее заботам. Возможно, им, как и случайно встреченной в супермаркете бывшей однокласснице с усталостью и беспокойством в припухших от недосыпания глазах, не нравилось то, что одежда неизменного стиля унисекс, небрежная укладка и ухоженные руки имели исключительно его запах – ничего индивидуального.

В тридцать шесть с тремя месяцами и семью днями она стояла на крыше небоскреба, в котором находился ее рабочий офис, и безмятежно наблюдала за издавна знакомыми вспышками энергии где-то на окраине района Минато-ку, которые особенно эффектно смотрелись на фоне лишившегося энергоснабжения города. А ближе к утру, когда подло обманувший многочисленные ожидания рассвет объявил долгосрочную забастовку и температура окружающего воздуха ощутимо упала, она сидела, прислонившись виском к холодным перилам, и отрешенно следила за панической суетой мечущихся внизу, упорно не верящих в собственную обреченность людей и истерзанных транспортных средств, задумчиво сдувая путающиеся в волосах снежинки.

Март 2004

By Aigsil

______________

fading (англ.) - увядание, затухание, выцветание, замирание, постепенное исчезновение изображения, выгорание цвета, линяние.